Неточные совпадения
Клима он перестал
замечать, так же, как раньше Клим не
замечал его, а
на мать смотрел обиженно, как будто наказанный ею без вины.
Но уже весною Клим
заметил, что Ксаверий Ржига, инспектор и преподаватель древних языков, а за ним и некоторые учителя стали смотреть
на него более мягко. Это случилось после того, как во время большой перемены кто-то бросил дважды камнями в окно кабинета инспектора, разбил стекла и сломал некий редкий цветок
на подоконнике. Виновного усердно искали и не могли найти.
Когда приехали
на каникулы Борис Варавка и Туробоев, Клим прежде всех
заметил, что Борис, должно быть, сделал что-то очень дурное и боится, как бы об этом не узнали.
— Что сделал Борис? — спросил ее Клим. Он уже не впервые спрашивал ее об этом, но Лидия и
на этот раз не ответила ему, а только взглянула, как
на чужого. У него явилось желание спрыгнуть в сад и натрепать ей уши. Теперь, когда возвратился Игорь, она снова перестала
замечать Клима.
— Какая экзальтированная девочка, —
заметила мать, одобрительно глядя
на Клима, — он смеялся. Засмеялся и Варавка.
За три года Игорь Туробоев ни разу не приезжал
на каникулы. Лидия молчала о нем. А когда Клим попробовал заговорить с нею о неверном возлюбленном, она холодно
заметила...
На этот вопрос он не умел ответить. Иногда он говорил ей вы, не
замечая этого, она тоже не
замечала.
Клим взглянул
на некрасивую девочку неодобрительно, он стал
замечать, что Люба умнеет, и это было почему-то неприятно. Но ему очень нравилось наблюдать, что Дронов становится менее самонадеян и уныние выступает
на его исхудавшем, озабоченном лице. К его взвизгивающим вопросам примешивалась теперь нота раздражения, и он слишком долго и громко хохотал, когда Макаров, объясняя ему что-то, пошутил...
После этой сцены Клим почувствовал нечто близкое уважению к девушке, к ее уму, неожиданно открытому им. Чувство это усиливали толчки недоверия Лидии, небрежности, с которой она слушала его. Иногда он опасливо думал, что Лидия может
на чем-то поймать, как-то разоблачить его. Он давно уже
замечал, что сверстники опаснее взрослых, они хитрее, недоверчивей, тогда как самомнение взрослых необъяснимо связано с простодушием.
Он стал смотреть
на знакомых девушек другими глазами;
заметил, что у Любы Сомовой стесанные бедра, юбка
на них висит плоско, а сзади слишком вздулась, походка Любы воробьиная, прыгающая.
Он видел, что Макаров и Лидия резко расходятся в оценке Алины. Лидия относилась к ней заботливо, даже с нежностью, чувством, которого Клим раньше не
замечал у Лидии. Макаров не очень зло, но упрямо высмеивал Алину. Лидия ссорилась с ним. Сомова, бегавшая по урокам, мирила их, читая длинные, интересные письма своего друга Инокова, который, оставив службу
на телеграфе, уехал с артелью сергачских рыболовов
на Каспий.
Это сопоставление понравилось Климу, как всегда нравились ему упрощающие мысли. Он
заметил, что и сам Томилин удивлен своим открытием, видимо — случайным. Швырнув тяжелую книгу
на койку, он шевелил бровями, глядя в окно, закинув руки за шею, под свой плоский затылок.
Из флигеля выходили, один за другим, темные люди с узлами, чемоданами в руках, писатель вел под руку дядю Якова. Клим хотел выбежать
на двор, проститься, но остался у окна, вспомнив, что дядя давно уже не
замечает его среди людей. Писатель подсадил дядю в экипаж черного извозчика, дядя крикнул...
— А я вот не
замечаю седых волос
на висках твоих. Мои глаза — вежливее.
Говоря, он пристально, с улыбочкой, смотрел
на Лидию, но она не
замечала этого, сбивая наплывы
на свече ручкой чайной ложки. Доктор дал несколько советов, поклонился ей, но она и этого не
заметила, а когда он ушел, сказала, глядя в угол...
Среди этих домов люди, лошади, полицейские были мельче и незначительнее, чем в провинции, были тише и покорнее. Что-то рыбье, ныряющее
заметил в них Клим, казалось, что все они судорожно искали, как бы поскорее вынырнуть из глубокого канала, полного водяной пылью и запахом гниющего дерева. Небольшими группами люди останавливались
на секунды под фонарями, показывая друг другу из-под черных шляп и зонтиков желтые пятна своих физиономий.
