Неточные совпадения
— Уничтожай его! — кричал Борис, и начинался любимейший момент игры: Варавку щекотали, он выл, взвизгивал, хохотал, его маленькие, острые глазки испуганно выкатывались, отрывая от себя детей одного за другим, он бросал их
на диван, а они, снова наскакивая
на него, тыкали пальцами ему в ребра, под колени. Клим никогда не участвовал в этой грубой и опасной игре, он стоял в
стороне, смеялся и слышал густые крики Глафиры...
Туробоев, холодненький, чистенький и вежливый, тоже смотрел
на Клима, прищуривая темные, неласковые глаза, — смотрел вызывающе. Его слишком красивое лицо особенно сердито морщилось, когда Клим подходил к Лидии, но девочка разговаривала с Климом небрежно, торопливо, притопывая ногами и глядя в ту
сторону, где Игорь. Она все более плотно срасталась с Туробоевым, ходили они взявшись за руки; Климу казалось, что, даже увлекаясь игрою, они играют друг для друга, не видя, не чувствуя никого больше.
У него вообще было много пороков; он не соглашался стричь волосы, как следовало по закону, и
на шишковатом черепе его торчали во все
стороны двуцветные вихры, темно-русые и светлее; казалось, что он, несмотря
на свои восемнадцать лет, уже седеет.
Это так смутило его, что он забыл ласковые слова, которые хотел сказать ей, он даже сделал движение в
сторону от нее, но мать сама положила руку
на плечи его и привлекла к себе, говоря что-то об отце, Варавке, о мотивах разрыва с отцом.
Перед городом лениво текла мутноватая река, над ним всходило солнце со
стороны монастырского кладбища и не торопясь, свершив свой путь, опускалось за бойнями,
на огородах.
На катке, боясь упасть, она каталась одна в
стороне и тихо или же с наиболее опытными конькобежцами, в ловкости и силе которых была уверена.
— В Рязань, в Рязань! — сердито ответил он
на вопрос Клима. — Или —
на все четыре
стороны. Не проси!
Вера Петровна, посмотрев
на дорогу в
сторону леса, напомнила...
Клим вышел
на улицу, и ему стало грустно. Забавные друзья Макарова, должно быть, крепко любят его, и жить с ними — уютно, просто. Простота их заставила его вспомнить о Маргарите — вот у кого он хорошо отдохнул бы от нелепых тревог этих дней. И, задумавшись о ней, он вдруг почувствовал, что эта девушка незаметно выросла в глазах его, но выросла где-то в
стороне от Лидии и не затемняя ее.
— Невыгодное, — согласился Туробоев. — Я понимаю, что выгоднее пристроить себя к жизни с левой ее
стороны, но — увы! — не способен
на это.
Клим начал смотреть
на Нехаеву как
на существо фантастическое. Она заскочила куда-то далеко вперед или отбежала в
сторону от действительности и жила в мыслях, которые Дмитрий называл кладбищенскими. В этой девушке было что-то напряженное до отчаяния, минутами казалось, что она способна выпрыгнуть из окна. Особенно удивляло Клима женское безличие, физиологическая неощутимость Нехаевой, она совершенно не возбуждала в нем эмоции мужчины.
Клим приподнял голову ее, положил себе
на грудь и крепко прижал рукою. Ему не хотелось видеть ее глаза, было неловко, стесняло сознание вины пред этим странно горячим телом. Она лежала
на боку, маленькие, жидкие груди ее некрасиво свешивались обе в одну
сторону.
Посреди стола и поперек его,
на блюде, в пене сметаны и тертого хрена лежал, весело улыбаясь, поросенок, с трех
сторон его окружали золотисто поджаренный гусь, индейка и солидный окорок ветчины.
Нехаева кричала слишком громко, Клим подумал, что она, должно быть, выпила больше, чем следовало, и старался держаться в
стороне от нее; Спивак, сидя
на диване, спросила...
На ее место тяжело сел Иноков; немного отодвинув стул в
сторону от Клима, он причесал пальцами рыжеватые, длинные волосы и молча уставил голубые глаза
на Алину.
В узеньком тупике между гнилых заборов человек двадцать мальчишек шумно играют в городки. В
стороне лежит, животом
на земле, Иноков, босый, без фуражки; встрепанные волосы его блестят
на солнце шелком, пестрое лицо сморщено счастливой улыбкой, веснушки дрожат. Он кричит умоляющим тоном, возбужденно...
