Неточные совпадения
Но никто не мог переспорить отца, из
его вкусных губ слова сыпались так быстро и обильно, что Клим уже знал: сейчас дед отмахнется палкой, выпрямится, большой, как лошадь в цирке, вставшая на задние ноги, и
пойдет к себе, а отец крикнет вслед
ему...
Пообедав,
он пошел в мезонин
к Дронову, там уже стоял, прислонясь
к печке, Макаров, пуская в потолок струи дыма, разглаживая пальцем темные тени на верхней губе, а Дронов, поджав ноги под себя, уселся на койке в позе портного и визгливо угрожал кому-то...
Лидия посмотрела на
них и тихо
пошла к двери. Климу показалось, что она обижена смехом отца, а Варавка охал, отирая слезы...
Климу хотелось
пойти за Лидией, поспорить с ней, но Варавка, устав хохотать, обратился
к нему и, сытым голосом, заговорил о школе...
Потом для Клима наступили дни, когда
он, после свиданий с Маргаритой, чувствовал себя настолько опустошенным, отупевшим, что это пугало
его; тогда
он принуждал себя
идти к источникам мудрости,
к Томилину или во флигель.
Решил, но — задумался; внезапному желанию
идти к Маргарите мешало чувство какой-то неловкости, опасение, что
он, не стерпев, спросит ее о Дронове и вдруг окажется, что Дронов говорил правду. Этой правды не хотелось.
Посидев скучный час в темноте,
он пошел к себе, зажег лампу, взглянул в зеркало,
оно показало
ему лицо, почти незнакомое — обиженное, измятое миной недоумения.
Не зажигая огня,
он оделся и
пошел к ней, настроясь воинственно, шагая твердо.
Но, и со злостью думая о Рите,
он ощущал, что в
нем растет унизительное желание
пойти к ней, а это еще более злило
его.
Он нашел исход злобе своей, направив ее на рабочих.
Ласкаясь
к отцу, что было необычно для нее,
идя с
ним под руку, Лидия говорила...
Посидев еще минуту,
он встал и
пошел к двери не своей походкой, лениво шаркая ногами.
Она ушла, прежде чем
он успел ответить ей. Конечно, она шутила, это Клим видел по лицу ее. Но и в форме шутки ее слова взволновали
его. Откуда, из каких наблюдений могла родиться у нее такая оскорбительная мысль? Клим долго, напряженно искал в себе: являлось ли у
него сожаление, о котором догадывается Лидия? Не нашел и решил объясниться с нею. Но в течение двух дней
он не выбрал времени для объяснения, а на третий
пошел к Макарову, отягченный намерением, не совсем ясным
ему.
Он плохо спал, встал рано, чувствуя себя полубольным,
пошел в столовую пить кофе и увидал там Варавку, который, готовясь
к битве дня, грыз поджаренный хлеб, запивая
его портвейном.
Клим получил наконец аттестат зрелости и собирался ехать в Петербург, когда на
его пути снова встала Маргарита. Туманным вечером
он шел к Томилину прощаться, и вдруг с крыльца неприглядного купеческого дома сошла на панель женщина, —
он тотчас признал в ней Маргариту. Встреча не удивила
его,
он понял, что должен был встретить швейку,
он ждал этой случайной встречи, но радость свою
он, конечно, скрыл.
Осторожно перекинулись незначительными фразами. Маргарита напомнила
ему, что
он поступил с нею невежливо.
Шли медленно, она смотрела на
него искоса, надув губы, хмурясь;
он старался говорить с нею добродушно, заглядывал в глаза ее ласково и соображал: как внушить ей, чтоб она пригласила
его к себе?
Часа через три брат разбудил
его, заставил умыться и снова повел
к Премировым. Клим
шел безвольно, заботясь лишь о том, чтоб скрыть свое раздражение. В столовой было тесно, звучали аккорды рояля, Марина кричала, притопывая ногой...
В день, когда Клим Самгин
пошел к ней, на угрюмый город падал удручающе густой снег; падал быстро, прямо, хлопья
его были необыкновенно крупны и шуршали, точно клочки мокрой бумаги.
«
Пошел к Спивак, это она стучала», — сообразил Клим, глядя на крышу, где пожарные, растаптывая снег, заставляли
его гуще дымиться серым дымом.
