Неточные совпадения
— А Томилин из операций своих исключает и любовь и все прочее. Это, брат, не плохо. Без обмана. Ты что не
зайдешь к нему? Он знает, что ты здесь. Он тебя хвалит: это, говорит,
человек независимого ума.
Самгин свернул в переулок, скупо освещенный двумя фонарями; ветер толкал в спину, от пыли во рту и горле было сухо, он решил
зайти в ресторан, выпить пива, посидеть среди простых
людей. Вдруг, из какой-то дыры в заборе, шагнула на панель маленькая женщина в темном платочке и тихонько попросила...
Но ехать домой он не думал и не поехал, а всю весну, до экзаменов, прожил, аккуратно посещая университет, усердно занимаясь дома. Изредка, по субботам,
заходил к Прейсу, но там было скучно, хотя явились новые
люди: какой-то студент института гражданских инженеров, длинный, с деревянным лицом, драгун, офицер Сумского полка, очень франтоватый, но все-таки похожий на молодого купчика, который оделся военным скуки ради. Там все считали; Тагильский лениво подавал цифры...
Толкались
люди, шагая встречу, обгоняя, уходя от них, Самгин
зашел в сквер храма Христа, сел на скамью, и первая ясная его мысль сложилась вопросом: чем испугал жандарм?
— Нет, иногда
захожу, — неохотно ответил Стратонов. — Но, знаете, скучновато. И — между нами — «блажен муж, иже не иде на совет нечестивых», это так! Но дальше я не согласен. Или вы стоите на пути грешных, в целях преградить им путь, или — вы идете в ногу с ними. Вот-с. Прейс — умница, — продолжал он, наморщив нос, — умница и очень знающий
человек, но стадо, пасомое им, — это все разговорщики, пустой народ.
— Ссылка? Это установлено для того, чтоб подумать, поучиться. Да, скучновато. Четыре тысячи семьсот обывателей, никому — и самим себе — не нужных, беспомощных
людей; они отстали от больших городов лет на тридцать, на пятьдесят, и все, сплошь, заражены скептицизмом невежд. Со скуки — чудят. Пьют. Зимними ночами в город
заходят волки…
Смущал его Кумов,
человек, которого он привык считать бездарным и более искренно блаженненьким, чем хитрый, честолюбивый Диомидов. Кумов
заходил часто, но на вопросы: где он был, что видел? — не мог толково рассказать ничего.
Заходило солнце, снег на памятнике царя сверкал рубинами, быстро шли гимназистки и гимназисты с коньками в руках; проехали сани, запряженные парой серых лошадей; лошади были покрыты голубой сеткой, в санях сидел большой военный
человек, два полицейских скакали за ним, черные кони блестели, точно начищенные ваксой.
За церковью, в углу небольшой площади, над крыльцом одноэтажного дома, изогнулась желто-зеленая вывеска: «Ресторан Пекин». Он
зашел в маленькую, теплую комнату, сел у двери, в угол, под огромным старым фикусом; зеркало показывало ему семерых
людей, — они сидели за двумя столами у буфета, и до него донеслись слова...
Мужики повернулись к Самгину затылками, — он
зашел за угол конторы, сел там на скамью и подумал, что мужики тоже нереальны, неуловимы: вчера показались актерами, а сегодня — совершенно не похожи на
людей, которые способны жечь усадьбы, портить скот. Только солдат, видимо, очень озлоблен. Вообще это — чужие
люди, и с ними очень неловко, тяжело. За углом раздался сиплый голос Безбедова...
Самгин взглянул в неряшливую серую бороду на бледном, отечном лице и сказал, что не имеет времени, просит
зайти в приемные часы.
Человек ткнул пальцем в свою шапку и пошел к дверям больницы, а Самгин — домой, определив, что у этого
человека, вероятно, мелкое уголовное дело.
Человек явился к нему ровно в четыре часа, заставив Самгина подумать...
Неточные совпадения
Сережа, и прежде робкий в отношении к отцу, теперь, после того как Алексей Александрович стал его звать молодым
человеком и как ему
зашла в голову загадка о том, друг или враг Вронский, чуждался отца. Он, как бы прося защиты, оглянулся на мать. С одною матерью ему было хорошо. Алексей Александрович между тем, заговорив с гувернанткой, держал сына за плечо, и Сереже было так мучительно неловко, что Анна видела, что он собирается плакать.
— Нет, не сказал… словами; но она многое поняла. Она слышала ночью, как ты бредила. Я уверен, что она уже половину понимает. Я, может быть, дурно сделал, что
заходил. Уж и не знаю, для чего я даже и заходил-то. Я низкий
человек, Дуня.
Или что если задаю вопрос: вошь ли
человек? — то, стало быть, уж не вошь
человек для меня, а вошь для того, кому этого и в голову не
заходит и кто прямо без вопросов идет…
— Да, поэт в жизни, потому что жизнь есть поэзия. Вольно
людям искажать ее! Потом можно
зайти в оранжерею, — продолжал Обломов, сам упиваясь идеалом нарисованного счастья.
Сад, цветник, огороды — смешались в одну сплошную кучу, спутались и поросли былием. Туда не
заходит человек, только коршун, утащив живую добычу, терзает ее там на просторе.