Неточные совпадения
Клим довольно рано начал замечать, что в правде взрослых
есть что-то неверное, выдуманное. В своих беседах они особенно часто говорили о царе и
народе. Коротенькое, царапающее словечко — царь — не вызывало
у него никаких представлений, до той поры, пока Мария Романовна не сказала другое слово...
— Ему не более пятидесяти, — вслух размышляла мать. — Он
был веселый, танцор, балагур. И вдруг ушел в
народ, к сектантам. Кажется,
у него
был неудачный роман.
— Но — это потому, что мы
народ метафизический.
У нас в каждом земском статистике Пифагор спрятан, и статистик наш воспринимает Маркса как Сведенборга или Якова Беме. И науку мы не можем понимать иначе как метафизику, — для меня, например, математика
суть мистика цифр, а проще — колдовство.
— Достоевский обольщен каторгой. Что такое его каторга? Парад. Он инспектором на параде, на каторге-то
был. И всю жизнь ничего не умел писать, кроме каторжников, а праведный человек
у него «Идиот».
Народа он не знал, о нем не думал.
— Комическое — тоже имеется; это ведь сочинение длинное, восемьдесят шесть стихов. Без комического
у нас нельзя — неправда
будет. Я вот похоронил, наверное, не одну тысячу людей, а ни одних похорон без комического случая — не помню. Вернее
будет сказать, что лишь такие и памятны мне. Мы ведь и на самой горькой дороге о смешное спотыкаемся, такой
народ!
— Жестокие, сатанинские слова сказал пророк Наум. Вот, юноши, куда посмотрите: кары и мести отлично разработаны
у нас, а — награды? О наградах — ничего не знаем. Данты, Мильтоны и прочие, вплоть до самого
народа нашего, ад расписали подробнейше и прегрозно, а — рай? О рае ничего нам не сказано, одно знаем: там ангелы Саваофу осанну
поют.
А Петр Великий навез немцев, евреев, —
у него даже будто бы министр еврей
был, — и этот навозный
народ испортил Москву жадностью.
— В кусочки, да! Хлебушка
у них — ни
поесть, ни посеять. А в магазее хлеб
есть, лежит. Просили они на посев — не вышло, отказали им. Вот они и решили самосильно взять хлеб силою бунта, значит. Они еще в среду хотели дело это сделать, да приехал земской, напугал. К тому же и день будний, не соберешь весь-то
народ, а сегодня — воскресенье.
—
Был у меня сын…
Был Петр Маракуев, студент, народолюбец. Скончался в ссылке. Сотни юношей погибают, честнейших! И —
народ погибает. Курчавенький казачишка хлещет нагайкой стариков, которые по полусотне лет царей сыто кормили, епископов, вас всех, всю Русь… он их нагайкой, да! И гогочет с радости, что бьет и что убить может, а — наказан не
будет! А?
Было уже довольно много людей,
у которых вчерашняя «любовь к
народу» заметно сменялась страхом пред
народом, но Редозубов отличался от этих людей явным злорадством, с которым он говорил о разгромах крестьянами помещичьих хозяйств.
— Кричит: продавайте лес, уезжаю за границу! Какому черту я продам, когда никто ничего не знает, леса мужики жгут, все — испугались… А я — Блинова боюсь, он тут затевает что-то против меня, может
быть, хочет голубятню поджечь. На днях в манеже
был митинг «Союза русского
народа», он там орал: «Довольно!» Даже кровь из носа потекла
у идиота…
Если исключить деревянный скрип и стук газеток «Союза русского
народа», не заметно
было, чтоб провинция, пережив события 905–7 годов, в чем-то изменилась, хотя, пожалуй, можно
было отметить, что
у людей еще более окрепло сознание их права обильно и разнообразно кушать.
— Общество,
народ — фикции!
У нас — фикции. Вы знаете другую страну, где министры могли бы саботировать парламент — то
есть народное представительство, а?
У нас — саботируют. Уже несколько месяцев министры не посещают Думу. Эта наглость чиновников никого не возмущает. Никого. И вас не возмущает, а ведь вы…
— Немцы считаются самым ученым
народом в мире. Изобретательные — ватерклозет выдумали. Христиане. И вот они объявили нам войну. За что? Никто этого не знает. Мы, русские, воюем только для защиты людей.
У нас только Петр Первый воевал с христианами для расширения земли, но этот царь
был врагом бога, и
народ понимал его как антихриста. Наши цари всегда воевали с язычниками, с магометанами — татарами, турками…
Но
есть другая группа собственников, их — большинство, они живут в непосредственной близости с
народом, они знают, чего стоит превращение бесформенного вещества материи в предметы материальной культуры, в вещи, я говорю о мелком собственнике глухой нашей провинции, о скромных работниках наших уездных городов, вы знаете, что их
у нас — сотни.
Должно
быть, потому, что он говорил долго,
у русского
народа не хватило терпения слушать, тысячеустое ура заглушило зычную речь, оратор повернулся к великому
народу спиной и красным затылком.
Неточные совпадения
Не ветры веют буйные, // Не мать-земля колышется — // Шумит,
поет, ругается, // Качается, валяется, // Дерется и целуется //
У праздника
народ! // Крестьянам показалося, // Как вышли на пригорочек, // Что все село шатается, // Что даже церковь старую // С высокой колокольнею // Шатнуло раз-другой! — // Тут трезвому, что голому, // Неловко… Наши странники // Прошлись еще по площади // И к вечеру покинули // Бурливое село…
Долго ли, коротко ли они так жили, только в начале 1776 года в тот самый кабак, где они в свободное время благодушествовали, зашел бригадир. Зашел,
выпил косушку, спросил целовальника, много ли прибавляется пьяниц, но в это самое время увидел Аленку и почувствовал, что язык
у него прилип к гортани. Однако при
народе объявить о том посовестился, а вышел на улицу и поманил за собой Аленку.
И подача голосов не введена
у нас и не может
быть введена, потому что не выражает воли
народа; но для этого
есть другие пути.
И окошенные кусты
у реки, и сама река, прежде не видная, а теперь блестящая сталью в своих извивах, и движущийся и поднимающийся
народ, и крутая стена травы недокошенного места луга, и ястреба, вившиеся над оголенным лугом, — всё это
было совершенно ново.
Был ясный морозный день.
У подъезда рядами стояли кареты, сани, ваньки, жандармы. Чистый
народ, блестя на ярком солнце шляпами, кишел
у входа и по расчищенным дорожкам, между русскими домиками с резными князьками; старые кудрявые березы сада, обвисшие всеми ветвями от снега, казалось,
были разубраны в новые торжественные ризы.