Неточные совпадения
И всегда
нужно что-нибудь выдумывать, иначе никто из взрослых
не будет замечать тебя и будешь жить так, как будто тебя нет или как будто ты
не Клим, а Дмитрий.
— Про аиста и капусту выдумано, — говорила она. — Это потому говорят, что детей родить стыдятся, а все-таки родят их мамы, так же как кошки, я это видела, и мне рассказывала Павля. Когда у меня вырастут груди, как у мамы и Павли, я тоже буду родить — мальчика и девочку, таких, как я и ты. Родить —
нужно, а то будут все одни и те же люди, а потом они умрут и уж никого
не будет. Тогда помрут и кошки и курицы, — кто же накормит их? Павля говорит, что бог запрещает родить только монашенкам и гимназисткам.
— Просто — тебе стыдно сказать правду, — заявила Люба. — А я знаю, что урод, и у меня еще скверный характер, это и папа и мама говорят. Мне
нужно уйти в монахини…
Не хочу больше сидеть здесь.
Но иногда рыжий пугал его: забывая о присутствии ученика, он говорил так много, долго и непонятно, что Климу
нужно было кашлянуть, ударить каблуком в пол, уронить книгу и этим напомнить учителю о себе. Однако и шум
не всегда будил Томилина, он продолжал говорить, лицо его каменело, глаза напряженно выкатывались, и Клим ждал, что вот сейчас Томилин закричит, как жена доктора...
— Дразнить обиженного — это
не похоже на тебя.
Нужно быть великодушным.
Он долго соображал, как
нужно наказать ее, и
не нашел для девочки наказания, которое
не было бы обидно и ему.
— О женщине
нужно говорить стихами; без приправы эта пища неприемлема. Я —
не люблю стихов.
—
Нужно забыть о себе. Этого хотят многие, я думаю.
Не такие, конечно, как Яков Акимович. Он… я
не знаю, как это сказать… он бросил себя в жертву идее сразу и навсегда…
— Томилина я скоро начну ненавидеть, мне уже теперь, иной раз, хочется ударить его по уху. Мне
нужно знать, а он учит
не верить, убеждает, что алгебра — произвольна, и черт его
не поймет, чего ему надо! Долбит, что человек должен разорвать паутину понятий, сотканных разумом, выскочить куда-то, в беспредельность свободы. Выходит как-то так: гуляй голым! Какой дьявол вертит ручку этой кофейной мельницы?
Говоря так, он был уверен, что
не лжет, и находил, что говорит хорошо. Ему показалось, что
нужно прибавить еще что-нибудь веское, он сказал...
— В России говорят
не о том, что важно, читают
не те книги, какие
нужно, делают
не то, что следует, и делают
не для себя, а — напоказ.
— Метерлинку тоже
не чужда этика сострадания, и, может быть, он почерпнул ее у Шопенгауэра… но — зачем
нужно сострадание осужденным на смерть?
— Ты это знаешь? Испытал? Нет. И —
не будет ясно.
Не будет. Я знаю, что
нужно любить, но я уверена — это мне
не удастся.
А вот углов — даже днем боялся; бывало, идешь по улице,
нужно повернуть за угол, и всегда казалось, что там дожидается меня что-то,
не мальчишки, которые могут избить, и вообще —
не реальное, а какое-то… из сказки.
Есть идеи для меня и
не для меня; одни я должен прочувствовать, другие мне
нужно только знать.
Ее ласковый тон
не удивил,
не обрадовал его — она должна была сказать что-нибудь такое, могла бы сказать и более милое. Думая о ней, Клим уверенно чувствовал, что теперь, если он будет настойчив, Лидия уступит ему. Но — торопиться
не следует.
Нужно подождать, когда она почувствует и достойно оценит то необыкновенное, что возникло в нем.
— Ты все о моем достоинстве заботишься?
