Неточные совпадения
Роженица выздоравливала медленно, ребенок был слаб; опасаясь, что он
не выживет,
толстая, но всегда больная мать Веры Петровны торопила окрестить его; окрестили, и Самгин, виновато улыбаясь,
сказал...
За чаем Клим говорил о Метерлинке сдержанно, как человек, который имеет свое мнение, но
не хочет навязывать его собеседнику. Но он все-таки
сказал, что аллегория «Слепых» слишком прозрачна, а отношение Метерлинка к разуму сближает его со Львом
Толстым. Ему было приятно, что Нехаева согласилась с ним.
—
Не из тех людей, которые возбуждают мое уважение, но — любопытен, — ответил Туробоев, подумав и тихонько. — Он очень зло
сказал о Кропоткине, Бакунине,
Толстом и о праве купеческого сына добродушно поболтать. Это — самое умное, что он
сказал.
— Народ тихий, наивный, мягкий, как воск, — перечислил он достоинства корейцев, помял мундштук папиросы
толстыми и, должно быть, жесткими губами, затем убежденно, вызывающе
сказал: — И вовсе
не нуждается в европейской культуре.
— Выпейте с нами, мудрец, — приставал Лютов к Самгину. Клим отказался и шагнул в зал, встречу аплодисментам. Дама в кокошнике отказалась петь, на ее место встала другая, украинка, с незначительным лицом, вся в цветах, в лентах, а рядом с нею — Кутузов. Он снял полумаску, и Самгин подумал, что она и
не нужна ему, фальшивая серая борода неузнаваемо старила его лицо.
Толстый маркиз впереди Самгина
сказал...
Самгин
не заметил, откуда явился офицер в пальто оловянного цвета, рыжий, с
толстыми усами, он точно из стены вылез сзади Самгина и встал почти рядом с ним,
сказав не очень сильным голосом...
А на другой день Безбедов вызвал у Самгина странное подозрение: всю эту историю с выстрелом он рассказал как будто только для того, чтоб вызвать интерес к себе; размеры своего подвига он значительно преувеличил, — выстрелил он
не в лицо голубятника, а в живот, и ни одна дробинка
не пробила
толстое пальто. Спокойно поглаживая бритый подбородок и щеки, он
сказал...
— Донат Ястребов, художник, бывший преподаватель рисования, а теперь — бездельник, рантье, но
не стыжусь! — весело
сказал племянник; он казался немногим моложе тетки, в руке его была
толстая и, видимо, тяжелая палка с резиновой нашлепкой на конце, но ходил он легко.
Вечером он выехал в Дрезден и там долго сидел против Мадонны, соображая: что мог бы
сказать о ней Клим Иванович Самгин? Ничего оригинального
не нашлось, а все пошлое уже было сказано. В Мюнхене он отметил, что баварцы
толще пруссаков. Картин в этом городе, кажется,
не меньше, чем в Берлине, а погода — еще хуже. От картин, от музеев он устал, от солидной немецкой скуки решил перебраться в Швейцарию, — там жила мать. Слово «мать» потребовало наполнения.
Завтракали в ресторане отеля, потом ездили в коляске по бульварам, были на площади Согласия, посмотрели Нотр Дам, —
толстый седоусый кучер в смешной клеенчатой шляпе поучительно и
не без гордости
сказал...
— Там — все наше, вплоть до реки Белой наше! — хрипло и так громко
сказали за столиком сбоку от Самгина, что он и еще многие оглянулись на кричавшего. Там сидел краснолобый, большеглазый, с густейшей светлой бородой и сердитыми усами, которые
не закрывали
толстых губ ярко-красного цвета, одной рукою, с вилкой в ней, он писал узоры в воздухе. — От Бирска вглубь до самых гор — наше! А жители там — башкирье, дикари, народ негодный, нерабочий, сорье на земле, нищими по золоту ходят, лень им золото поднять…
— Сборник — это хорошая мысль, —
сказал Самгин и,
не желая углубляться в истоки моральной философии
Толстого, деловито заговорило плане сборника.
— Я те задам! — проворчал Тагильский, облизнул губы, сунул руки в карманы и осторожно, точно кот, охотясь за птицей, мелкими шагами пошел на оратора, а Самгин «предусмотрительно» направился к прихожей, чтоб, послушав Тагильского, в любой момент незаметно уйти. Но Тагильский
не успел
сказать ни слова, ибо
толстая дама возгласила...
Неточные совпадения
— Как
не поедем? — покраснев и тотчас же закашлявшись,
сказал Петров, отыскивая глазами жену. — Анета, Анета! — проговорил он громко, и на тонкой белой шее его, как веревки, натянулись
толстые жилы.
— А я стеснен и подавлен тем, что меня
не примут в кормилицы, в Воспитательный Дом, — опять
сказал старый князь, к великой радости Туровцына, со смеху уронившего спаржу
толстым концом в соус.
Нельзя утаить, что почти такого рода размышления занимали Чичикова в то время, когда он рассматривал общество, и следствием этого было то, что он наконец присоединился к
толстым, где встретил почти всё знакомые лица: прокурора с весьма черными густыми бровями и несколько подмигивавшим левым глазом так, как будто бы говорил: «Пойдем, брат, в другую комнату, там я тебе что-то
скажу», — человека, впрочем, серьезного и молчаливого; почтмейстера, низенького человека, но остряка и философа; председателя палаты, весьма рассудительного и любезного человека, — которые все приветствовали его, как старинного знакомого, на что Чичиков раскланивался несколько набок, впрочем,
не без приятности.
Нельзя
сказать наверно, точно ли пробудилось в нашем герое чувство любви, — даже сомнительно, чтобы господа такого рода, то есть
не так чтобы
толстые, однако ж и
не то чтобы тонкие, способны были к любви; но при всем том здесь было что-то такое странное, что-то в таком роде, чего он сам
не мог себе объяснить: ему показалось, как сам он потом сознавался, что весь бал, со всем своим говором и шумом, стал на несколько минут как будто где-то вдали; скрыпки и трубы нарезывали где-то за горами, и все подернулось туманом, похожим на небрежно замалеванное поле на картине.
Нельзя
сказать, чтобы это нежное расположение к подлости было почувствовано дамами; однако же в многих гостиных стали говорить, что, конечно, Чичиков
не первый красавец, но зато таков, как следует быть мужчине, что будь он немного
толще или полнее, уж это было бы нехорошо.