Самгин
заметил, что чем более сдержанно он отвечает, тем ласковее и внимательнее смотрит
на него Кутузов. Он решил немножко показать себя бородатому марксисту и скромно проговорил...
С Елизаветой Спивак Кутузов разговаривал редко и мало, но обращался к ней в дружеском тоне,
на «ты», а иногда ласково называл ее — тетя Лиза, хотя она была старше его, вероятно, только года
на два —
на три. Нехаеву он не
замечал, но внимательно и всегда издали прислушивался к ее спорам с Дмитрием, неутомимо дразнившим странную девицу.
Ярким зимним днем Самгин медленно шагал по набережной Невы, укладывая в памяти наиболее громкие фразы лекции. Он еще издали
заметил Нехаеву, девушка вышла из дверей Академии художеств, перешла дорогу и остановилась у сфинкса, глядя
на реку, покрытую ослепительно блестевшим снегом; местами снег был разорван ветром и обнажались синеватые лысины льда. Нехаева поздоровалась с Климом, ласково улыбаясь, и заговорила своим слабым голосом...
Рассказывала Нехаева медленно, вполголоса, но — без печали, и это было странно. Клим посмотрел
на нее; она часто прищуривала глаза, подрисованные брови ее дрожали. Облизывая губы, она делала среди фраз неуместные паузы, и еще более неуместна была улыбка, скользившая по ее губам. Клим впервые
заметил, что у нее красивый рот, и с любопытством мальчишки подумал...
Дмитрий Самгин стукнул ложкой по краю стола и открыл рот, но ничего не сказал, только чмокнул губами, а Кутузов, ухмыляясь, начал что-то шептать в ухо Спивак. Она была в светло-голубом, без глупых пузырей
на плечах, и это гладкое, лишенное украшений платье, гладко причесанные каштановые волосы усиливали серьезность ее лица и неласковый блеск спокойных глаз. Клим
заметил, что Туробоев криво усмехнулся, когда она утвердительно кивнула Кутузову.
Казалось, что Туробоев присматривается к нему слишком внимательно, молча изучает, ловит
на противоречиях. Однажды он
заметил небрежно и глядя в лицо Клима наглыми глазами...
Лидия поправила прядь волос, опустившуюся
на ухо и щеку ее. Иноков вынул сигару изо рта, стряхнул пепел в горсть левой руки и, сжав ее в кулак, укоризненно
заметил...
— А ты
заметил, что, декламируя, она становится похожа
на рыбу? Ладони держит, точно плавники.
Он пробовал вести себя независимо, старался убедить Лидию, что относится к ней равнодушно, вертелся
на глазах ее и очень хотел, чтоб она
заметила его независимость. Она,
заметив, небрежно спрашивала...
Сморкаясь и кашляя, Дронов плевал в пруд, Клим
заметил, что плевки аккуратно падают в одну точку или слишком близко к ней, точкой этой была его, Клима, белая фуражка, отраженная
на воде.
Клим несколько раз выходил
на балкон дачи и долго стоял там, надеясь, что девицы
заметят его и прибегут.
Туробоев поморщился. Алина,
заметив это, наклонилась к Лидии, прошептала ей что-то и спрятала покрасневшее лицо свое за ее плечом. Не взглянув
на нее, Лидия оттолкнула свою чашку и нахмурилась.
Кажется, все
заметили, что он возвратился в настроении еще более неистовом, — именно этим Самгин объяснил себе невежливое, выжидающее молчание в ответ Лютову. Туробоев прислонился спиною к точеной колонке террасы; скрестив руки
на груди, нахмуря вышитые брови, он внимательно ловил бегающий взгляд Лютова, как будто ожидая нападения.
Невыспавшиеся девицы стояли рядом, взапуски позевывая и вздрагивая от свежести утра. Розоватый парок поднимался с реки, и сквозь него,
на светлой воде, Клим видел знакомые лица девушек неразличимо похожими; Макаров, в белой рубашке с расстегнутым воротом, с обнаженной шеей и встрепанными волосами, сидел
на песке у ног девиц, напоминая надоевшую репродукцию с портрета мальчика-итальянца, премию к «Ниве». Самгин впервые
заметил, что широкогрудая фигура Макарова так же клинообразна, как фигура бродяги Инокова.
