Неточные совпадения
Но ее надорванный
голос всегда тревожил Клима, заставляя ждать, что эта остроносая женщина
скажет какие-то необыкновенные слова, как она это уже делала.
Но в добрую минуту, таинственно понизив высокий, резкий
голос свой, он
сказал...
Вытирая шарфом лицо свое, мать заговорила уже не сердито, а тем уверенным
голосом, каким она объясняла непонятную путаницу в нотах, давая Климу уроки музыки. Она
сказала, что учитель снял с юбки ее гусеницу и только, а ног не обнимал, это было бы неприлично.
Тогда девочка
голосом, звук которого Клим долго не мог забыть,
сказала...
Спор становился все раздраженней, сердитее, и чем более возвышались
голоса несогласных, тем более упрямо, угрюмо говорил Томилин. Наконец он
сказал...
Легким
голосом она
сказала...
Марина, схватив Кутузова за рукав, потащила его к роялю, там они запели «Не искушай». Климу показалось, что бородач поет излишне чувствительно, это не гармонирует с его коренастой фигурой, мужиковатым лицом, — не гармонирует и даже несколько смешно. Сильный и богатый
голос Марины оглушал, она плохо владела им, верхние ноты звучали резко, крикливо. Клим был очень доволен, когда Кутузов, кончив дуэт, бесцеремонно
сказал ей...
Разгорячась, он
сказал брату и то, о чем не хотел говорить: как-то ночью, возвращаясь из театра, он тихо шагал по лестнице и вдруг услыхал над собою, на площадке пониженные
голоса Кутузова и Марины.
Говоря, он смотрел в потолок и не видел, что делает Дмитрий; два тяжелых хлопка заставили его вздрогнуть и привскочить на кровати. Хлопал брат книгой по ладони, стоя среди комнаты в твердой позе Кутузова. Чужим
голосом, заикаясь, он
сказал...
Голос его звучал восторгом. Чокаясь с Лютовым, Макаров строго
сказал...
Вера Петровна долго рассуждала о невежестве и тупой злобе купечества, о близорукости суждений интеллигенции, слушать ее было скучно, и казалось, что она старается оглушить себя. После того, как ушел Варавка, стало снова тихо и в доме и на улице, только сухой
голос матери звучал, однообразно повышаясь, понижаясь. Клим был рад, когда она утомленно
сказала...
Говоря, Томилин делал широкие, расталкивающие жесты,
голос его звучал властно, глаза сверкали строго. Клим наблюдал его с удивлением и завистью. Как быстро и резко изменяются люди! А он все еще играет унизительную роль человека, на которого все смотрят, как на ящик для мусора своих мнений. Когда он уходил, Томилин настойчиво
сказал ему...
Не хотелось смотреть на людей, было неприятно слышать их
голоса, он заранее знал, что
скажет мать, Варавка, нерешительный доктор и вот этот желтолицый, фланелевый человек, сосед по месту в вагоне, и грязный смазчик с длинным молотком в руке.
Клим Самгин постучал ногою в дверь, чувствуя желание уйти со двора, но в дверях открылась незаметная, узкая калиточка, и невидимый человек
сказал глухим
голосом, на о...
Минут пять молча пили чай. Клим прислушивался к шарканью и топоту на улице, к веселым и тревожным
голосам. Вдруг точно подул неощутимый, однако сильный ветер и унес весь шум улицы, оставив только тяжелый грохот телеги, звон бубенчиков. Макаров встал, подошел к окну и оттуда
сказал громко...
И, может быть, вот так же певуче лаская людей одинаково обаятельным
голосом, — говорит ли она о правде или о выдумке, —
скажет история когда-то и о том, как жил на земле человек Клим Самгин.
Солидный
голос внушительно
сказал...
Все замолчали. Потом
голос лихача
сказал, но уже не громко...
Но раньше, чем Самгин успел найти достаточно осторожный ответ, историк
сказал не своим
голосом и пристукивая ложкой по ладони...
Большой, бородатый человек, удивительно пыльный, припадая на одну ногу, свалился в двух шагах от Самгина, крякнул, достал пальцами из волос затылка кровь, стряхнул ее с пальцев на землю и, вытирая руку о передник,
сказал ровным
голосом, точно вывеску прочитал...
— Врешь ты, Солиман, — громко и грубо
сказал Иноков; он и еще
сказал что-то, но слова его заглушил другой
голос...
Ротмистр надел очки, пощупал пальцами свои сизые уши, вздохнул и
сказал теплым
голосом...
Вообще все шло необычно просто и легко, и почти не чувствовалось, забывалось как-то, что отец умирает. Умер Иван Самгин через день, около шести часов утра, когда все в доме спали, не спала, должно быть, только Айно; это она, постучав в дверь комнаты Клима,
сказала очень громко и странно низким
голосом...
— Ой, Климуша, с каким я марксистом познакомила-ась! Это, я тебе
скажу… ух!
Голос — бархатный. И, понимаешь, точно корабль плавает… эдакий — на всех парусах! И — до того все в нем определенно… Ты смеешься? Глупо. Я тебе
скажу: такие, как он, делают историю. Он… на Желябова похож, да!
— Пимен Гусаров, — назвала его Любаша, он дважды кивнул головой и, положив пред Сомовой пачку журналов,
сказал металлическим
голосом...
