Неточные совпадения
Он всегда говорил, что на мужике далеко не
уедешь, что есть только одна лошадь, способная сдвинуть воз, — интеллигенция. Клим знал, что интеллигенция — это отец, дед, мама, все знакомые и, конечно, сам Варавка, который может сдвинуть какой угодно тяжелый воз. Но было странно, что доктор, тоже очень сильный
человек, не соглашался с Варавкой; сердито выкатывая черные глаза, он кричал...
Лидия
уезжала в Москву, но собиралась не спеша, неохотно. Слушая беседы Варавки с матерью Клима, она рассматривала их, точно
людей незнакомых, испытующим взглядом и, очевидно, не соглашаясь с тем, что слышит, резко встряхивала головою в шапке курчавых волос.
Решил пойти к брату и убедить его, что рассказ о Марине был вызван естественным чувством обиды за
человека, которого обманывают. Но, пока он мылся, одевался, оказалось, что брат и Кутузов
уехали в Кронштадт.
—
Уехала в монастырь с Алиной Телепневой, к тетке ее, игуменье. Ты знаешь: она поняла, что у нее нет таланта для сцены. Это — хорошо. Но ей следует понять, что у нее вообще никаких талантов нет. Тогда она перестанет смотреть на себя как на что-то исключительное и, может быть, выучится… уважать
людей.
Но,
уезжая, он принимал от Любаши книжки, брошюрки и словесные поручения к сельским учителям и земским статистикам, одиноко затерянным в селах, среди темных мужиков, в маленьких городах, среди стойких
людей; брал, уверенный, что бумажками невозможно поджечь эту сыроватую жизнь.
— Вот что: сделано предложение — в воскресенье всем порядочным
людям быть на улицах. Необходимы честные свидетели. Черт знает что может быть. Если вы не
уедете и не прочь…
«В этом есть доля истины — слишком много пошлых мелочей вносят они в жизнь. С меня довольно одной комнаты. Я — сыт сам собою и не нуждаюсь в
людях, в приемах, в болтовне о книгах, театре. И я достаточно много видел всякой бессмыслицы, у меня есть право не обращать внимания на нее.
Уеду в провинцию…»
У подъезда гостиницы стояло две тройки. Дуняшу усаживал в сани седоусый военный, толпилось еще
человек пять солидных
людей. Подъехала на сером рысаке Марина. Подождав, когда тройки
уехали, Самгин тоже решил ехать на вокзал, кстати и позавтракать там.
Захотелось сегодня же, сейчас
уехать из Москвы. Была оттепель, мостовые порыжели, в сыроватом воздухе стоял запах конского навоза, дома как будто вспотели, голоса
людей звучали ворчливо, и раздирал уши скрип полозьев по обнаженному булыжнику. Избегая разговоров с Варварой и встреч с ее друзьями, Самгин днем ходил по музеям, вечерами посещал театры; наконец — книги и вещи были упакованы в заказанные ящики.
«Сомову он расписал очень субъективно, — думал Самгин, но, вспомнив рассказ Тагильского, перестал думать о Любаше. — Он стал гораздо мягче, Кутузов. Даже интереснее. Жизнь умеет шлифовать
людей. Странный день прожил я, — подумал он и не мог сдержать улыбку. — Могу продать дом и снова
уеду за границу, буду писать мемуары или — роман».
Разговор на этом прекратился. Оба молодых
человека уехали тотчас после ужина. Кукшина нервически-злобно, но не без робости, засмеялась им вослед: ее самолюбие было глубоко уязвлено тем, что ни тот, ни другой не обратил на нее внимания. Она оставалась позже всех на бале и в четвертом часу ночи протанцевала польку-мазурку с Ситниковым на парижский манер. Этим поучительным зрелищем и завершился губернаторский праздник.
Через неделю Алексей Степаныч взял отпуск, раскланялся с Софьей Николавной, которая очень ласково пожелала ему счастливого пути, пожелала, чтобы он нашел родителей своих здоровыми и обрадовал их своим приездом, — и полный радостных надежд от таких приятных слов, молодой
человек уехал в деревню, к отцу и матери.
Неточные совпадения
— Если вы пойдете за мной, я позову
людей, детей! Пускай все знают, что вы подлец! Я
уезжаю нынче, а вы живите здесь с своею любовницей!
Смысл слов Кити теперь уже переводился Левиным так: «Не разлучай меня с ним. Что ты
уедешь — мне всё равно, но дай мне насладиться обществом этого прелестного молодого
человека».
Он узнал в конце августа о том, что Облонские
уехали в Москву, от их
человека, привезшего назад седло.
Во время его губернаторства тетка Анны, богатая губернская барыня, свела хотя немолодого уже
человека, но молодого губернатора со своею племянницей и поставила его в такое положение, что он должен был или высказаться или
уехать из города.
Место это давало от семи до десяти тысяч в год, и Облонский мог занимать его, не оставляя своего казенного места. Оно зависело от двух министерств, от одной дамы и от двух Евреев, и всех этих
людей, хотя они были уже подготовлены, Степану Аркадьичу нужно было видеть в Петербурге. Кроме того, Степан Аркадьич обещал сестре Анне добиться от Каренина решительного ответа о разводе. И, выпросив у Долли пятьдесят рублей, он
уехал в Петербург.