Не надо, Костя! Я — знаю,
не надо. Какому дьяволу
нужно мое достоинство, куда его? И — «
не заграждай уста вола молотяща», Костя!
— Я
не одобряю ее отношение к нему. Она
не различает любовь от жалости, и ее ждет ужасная ошибка. Диомидов удивляет, его жалко, но — разве можно любить такого? Женщины любят сильных и смелых, этих они любят искренно и долго. Любят, конечно, и людей со странностями. Какой-то ученый немец сказал: «Чтобы быть замеченным,
нужно впадать в странности».
— Ну-с, что же будем делать? — резко спросил Макаров Лидию. — Горячей воды
нужно, белья.
Нужно было отвезти его в больницу, а
не сюда…
— На днях купец, у которого я урок даю, сказал: «Хочется блинов поесть, а знакомые
не умирают». Спрашиваю: «Зачем же
нужно вам, чтоб они умирали?» — «А блин, говорит, особенно хорош на поминках». Вероятно, теперь он поест блинов…
Но у него
не было решимости сказать правду, да
не было и уверенности, что это — правда и что
нужно сказать ее. Он ответил...
— Кучер Михаил кричит на людей, а сам
не видит, куда
нужно ехать, и всегда боишься, что он задавит кого-нибудь. Он уже совсем плохо видит. Почему вы
не хотите полечить его?
«Конечно, — старик прав. Так должны думать миллионы трудолюбивых и скромных людей, все те камни, из которых сложен фундамент государства», — размышлял Самгин и чувствовал, что мысль его ловит
не то, что ему
нужно оформить.
Говорил он грубо, сердито, но лицо у него было
не злое, а только удивленное; спросив, он полуоткрыл рот и поднял брови, как человек недоумевающий. Но темненькие усы его заметно дрожали, и Самгин тотчас сообразил, что это
не обещает ему ничего хорошего.
Нужно было что-то выдумать.
— Вот, например, англичане: студенты у них
не бунтуют, и вообще они — живут без фантазии,
не бредят, потому что у них — спорт. Мы на Западе плохое — хватаем, а хорошего —
не видим. Для народа
нужно чаще устраивать религиозные процессии, крестные хода. Папизм — чем крепок? Именно — этими зрелищами, театральностью. Народ постигает религию глазом, через материальное. Поклонение богу в духе проповедуется тысячу девятьсот лет, но мы видим, что пользы в этом мало, только секты расплодились.
— Вы все еще продолжаете чувствовать себя на первом курсе, горячитесь и забегаете вперед. Думать
нужно не о революции, а о ряде реформ, которые сделали бы людей более работоспособными и культурными.
Но —
нужно объяснить, почему
не хочу.
— Нет, — сказала она. — Это — неприятно и
нужно кончить сразу, чтоб
не мешало. Я скажу коротко: есть духовно завещание — так? Вы можете читать его и увидеть: дом и все это, — она широко развела руками, — и еще много, это — мне, потому что есть дети, две мальчики. Немного Димитри, и вам ничего нет. Это — несправедливо, так я думаю.
Нужно сделать справедливо, когда приедет брат.
— Это потому, что вы еще молодой и
не знаете, сколько
нужно деньги.
— Как это? Вы
не видели брата стольки годы и
не хотите торопиться видеть его? Это — плохо. И нам
нужно говорить о духовной завещании.
— Больше я
не стану говорить на эту тему, — сказал Клим, отходя к открытому во двор окну. — А тебе, разумеется,
нужно ехать за границу и учиться…
Самгин тоже сел, у него задрожали ноги, он уже чувствовал себя испуганным. Он слышал, что жандарм говорит о «Манифесте», о том, что народники мечтают о тактике народовольцев, что во всем этом трудно разобраться,
не имея точных сведений, насколько это слова, насколько — дело, а разобраться
нужно для охраны юношества, пылкого и романтического или безвольного, политически малограмотного.
