Неточные совпадения
— Павля все знает, даже больше, чем папа. Бывает, если папа уехал в Москву, Павля с мамой поют тихонькие песни и плачут обе две, и Павля целует мамины руки. Мама очень много плачет, когда выпьет мадеры, больная потому что и злая тоже. Она говорит: «Бог сделал
меня злой». И ей не
нравится, что папа знаком с другими дамами и с твоей мамой; она не любит никаких дам, только Павлю, которая ведь не дама, а солдатова жена.
—
Нравится? Нет, — решительно ответил Макаров. — Но в нем есть нечто раздражающе непонятное
мне, и
я хочу понять.
— Люба Сомова, курносая дурочка,
я ее не люблю, то есть она
мне не
нравится, а все-таки
я себя чувствую зависимым от нее. Ты знаешь, девицы весьма благосклонны ко
мне, но…
— Все вы — злые! — воскликнула Люба Сомова. — А
мне эти люди
нравятся; они — точно повара на кухне перед большим праздником — пасхой или рождеством.
— Слышала
я, что товарищ твой стрелял в себя из пистолета. Из-за девиц, из-за баб многие стреляются. Бабы подлые, капризные. И есть у них эдакое упрямство… не могу сказать какое. И хорош мужчина, и
нравится, а — не тот. Не потому не тот, что беден или некрасив, а — хорош, да — не тот!
— Ведь
я —
нравлюсь тебе? Ты
меня немножко любишь?
«Не
нравится мне, что ты свою знакомую называешь Смертяшкиной, и не смешно это».
— Ну, из учительниц
меня высадили, — как это тебе
нравится?
—
Я сегодня получила письмо от Макарова. Он пишет, что ты очень изменился и
понравился ему.
— Оставь этот тон. Почему бы тебе не порадоваться, что
нравишься? Ведь ты любишь
нравиться,
я знаю…
— Вот что, Клим: Алина не глупее
меня.
Я не играю никакой роли в ее романе. Лютова
я люблю. Туробоев
нравится мне. И, наконец,
я не желаю, чтоб мое отношение к людям корректировалось тобою или кем-нибудь другим.
— Ты — умный, но — чего-то не понимаешь. Непонимающие
нравятся мне больше понимающих, но ты… У тебя это не так. Ты хорошо критикуешь, но это стало твоим ремеслом. С тобою — скучно.
Я думаю, что и тебе тоже скоро станет скучно.
— Ты очень не
нравился мне, — говорил Клим, всхлипывая.
— Ловко сказано, — похвалил Поярков. — Хорошо у нас говорят, а живут плохо. Недавно
я прочитал у Татьяны Пассек: «Мир праху усопших, которые не сделали в жизни ничего, ни хорошего, ни дурного». Как это вам
нравится?
«Каждый пытается навязать тебе что-нибудь свое, чтоб ты стал похож на него и тем понятнее ему. А
я — никому, ничего не навязываю», — думал он с гордостью, но очень внимательно вслушивался в суждения Спивак о литературе, и ему
нравилось, как она говорит о новой русской поэзии.
— Теперь мальчики и девочки не
нравятся мне.
Нет, говорю, это
мне не
нравится,
я привык музыку слушать ушами.
— Корреспонденций моих — не печатают. Редактор, старый мерин, пишет
мне, что
я слишком подчеркиваю отрицательные стороны, а это не
нравится цензору. Учит: всякая критика должна исходить из некоторой общей идеи и опираться на нее. А черт ее найдет, эту общую идею!
— Не
нравится мне этот регент, — сказал Самгин и едва удержался: захотелось рассказать, как Иноков бил Корвина. — Кто он такой?
— Из Брянска попал в Тулу. Там есть серьезные ребята. А ну-ко, думаю, зайду к Толстому? Зашел. Поспорили о евангельских мечах. Толстой сражался тем тупым мечом, который Христос приказал сунуть в ножны. А
я — тем, о котором было сказано: «не мир, но меч», но против этого меча Толстой оказался неуязвим, как воздух. По отношению к логике он весьма своенравен. Ну, не
понравились мы друг другу.
— Говорят, — он замечательный пропагандист. Но
мне не
нравится, он — груб, самолюбив и — ты обратил внимание, какие у него широкие зубы? Точно клавиши гармоники.
— А знаешь, не
нравятся мне евреи. Это — стыдно?
— Эта картина не
понравилась мне, но, кажется, потому, что
я вспомнила Кутузова. Кстати, он — счастливый: всем
нравится. Он еще в Москве?
— Видел
я в Художественном «На дне», — там тоже Туробоев, только поглупее. А пьеса — не
понравилась мне, ничего в ней нет, одни слова. Фельетон на тему о гуманизме. И — удивительно не ко времени этот гуманизм, взогретый до анархизма! Вообще — плохая химия.
— Он тебе не
понравился? — ласково спросила она, гладя плечо Клима. — А
я очень ценю его жизнерадостность. Он — очень богат, член правления бумажной фабрики и нужен
мне. Сейчас
я должна ехать с ним на одно собрание.