— Ну, вот! Жених — пропал, а у меня будет насморк и бронхит. Клим, не
смей смотреть
на меня бесстыжими глазами!
Не слушая ни Алину, ни ее, горбатенькая все таскала детей, как собака щенят. Лидия, вздрогнув, отвернулась в сторону, Алина и Макаров стали снова сажать ребятишек
на ступени, но девочка,
смело взглянув
на них умненькими глазами, крикнула...
Тускло поблескивая
на солнце, тяжелый, медный колпак медленно всплывал
на воздух, и люди — зрители, глядя
на него, выпрямлялись тоже, как бы желая оторваться от земли. Это
заметила Лидия.
— Мужик говорил проще, короче, —
заметил Клим. Лютов подмигнул ему, а Макаров, остановясь, сунул свой стакан
на стол так, что стакан упал с блюдечка, и заговорил быстро и возбужденно...
— Чай простынет, —
заметила женщина. — Томилин взглянул
на стенные часы и торопливо вышел, а она успокоительно сказала Климу...
Среднего роста, очень стройный, Диомидов был одет в черную блузу, подпоясан широким ремнем;
на ногах какие-то беззвучные, хорошо вычищенные сапоги. Клим
заметил, что раза два-три этот парень, взглянув
на него, каждый раз прикусывал губу, точно не решаясь спросить о чем-то.
Темные глаза ее скользили по лицам людей, останавливаясь то
на одном, то
на другом, но всегда ненадолго и так, как будто она только сейчас
заметила эти лица.
— О революции
на улице не говорят, —
заметил Клим.
Ему удалось зажечь свечу. Клим
заметил, что руки его сильно дрожат. Уходя, он остановился
на пороге и тихо сказал...
— Похож
на Сократа в молодости, —
заметил дядя Хрисанф.
Макаров уговаривал неохотно, глядя в окно, не
замечая, что жидкость капает с ложки
на плечо Диомидова. Тогда Диомидов приподнял голову и спросил, искривив опухшее лицо...
Клим стал
замечать в ней нечто похожее
на бесплодные мудрствования, которыми он сам однажды болел.
Клим Самгин несколько раз смотрел
на звонаря и вдруг
заметил, что звонарь похож
на Дьякона. С этой минуты он стал думать, что звонарь совершил какое-то преступление и вот — молча кается. Климу захотелось видеть Дьякона
на месте звонаря.
Однообразно помахивая ватной ручкой, похожая
на уродливо сшитую из тряпок куклу, старая женщина из Олонецкого края сказывала о том, как мать богатыря Добрыни прощалась с ним, отправляя его в поле,
на богатырские подвиги. Самгин видел эту дородную мать, слышал ее твердые слова, за которыми все-таки слышно было и страх и печаль, видел широкоплечего Добрыню: стоит
на коленях и держит
меч на вытянутых руках, глядя покорными глазами в лицо матери.
— Хвалю, однакож все-таки
замечу вот что: статейка похожа
на витрину гастрономического магазина: все — вкусно, а — не для широкого потребления.
Все, что Дронов рассказывал о жизни города, отзывалось непрерывно кипевшей злостью и сожалением, что из этой злости нельзя извлечь пользу, невозможно превратить ее в газетные строки. Злая пыль повестей хроникера и отталкивала Самгина, рисуя жизнь медленным потоком скучной пошлости, и привлекала, позволяя ему видеть себя не похожим
на людей, создающих эту пошлость. Но все же он раза два
заметил Дронову...
Клим, давно
заметив эту его привычку,
на сей раз почувствовал, что Дронов не находит для историка темных красок да и говорит о нем равнодушно, без оживления, характерного во всех тех случаях, когда он мог обильно напудрить человека пылью своей злости.
— Понимаю-с! — прервал его старик очень строгим восклицанием. — Да-с, о республике! И даже — о социализме,
на котором сам Иисус Христос голову… то есть который и Христу, сыну бога нашего, не удался, как это доказано. А вы что думаете об этом,
смею спросить?
—
На это не смотрят, —
заметил Клим, тоже подходя к окну. Он был доволен, обыск кончился быстро, Иноков не
заметил его волнения. Доволен он был и еще чем-то.
— Светлее стало, — усмехаясь
заметил Самгин, когда исчезла последняя темная фигура и дворник шумно запер калитку. Иноков ушел, топая, как лошадь, а Клим посмотрел
на беспорядок в комнате, бумажный хаос
на столе, и его обняла усталость; как будто жандарм отравил воздух своей ленью.