С одной
стороны черной полосы воды возвышались рыжие бугры песка, с другой неподвижно торчала щетина кустов. Алина указала рукою
на берег...
Он лениво опустился
на песок, уже сильно согретый солнцем, и стал вытирать стекла очков, наблюдая за Туробоевым, который все еще стоял, зажав бородку свою двумя пальцами и помахивая серой шляпой в лицо свое. К нему подошел Макаров, и вот оба они тихо идут в
сторону мельницы.
Лютов покачнулся
на стуле в его
сторону, протянул к нему руку.
Туробоев отошел в
сторону, Лютов, вытянув шею, внимательно разглядывал мужика, широкоплечего, в пышной шапке сивых волос, в красной рубахе без пояса; полторы ноги его были одеты синими штанами. В одной руке он держал нож, в другой — деревянный ковшик и, говоря, застругивал ножом выщербленный край ковша, поглядывая
на господ снизу вверх светлыми глазами. Лицо у него было деловитое, даже мрачное, голос звучал безнадежно, а когда он перестал говорить, брови его угрюмо нахмурились.
А хромой, взглянув
на Варавку, широко ухмыльнулся, но сейчас же прикрыл рот ладонью. Это не помогло, громко фыркнув в ладонь, он отмахнул рукой в
сторону и вскричал тоненько...
— Куда спешите? Там, — Лютов кивнул головою в
сторону дач, — никого нет, уехали в лодке
на праздник куда-то,
на ярмарку.
Не слушая ни Алину, ни ее, горбатенькая все таскала детей, как собака щенят. Лидия, вздрогнув, отвернулась в
сторону, Алина и Макаров стали снова сажать ребятишек
на ступени, но девочка, смело взглянув
на них умненькими глазами, крикнула...
Потом он так же поклонился народу
на все четыре
стороны, снял передник, тщательно сложил его и сунул в руки большой бабе в красной кофте.
Огонь лампы, как бы поглощенный медью самовара, скупо освещал три фигуры, окутанные жарким сумраком. Лютов, раскачиваясь
на стуле, двигал челюстями, чмокал и смотрел в
сторону Туробоева, который, наклонясь над столом, писал что-то
на измятом конверте.
А когда все это неистовое притихло, во двор вошел щеголеватый помощник полицейского пристава, сопровождаемый бритым человеком в темных очках, вошел, спросил у Клима документы, передал их в руку человека в очках, тот посмотрел
на бумаги и, кивнув головой в
сторону ворот, сухо сказал...
В памяти
на секунду возникла неприятная картина: кухня, пьяный рыбак среди нее
на коленях, по полу, во все
стороны, слепо и бестолково расползаются раки, маленький Клим испуганно прижался к стене.
— Вы, Тимофей Степанович, правильно примечаете: в молодом нашем поколении велик назревает раскол. Надо ли сердиться
на это? — спросил он, улыбаясь янтарными глазками, и сам же ответил в
сторону редактора...
Как прежде, он часто встречал Инокова
на улицах,
на берегу реки, среди грузчиков или в
стороне от людей.
— Черти неуклюжие! Придумали устроить выставку сокровищ своих
на песке и болоте. С одной
стороны — выставка, с другой — ярмарка, а в середине — развеселое Кунавино-село, где из трех домов два набиты нищими и речными ворами, а один — публичными девками.
Дня
на два Иноков оттолкнул его в
сторону от этих мыслей.
— Пустяки, милейший, сущие пустяки, — громко сказал он, заставив губернатора Баранова строго посмотреть в его
сторону. Все приличные люди тоже обратили
на него внимание. Посмотрел и царь все с той же виноватой улыбкой, а Воронцов-Дашков все еще дергал его за рукав, возмущая этим Клима.
— Корреспонденций моих — не печатают. Редактор, старый мерин, пишет мне, что я слишком подчеркиваю отрицательные
стороны, а это не нравится цензору. Учит: всякая критика должна исходить из некоторой общей идеи и опираться
на нее. А черт ее найдет, эту общую идею!
Если вы
на такой героизм не способны — отойдите в
сторону.
