Неточные совпадения
— Это — зачеркни, — приказывала
мать и величественно шла из одной комнаты в другую, что-то подсчитывая, измеряя. Клим видел, что Лида Варавка провожает ее неприязненным взглядом, покусывая
губы. Несколько раз ему уже хотелось спросить девочку...
— О, господи, тебе рано думать о таких вещах! — взволнованно и сердито сказала
мать. Потом вытерла алые
губы свои платком и прибавила мягче...
— Это разумно, что не пошел, — сказала
мать; сегодня она, в новом голубом капоте, была особенно молода и внушительно красива. Покусав
губы, взглянув в зеркало, она предложила сыну: — Посиди со мной.
Мать крепко обняла его, молча погладила щеку, поцеловала в лоб горячими
губами.
Упрямство ее, видимо, раздражало
мать. Клим заметил, что она поджала
губы, а кончик носа ее, покраснев, дрожит.
«Эту школа испортила больше, чем Лидию», — подумал Клим.
Мать, выпив чашку чая, незаметно ушла. Лидия слушала сочный голос подруги, улыбаясь едва заметной улыбкой тонких
губ, должно быть, очень жгучих. Алина смешно рассказывала драматический роман какой-то гимназистки, которая влюбилась в интеллигентного переплетчика.
Лидия встала и пригласила всех наверх, к себе. Клим задержался на минуту у зеркала, рассматривая прыщик на
губе. Из гостиной вышла
мать; очень удачно сравнив Инокова и Сомову с любителями драматического искусства, которые разыгрывают неудачный водевиль, она положила руку на плечо Клима, спросила...
Видел он и то, что его уединенные беседы с Лидией не нравятся
матери. Варавка тоже хмурился, жевал бороду красными
губами и говорил, что птицы вьют гнезда после того, как выучатся летать. От него веяло пыльной скукой, усталостью, ожесточением. Он являлся домой измятый, точно после драки. Втиснув тяжелое тело свое в кожаное кресло, он пил зельтерскую воду с коньяком, размачивал бороду и жаловался на городскую управу, на земство, на губернатора. Он говорил...
— Да, да, — согласилась
мать, кивая головой и облизывая кончиком языка поблекшие
губы, а Клим, рассматривая помолодевшее лицо Спивак, думал...
Самгин отвечал междометиями, улыбками, пожиманием плеч, — трудно было найти удобные слова.
Мать говорила не своим голосом, более густо, тише и не так самоуверенно, как прежде. Ее лицо сильно напудрено, однако сквозь пудру все-таки просвечивает какая-то фиолетовая кожа. Он не мог рассмотреть выражения ее подкрашенных глаз, прикрытых искусно удлиненными ресницами. Из ярких
губ торопливо сыпались мелкие, ненужные слова.
Длинный, тощий, с остатками черных, с проседью, курчавых и, видимо, жестких волос на желтом черепе, в форме дыни, с бородкой клином, горбоносый, он говорил неутомимо, взмахивая густыми бровями, такие же густые усы быстро шевелились над нижней, очень толстой
губой, сияли и таяли влажные, точно смазанные маслом, темные глаза. Заметив, что сын не очень легко владеет языком Франции,
мать заботливо подсказывала сыну слова, переводила фразы и этим еще более стесняла его.
Павел видел улыбку на
губах матери, внимание на лице, любовь в ее глазах; ему казалось, что он заставил ее понять свою правду, и юная гордость силою слова возвышала его веру в себя. Охваченный возбуждением, он говорил, то усмехаясь, то хмуря брови, порою в его словах звучала ненависть, и когда мать слышала ее звенящие, жесткие слова, она, пугаясь, качала головой и тихо спрашивала сына:
Неточные совпадения
Увидав
мать, они испугались, но, вглядевшись в ее лицо, поняли, что они делают хорошо, засмеялись и с полными пирогом ртами стали обтирать улыбающиеся
губы руками и измазали все свои сияющие лица слезами и вареньем.
Вронский вошел в вагон.
Мать его, сухая старушка с черными глазами и букольками, щурилась, вглядываясь в сына, и слегка улыбалась тонкими
губами. Поднявшись с диванчика и передав горничной мешочек, она подала маленькую сухую руку сыну и, подняв его голову от руки, поцеловала его в лицо.
Вот наконец мы пришли; смотрим: вокруг хаты, которой двери и ставни заперты изнутри, стоит толпа. Офицеры и казаки толкуют горячо между собою: женщины воют, приговаривая и причитывая. Среди их бросилось мне в глаза значительное лицо старухи, выражавшее безумное отчаяние. Она сидела на толстом бревне, облокотясь на свои колени и поддерживая голову руками: то была
мать убийцы. Ее
губы по временам шевелились: молитву они шептали или проклятие?
Когда Настасья вышла, он быстро поднес его к
губам и поцеловал; потом долго еще вглядывался в почерк адреса, в знакомый и милый ему мелкий и косенький почерк его
матери, учившей его когда-то читать и писать.
— Нет, седьмой; как можно! — Ребенок опять засмеялся, уставился на сундук и вдруг схватил свою
мать всею пятерней за нос и за
губы. — Баловник, — проговорила Фенечка, не отодвигая лица от его пальцев.