Неточные совпадения
Однажды ему удалось подсмотреть, как Борис, стоя в
углу,
за сараем, безмолвно плакал, закрыв лицо руками, плакал так, что его шатало из стороны в сторону, а плечи его дрожали, точно у слезоточивой Вари Сомовой, которая
жила безмолвно и как тень своей бойкой сестры. Клим хотел подойти к Варавке, но не решился, да и приятно было видеть, что Борис плачет, полезно узнать, что роль обиженного не так уж завидна, как это казалось.
«Поярков», — признал Клим, входя в свою улицу. Она встретила его шумом работы, таким же, какой он слышал вчера. Самгин пошел тише, пропуская в памяти своей жильцов этой улицы, соображая: кто из них может строить баррикаду? Из-за
угла вышел студент, племянник акушерки, которая раньше
жила в доме Варвары, а теперь — рядом с ним.
Белые двери привели в небольшую комнату с окнами на улицу и в сад. Здесь
жила женщина. В
углу, в цветах, помещалось на мольберте большое зеркало без рамы, — его сверху обнимал коричневыми лапами деревянный дракон. У стола — три глубоких кресла,
за дверью — широкая тахта со множеством разноцветных подушек, над нею, на стене, — дорогой шелковый ковер, дальше — шкаф, тесно набитый книгами, рядом с ним — хорошая копия с картины Нестерова «У колдуна».
Самгин, мигая, вышел в густой, задушенный кустарником сад; в густоте зарослей, под липами, вытянулся длинный одноэтажный дом, с тремя колоннами по фасаду, с мезонином в три окна, облепленный маленькими пристройками, — они подпирали его с боков, влезали на крышу. В этом доме кто-то
жил, — на подоконниках мезонина стояли цветы. Зашли
за угол, и оказалось, что дом стоит на пригорке и задний фасад его — в два этажа. Захарий открыл маленькую дверь и посоветовал...
Неточные совпадения
— Так нельзя
жить! Это мученье! Я страдаю, ты страдаешь.
За что? — сказала она, когда они добрались наконец до уединенной лавочки на
углу липовой аллеи.
Остальной день подбавил сумасшествия. Ольга была весела, пела, и потом еще пели в опере, потом он пил у них чай, и
за чаем шел такой задушевный, искренний разговор между ним, теткой, бароном и Ольгой, что Обломов чувствовал себя совершенно членом этого маленького семейства. Полно
жить одиноко: есть у него теперь
угол; он крепко намотал свою жизнь; есть у него свет и тепло — как хорошо
жить с этим!
А между тем заметно было, что там
жили люди, особенно по утрам: на кухне стучат ножи, слышно в окно, как полощет баба что-то в
углу, как дворник рубит дрова или везет на двух колесах бочонок с водой;
за стеной плачут ребятишки или раздается упорный, сухой кашель старухи.
— Врешь! Там кума моя
живет; у ней свой дом, с большими огородами. Она женщина благородная, вдова, с двумя детьми; с ней
живет холостой брат: голова, не то, что вот эта, что тут в
углу сидит, — сказал он, указывая на Алексеева, — нас с тобой
за пояс заткнет!
— А где немцы сору возьмут, — вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ка, как они
живут! Вся семья целую неделю кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на сына, а с сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: всё поджимают под себя ноги, как гусыни… Где им сору взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкапах лежала по годам куча старого изношенного платья или набрался целый
угол корок хлеба
за зиму… У них и корка зря не валяется: наделают сухариков да с пивом и выпьют!