Идти к ней вечером — не хотелось, но
он сообразил, что, если не
пойдет, она явится сама и, возможно, чем-нибудь скомпрометирует
его в глазах брата, нахлебников, Марины.
Решил
пойти к брату и убедить
его, что рассказ о Марине был вызван естественным чувством обиды за человека, которого обманывают. Но, пока
он мылся, одевался, оказалось, что брат и Кутузов уехали в Кронштадт.
— Я не помешаю? — спрашивал
он и
шел к роялю. Казалось, что, если б в комнате и не было бы никого,
он все-таки спросил бы, не помешает ли? И если б
ему ответили: «Да, помешаете», —
он все-таки подкрался бы
к инструменту.
Идя к Нехаевой прощаться,
он угрюмо ожидал слез и жалких слов, но сам почти до слез был тронут, когда девушка, цепко обняв
его шею тонкими руками, зашептала...
В гостинице
его встретили с тем артистически налаженным московским угодливым добродушием, которое, будучи в существе своем незнакомо Климу, углубило в
нем впечатление простоты и ясности. В полдень
он пошел к Лидии.
Клим
пошел к Лидии. Там девицы сидели, как в детстве, на диване;
он сильно выцвел,
его пружины старчески поскрипывали, но
он остался таким же широким и мягким, как был. Маленькая Сомова забралась на диван с ногами; когда подошел Клим, она освободила
ему место рядом с собою, но Клим сел на стул.
Работы у
него не было, на дачу
он не собирался, но
ему не хотелось
идти к Томилину, и
его все более смущал фамильярный тон Дронова. Клим чувствовал себя независимее, когда Дронов сердито упрекал
его, а теперь многоречивость Дронова внушала опасение, что
он будет искать частых встреч и вообще мешать жить.
Обняв Лидию, она медленно
пошла к даче, Клим, хватаясь за лапы молодых сосен, полез по крутому скату холма. Сквозь шорох хвои и скрип песка
он слышал смех Телепневой, потом — ее слова...
Клим устал от доктора и от любопытства, которое мучило
его весь день. Хотелось знать: как встретились Лидия и Макаров, что
они делают, о чем говорят?
Он тотчас же решил
идти туда,
к Лидии, но, проходя мимо своей дачи, услышал голос Лютова...
Опасаясь, что Макаров тоже
пойдет к девушкам, Самгин решил посетить
их позднее и вошел в комнату. Макаров сел на стул, расстегнул ворот рубахи, потряс головою и, положив тетрадку тонкой бумаги на подоконник, поставил на нее пепельницу.
Как только зазвучали первые аккорды пианино, Клим вышел на террасу, постоял минуту, глядя в заречье, ограниченное справа черным полукругом леса, слева — горою сизых облаков, за которые уже скатилось солнце. Тихий ветер ласково гнал
к реке зелено-седые волны хлебов. Звучала певучая мелодия незнакомой, минорной пьесы. Клим
пошел к даче Телепневой. Бородатый мужик с деревянной ногой заступил
ему дорогу.
Прислуга Алины сказала Климу, что барышня нездорова, а Лидия ушла гулять; Самгин спустился
к реке, взглянул вверх по течению, вниз — Лидию не видно. Макаров играл что-то очень бурное. Клим
пошел домой и снова наткнулся на мужика, тот стоял на тропе и, держась за лапу сосны, ковырял песок деревянной ногой, пытаясь вычертить круг. Задумчиво взглянув в лицо Клима,
он уступил
ему дорогу и сказал тихонько, почти в ухо...
Затем лег животом на мостки поперек
их, вымыл голову, лицо и медленно
пошел обратно
к даче, вытирая на ходу волосы, казалось, что
он, обматывая полотенцем голову, хочет оторвать ее.
Пригретый солнцем, опьяняемый хмельными ароматами леса, Клим задремал. Когда
он открыл глаза — на берегу реки стоял Туробоев и, сняв шляпу, поворачивался, как на шарнире, вслед Алине Телепневой, которая
шла к мельнице. А влево, вдали, на дороге в село, точно плыла над землей тоненькая, белая фигурка Лидии.
Он лениво опустился на песок, уже сильно согретый солнцем, и стал вытирать стекла очков, наблюдая за Туробоевым, который все еще стоял, зажав бородку свою двумя пальцами и помахивая серой шляпой в лицо свое.