— Странно ты ведешь себя, — сказала она, подходя к постели. — Ведь
я знаю — все это не может
нравиться тебе, а ты…
— Вот,
я даже записала два, три его парадокса, например: «Торжество социальной справедливости будет началом духовной смерти людей». Как тебе
нравится? Или: «Начало и конец жизни — в личности, а так как личность неповторима, история — не повторяется». Тебе скучно? — вдруг спросила она.
— Ну, все-таки
я говорю — верно, — сказал старичок, размахивая руками, и повторил фразу, которая, видимо,
нравилась ему...
—
Мне тюремный священник посоветовал.
Я, будучи арестантом, прислуживал ему в тюремной церкви,
понравился, он и говорит: «Если — оправдают, иди в монахи». Оправдали. Он и схлопотал. Игумен — дядя родной ему. Пьяный человек, а — справедливый. Светские книги любил читать — Шехерезады сказки, «Приключения Жиль Блаза», «Декамерон».
Я у него семнадцать месяцев келейником был.
— Лидии дом не
нравился, она хотела перестраивать его.
Я — ничего не теряю, деньги по закладной получила. Но все-таки надобно Лидию успокоить, ты сходи к ней, — как она там?
Я — была, но не застала ее, — она с выборами в Думу возится, в этом своем «Союзе русского народа»… Действуй!
— Алина? — ненужно переспросил Лютов. — Алина пребывает во французской столице Лютеции и пишет
мне оттуда длинные, свирепые письма, — французы ей не
нравятся. С нею Костя Макаров поехал, Дуняша собирается…
— Вы заметили, что мы вводим в старый текст кое-что от современности? Это очень
нравится публике.
Я тоже начинаю немного сочинять, куплеты Калхаса — мои. — Говорил он стоя, прижимал перчатку к сердцу и почтительно кланялся кому-то в одну из лож. — Вообще — мы стремимся дать публике веселый отдых, но — не отвлекая ее от злобы дня. Вот — высмеиваем Витте и других, это,
я думаю, полезнее, чем бомбы, — тихонько сказал он.
— «Люди любят, чтоб их любили, — с удовольствием начала она читать. — Им
нравится, чтоб изображались возвышенные и благородные стороны души. Им не верится, когда перед ними стоит верное, точное, мрачное, злое. Хочется сказать: «Это он о себе». Нет, милые мои современники, это
я о вас писал мой роман о мелком бесе и жуткой его недотыкомке. О вас».
«Он не может
нравиться Марине», — удовлетворенно решил Самгин и спросил: — Марина Петровна сказала
мне, что ваш отец — квакер?
— Это — плохо,
я знаю. Плохо, когда человек во что бы то ни стало хочет
нравиться сам себе, потому что встревожен вопросом: не дурак ли он? И догадывается, что ведь если не дурак, тогда эта игра с самим собой, для себя самого, может сделать человека еще хуже, чем он есть. Понимаете, какая штука?
— Нет,
я вас не пущу, посидите со
мной, познакомимся, может быть, даже
понравимся друг другу. Только — верьте: Иван очень уважает вас, очень высоко ценит. А вам… тяжело будет одному в эти первые часы, после похорон.
— Приглашали. Мой муж декорации писал, у нас актеры стаями бывали, ну и
я — постоянно в театре, за кулисами. Не
нравятся мне актеры, все — герои. И в трезвом виде, и пьяные. По-моему, даже дети видят себя вернее, чем люди этого ремесла, а уж лучше детей никто не умеет мечтать о себе.
— Ну, вот.
Я встречаюсь с вами четвертый раз, но… Одним словом: вы —
нравитесь мне. Серьезный. Ничему не учите. Не любите учить? За это многие грехи простятся вам. От учителей
я тоже устала.
Мне — тридцать, можете думать, что два-три года
я убавила, но
мне по правде круглые тридцать и двадцать пять лет
меня учили.
Конечно,
я сама могла бы дать ему по роже, но
я не знаю твоих дел с ним, и
я вообще не хочу вмешиваться в твои дела, но они
мне не
нравятся.
— Вы знаете, Клим Иванович, ваша речь имела большой успех.
Я в политике понимаю, наверно, не больше индюшки, о Дон-Кихоте — знаю по смешным картинкам в толстой книге, Фауст для
меня — глуповатый человек из оперы, но
мне тоже
понравилось, как вы говорили.
— Ему
нравятся оригинальные люди. Идемте?
Я тоже приглашена, по старой памяти, — добавила она, подмигнув.
— Вероятно, то, что думает. — Дронов сунул часы в карман жилета, руки — в карманы брюк. — Тебе хочется знать, как она со
мной? С глазу на глаз она не удостоила побеседовать. Рекомендовала
меня своим как-то так: человек не совсем плохой, но совершенно бестолковый. Это очень
понравилось ведьмину сыну, он чуть не задохнулся от хохота.