—
Не провожал, а открыл дверь, — поправила она. — Да, я это помню. Я ночевала у знакомых, и мне
нужно было рано встать. Это — мои друзья, — сказала она, облизав губы. — К сожалению, они переехали в провинцию. Так это вас вели? Я
не узнала… Вижу — ведут студента, это довольно обычный случай…
Разрасталось студенческое движение, и
нужно было держаться очень осторожно, чтоб
не попасть в какую-нибудь глупую историю.
Шумел ветер, трещали дрова в печи, доказательства юриста-историка представлялись
не особенно вескими, было очень уютно, но вдруг потревожила мысль, что, может быть, скоро
нужно будет проститься с этим уютом, переехать снова в меблированные комнаты.
— Уйди, милый!
Не бойся… на третьем месяце…
не опасно, — шептала она, стуча зубами. — Мне
нужно раздеться. Принеси воды… самовар принеси. Только —
не буди Анфимьевну… ужасно стыдно, если она…
— Это — ужасно!
Нужно было сказать мне. Ведь я
не… идиот! Что ж такое — ребенок?.. Рисковать жизнью, здоровьем…
Нет, говорилось все
не то, что
нужно было сказать для Варвары.
«Да, это мои мысли», — подумал Самгин. Он тоже чувствовал, что обогащается; дни и ночи награждали его невиданным, неизведанным, многое удивляло, и все вместе требовало порядка, все
нужно было прибрать и уложить в «систему фраз», так, чтоб оно
не беспокоило. Казалось, что Варвара удачно помогает ему в этом.
—
Нужно знать, по возможности, все, но лучше —
не увлекаться ничем. «Все приходит и все проходит, а земля остается вовеки». Хотя и о земле неверно.
Ошеломленный убийством министра как фактом, который неизбежно осложнит, спутает жизнь, Самгин еще
не решил, как ему
нужно говорить об этом факте с Лютовым, который бесил его неестественным, почти циничным оживлением и странным, упрекающим тоном.
Но, видимо, ей
не очень
нужно было понять это, потому что она тотчас же сказала...
— Лидия изучает историю религии, а зачем ей
нужно это — я
не поняла. Живет монахиней, одиноко, ходит в оперу, в концерты.
«Наверное, так», — подумал он,
не испытывая ни ревности, ни обиды, — подумал только для того, чтоб оттолкнуть от себя эти мысли. Думать
нужно было о словах Варвары, сказавшей, что он себя насилует и идет на убыль.
— Конечно, смешно, — согласился постоялец, — но, ей-богу, под смешным словом мысли у меня серьезные. Как я прошел и прохожу широкий слой жизни, так я вполне вижу, что людей,
не умеющих управлять жизнью, никому
не жаль и все понимают, что хотя он и министр, но — бесполезность! И только любопытство, все равно как будто убит неизвестный, взглянут на труп, поболтают малость о причине уничтожения и отправляются кому куда
нужно: на службу, в трактиры, а кто — по чужим квартирам, по воровским делам.
—
Не понимаю, почему
нужно дожидаться Тихомирова… и вообще —
не понимаю!
Он
не был уверен, что женщина понимает его, но он и
не заботился о том, чтоб она понимала, ему
нужно было, чтоб она выслушала его до конца. Она слушала, прерывая его излияния очень редко.
— К народу
нужно идти
не от Маркса, а от Фихте. Материализм — вне народной стихии. Материализм — усталость души. Творческий дух жизни воплощен в идеализме.
— Нет,
не знаю, — ответил Самгин, чувствуя, что на висках его выступил пот, а глаза сохнут. — Я даже
не знал, что, собственно, она делает? В технике? Пропагандистка? Она вела себя со мной очень конспиративно. Мы редко беседовали о политике. Но она хорошо знала быт, а я весьма ценил это. Мне
нужно для книги.
— Точно установлено: на всех заставах — войска, мосты охраняются, в город пускать
не будут… Я спешу, господа, мне
нужно доложить…