Так что ежели, например, староста докладывал, что хорошо бы с понедельника рожь жать начать, да день-то тяжелый, то матушка ему неизменно отвечала: «Начинай-ко, начинай! там что будет, а коли, чего доброго, с понедельника рожь сыпаться начнет, так кто нам за убытки заплатит?» Только черта боялись; об нем говорили: «Кто его знает, ни то он есть, ни то его нет — а ну, как есть?!» Да о домовом достоверно знали, что он
живет на чердаке.
Мысль об университете внушил мне гимназист Н. Евреинов, милый юноша, красавец с ласковыми глазами женщины. Он
жил на чердаке в одном доме со мною, он часто видел меня с книгой в руке, это заинтересовало его, мы познакомились, и вскоре Евреинов начал убеждать меня, что я обладаю «исключительными способностями к науке».
Неточные совпадения
— Другой — кого ты разумеешь — есть голь окаянная, грубый, необразованный человек,
живет грязно, бедно,
на чердаке; он и выспится себе
на войлоке где-нибудь
на дворе. Что этакому сделается? Ничего. Трескает-то он картофель да селедку. Нужда мечет его из угла в угол, он и бегает день-деньской. Он, пожалуй, и переедет
на новую квартиру. Вон, Лягаев, возьмет линейку под мышку да две рубашки в носовой платок и идет… «Куда, мол, ты?» — «Переезжаю», — говорит. Вот это так «другой»! А я, по-твоему, «другой» — а?
Старые господа умерли, фамильные портреты остались дома и, чай, валяются где-нибудь
на чердаке; предания о старинном быте и важности фамилии всё глохнут или
живут только в памяти немногих, оставшихся в деревне же стариков.
Полугодовой медведь Шайтан
жил в комнатах и служил божеским наказанием для всего дома: он грыз и рвал все, что только попадалось ему под руку, бил собак, производил неожиданные ночные экскурсии по кладовым и
чердакам и кончил тем, что бросился
на проходившую по улице девочку-торговку и чуть-чуть не задавил ее.
Чрез слуховое окно войдя
на чердак дома, он спустился к ней вниз в
жилые комнаты по лесенке с
чердака, зная, что дверь, бывшая в конце лесенки, не всегда по небрежности слуг запиралась
на замок.
На углу Остоженки и 1-го Зачатьевского переулка в первой половине прошлого века был большой одноэтажный дом, занятый весь трактиром Шустрова, который сам с семьей
жил в мезонине, а огромный
чердак да еще пристройки
на крыше были заняты голубятней, самой большой во всей Москве.