К нему подошел Макаров, и вот оба
они тихо
идут в сторону мельницы.
Он пошел к реке, мужик неуклюже ковылял за
ним. В комнате засмеялась Алина.
Чтоб не думать,
он пошел к Варавке, спросил, не нужно ли помочь
ему? Оказалось — нужно. Часа два
он сидел за столом, снимая копию с проекта договора Варавки с городской управой о постройке нового театра, писал и чутко вслушивался в тишину. Но все вокруг каменно молчало. Ни голосов, ни шороха шагов.
Он снова захохотал. Макаров и Алина
пошли быстрее. Клим отстал, посмотрел на Туробоева и Варавку, медленно шагавших
к даче, и, присев на скамью у мостков купальни, сердито задумался.
Он долго думал в этом направлении и, почувствовав себя настроенным воинственно, готовым
к бою, хотел
идти к Алине, куда прошли все, кроме Варавки, но вспомнил, что
ему пора ехать в город. Дорогой на станцию, по трудной, песчаной дороге, между холмов, украшенных кривеньким сосняком, Клим Самгин незаметно утратил боевое настроение и, толкая впереди себя длинную тень свою, думал уже о том, как трудно найти себя в хаосе чужих мыслей, за которыми скрыты непонятные чувства.
К ним шла мать, рядом с нею Спивак, размахивая крыльями разлетайки, как бы пытаясь вознестись от земли, говорил...
Он думал, что хорошо бы взять Лидию под руку, как это успел Лютов, взять и, прижавшись плечом
к плечу ее,
идти, закрыв глаза.
В голове еще шумел молитвенный шепот баб, мешая думать, но не мешая помнить обо всем, что
он видел и слышал. Молебен кончился. Уродливо длинный и тонкий седобородый старик с желтым лицом и безволосой головой в форме тыквы, сбросив с плеч своих поддевку, трижды перекрестился, глядя в небо, встал на колени перед колоколом и, троекратно облобызав край,
пошел на коленях вокруг
него, крестясь и прикладываясь
к изображениям святых.
— Эх ты, романтик, — сказал
он, потягиваясь, расправляя мускулы, и
пошел к лестнице мимо Туробоева, задумчиво смотревшего на циферблат своих часов. Самгину сразу стал совершенно ясен смысл этой длинной проповеди.
«Дурачок», — думал
он, спускаясь осторожно по песчаной тропе. Маленький, но очень яркий осколок луны прорвал облака; среди игол хвои дрожал серебристый свет, тени сосен собрались у корней черными комьями. Самгин
шел к реке, внушая себе, что
он чувствует честное отвращение
к мишурному блеску слов и хорошо умеет понимать надуманные красоты людских речей.
Но на другой день, с утра,
он снова помогал ей устраивать квартиру. Ходил со Спиваками обедать в ресторан городского сада, вечером пил с
ними чай, затем
к мужу пришел усатый поляк с виолончелью и гордо выпученными глазами сазана, неутомимая Спивак предложила Климу показать ей город, но когда
он пошел переодеваться, крикнула
ему в окно...
Он вскочил, подошел
к окну, — по улице
шла обычная процессия — большая партия арестантов, окруженная редкой цепью солдат пароходно-конвойной команды.
Он ей не поверил, обиделся и ушел, а на дворе,
идя к себе, сообразил, что обижаться было глупо и что
он ведет себя с нею нелепо.
А когда Самгин,
идя к двери, поравнялся с
ним,
он, ухватив
его за рукав, сказал насмешливо...
— Смотрите, — указывал
он на транспарант, золотые слова которого: «Да будет легок твой путь
к славе и счастью России», заканчивались куском вывески с такими же золотыми словами: «и
К°».
Владимир Петрович Лютов был в состоянии тяжкого похмелья,
шел он неестественно выпрямясь, как солдат, но покачивался, толкал встречных, нагловато улыбался женщинам и, схватив Клима под руку, крепко прижав ее
к своему боку, говорил довольно громко...
Он шел к Страстной площади сквозь хаос говора, механически ловя отдельные фразы. Вот кто-то удалым голосом крикнул...
Клим быстро
пошел назад
к городу,
его окрыляли и подталкивали бойкие мысли...