«Мастеровой революции — это скромно. Может быть, он и неумный, но — честный. Если вы не способны жить, как я, — отойдите в
сторону, сказал он. Хорошо сказал о революционерах от скуки и прочих. Такие особенно заслуживают, чтоб
на них крикнули: да что вы озорничаете? Николай Первый крикнул это из пушек, жестоко, но — это самозащита. Каждый человек имеет право
на самозащиту. Козлов — прав…»
Несколько секунд Клим не понимал видимого. Ему показалось, что голубое пятно неба, вздрогнув, толкнуло стену и, увеличиваясь над нею, начало давить, опрокидывать ее. Жерди серой деревянной клетки, в которую было заключено огромное здание, закачались, медленно и как бы неохотно наклоняясь в
сторону Клима, обнажая стену, увлекая ее за собою; был слышен скрип, треск и глухая, частая дробь кирпича, падавшего
на стремянки.
Взлетела в воздух широкая соломенная шляпа, упала
на землю и покатилась к ногам Самгина, он отскочил в
сторону, оглянулся и вдруг понял, что он бежал не прочь от катастрофы, как хотел, а задыхаясь, стоит в двух десятках шагов от безобразной груды дерева и кирпича; в ней вздрагивают, покачиваются концы досок, жердей.
У Клима задрожали ноги, он присел
на землю, ослепленно мигая, пот заливал ему глаза; сорвав очки, он смотрел, как во все
стороны бегут каменщики, плотники и размахивают руками.
И, съехав
на край дивана, сидя в неудобной позе, придав своему лицу испуганное выражение, он минут пять брызгал во все
стороны словами, связь которых Клим не сразу мог уловить.
По другую
сторону — подсудимые в арестантских халатах; бородатые, они были похожи друг
на друга, как братья, и все смотрели
на судей одинаково обиженно.
«Жизнь — сплошное насилие над человеком, — подумал Самгин, глядя, как мальчишка поплевывает
на ножи. — Вероятно, полковник возобновит со мной беседу о шпионаже… Единственный человек, которому я мог бы рассказать об этом, — Кутузов. Но он будет толкать меня в другую
сторону…»
— Как видит почтеннейшая публика, здесь нет чудес, а только ловкость рук, с чем согласна и наука. Итак:
на пиджаке моем по три пуговицы с каждой
стороны. Эйн!
— Цвей! — распахнул его, и
на одной
стороне оказалось две пуговицы,
на другой — четыре. — Это я сам придумал, — похвастался он.
— Позвольте мне объяснить, — требовательно попросил Никодим Иванович, и, когда Лютов, покосясь
на него, замолчал, а Любаша, скорчив лицо гримаской, отскочила в
сторону, писатель, покашляв в рукав пиджака, авторитетно заговорил...
Кроме этих слов, он ничего не помнил, но зато эти слова помнил слишком хорошо и, тыкая красным кулаком в
сторону дирижера, как бы желая ударить его по животу, свирепея все более, наливаясь кровью, выкатывая глаза, орал
на разные голоса...
Самгину приходилось говорить, что студенческое движение буржуазно, чуждо интересам рабочего класса и отвлекает молодежь в
сторону от задач времени: идти
на помощь рабочему движению.
Варвара указала глазами
на крышу флигеля; там, над покрасневшей в лучах заката трубою, едва заметно курчавились какие-то серебряные струйки. Самгин сердился
на себя за то, что не умеет отвлечь внимание в
сторону от этой дурацкой трубы. И — не следовало спрашивать о матери. Он вообще был недоволен собою, не узнавал себя и даже как бы не верил себе. Мог ли он несколько месяцев тому назад представить, что для него окажется возможным и приятным такое чувство к Варваре, которое он испытывает сейчас?
— Старый дурак, — выругался Самгин, переходя
на теневую
сторону улицы. Обидно было сознаться, что отказ редактора печатать рецензии огорчил его.
Он усмехался, слушая наивные восторги, и опасливо смотрел через очки вниз. Спуск был извилист, крут, спускались
на тормозах, колеса отвратительно скрежетали по щебню. Иногда серая лента дороги изгибалась почти под прямым углом; чернобородый кучер туго натягивал вожжи, экипаж наклонялся в
сторону обрыва, усеянного острыми зубами каких-то необыкновенных камней. Это нервировало, и Самгин несколько раз пожалел о том, что сегодня Варвара разговорчива.
После Ходынки и случая у манежа Самгин особенно избегал скопления людей, даже публика в фойе театров была неприятна ему; он инстинктивно держался ближе к дверям, а
на улицах, видя толпу зрителей вокруг какого-то несчастия или скандала, брезгливо обходил людей
стороной.