— Нам известно о вас многое, вероятно — все! — перебил жандарм, а Самгин, снова чувствуя, что
сказал лишнее, мысленно одобрил жандарма за то, что он помешал ему. Теперь он видел, что лицо офицера так необыкновенно подвижно, как будто основой для мускулов его служили не кости, а хрящи: оно, потемнев еще более, все сдвинулось к носу, заострилось и было бы смешным, если б глаза не смотрели тяжело и строго. Он продолжал, возвысив
голос...
Это она
сказала на Сибирской пристани, где муравьиные вереницы широкоплечих грузчиков опустошали трюмы барж и пароходов, складывали на берегу высокие горы хлопка, кож, сушеной рыбы, штучного железа, мешков риса, изюма, катили бочки цемента, селедок, вина, керосина, машинных масл. Тут шум работы был еще более разнообразен и оглушителен, но преобладал над ним все-таки командующий
голос человека.
— Четвертную, —
сказал человек, не повышая
голоса, и начал жевать, держа в одной руке нож, другой подкатывая к себе арбуз.
Место Анфимьевны на кухне занял красноносый, сухонький старичок повар, странно легкий, точно пустой внутри. Он говорил неестественно гулким
голосом, лицо его, украшенное редкими усиками, напоминало мордочку кота. Он явился пред Варварой и Климом пьяный и
сказал...
Его стройная фигура и сухое лицо с небольшой темной бородкой; его не сильный, но внушительный
голос, которым он всегда умел
сказать слова, охлаждающие излишний пыл, — весь он казался человеком, который что-то знает, а может быть, знает все.
Ему было лет сорок, на макушке его блестела солидная лысина, лысоваты были и виски. Лицо — широкое, с неясными глазами, и это — все, что можно было
сказать о его лице. Самгин вспомнил Дьякона, каким он был до того, пока не подстриг бороду. Митрофанов тоже обладал примелькавшейся маской сотен, а спокойный, бедный интонациями
голос его звучал, как отдаленный шумок многих
голосов.
И вдруг с черного неба опрокинули огромную чашу густейшего медного звука, нелепо лопнуло что-то, как будто выстрел пушки, тишина взорвалась, во тьму влился свет, и стало видно улыбки радости, сияющие глаза, весь Кремль вспыхнул яркими огнями, торжественно и бурно поплыл над Москвой колокольный звон, а над толпой птицами затрепетали, крестясь, тысячи рук, на паперть собора вышло золотое духовенство, человек с горящей разноцветно головой осенил людей огненным крестом, и тысячеустый
голос густо, потрясающе и убежденно — трижды
сказал...
Третий
голос, слабенький и сиплый, уныло
сказал...
Зеленые глаза Варвары усмехнулись, и
голос ее прозвучал очень по-новому, когда она, вздохнув,
сказала...
Самгин вспомнил отзыв Суслова о его марксизме и подумал, что этот человек, снедаемый различными болезнями, сам похож на болезнь, которая усиливается, он помолодел, окреп, в его учительском
голосе все громче слышны командующие ноты. Вероятно, с его слов Любаша на днях
сказала...
Рындин — разорившийся помещик, бывший товарищ народовольцев, потом — толстовец, теперь — фантазер и анархист, большой, сутулый, лет шестидесяти, но очень моложавый; у него грубое, всегда нахмуренное лицо, резкий
голос, длинные руки. Он пользуется репутацией человека безгранично доброго, человека «не от мира сего». Старший сын его сослан, средний — сидит в тюрьме, младший, отказавшись учиться в гимназии, ушел из шестого класса в столярную мастерскую. О старике Рындине Татьяна
сказала...
К нему подошел сутулый, подслеповатый служитель в переднике и
сказал птичьим
голосом...
— Здравствуй, —
сказала мать глухим
голосом и, глядя на гроб, который осторожно вытаскивали из багажного вагона, спросила: — Где он?
— Ну, —
сказал он, не понижая
голоса, — о ней все собаки лают, курицы кудакают, даже свиньи хрюкать начали. Скучно, батя! Делать нечего. В карты играть — надоело, давайте сделаем революцию, что ли? Я эту публику понимаю. Идут в революцию, как неверующие церковь посещают или участвуют в крестных ходах. Вы знаете — рассказ напечатал я, — не читали?
— Не надо, —
сказал еще кто-то, а третий
голос подтвердил...
Самгин не заметил, откуда явился офицер в пальто оловянного цвета, рыжий, с толстыми усами, он точно из стены вылез сзади Самгина и встал почти рядом с ним,
сказав не очень сильным
голосом...
Кто-то из мужчин
сказал могильным
голосом...
— Пожалуй — убьют, —
сказали за плечом Самгина, другой
голос равнодушно посоветовал...
— Ну — а что же? Восьмой час… Кучер говорит: на Страстной телеграфные столбы спилили, проволока везде, нельзя ездить будто. — Он тряхнул головой. — Горох в башке! — Прокашлялся и продолжал более чистым
голосом. — А впрочем, — хи-хи! Это Дуняша научила меня — «хи-хи»; научила, а сама уж не говорит. — Взял со стола цепочку с образком, взвесил ее на ладони и
сказал, не удивляясь: — А я думал — она с филологом спала. Ну, одевайся! Там — кофе.
Митрофанов схватил его руку обеими руками, крепко сжал ее и, несколько раз встряхнув,
сказал не своим
голосом...
— Ну что ж, готово, —
сказал он очень унылым
голосом. — Пойдемте.
— Все дают, —
сказала Анфимьевна, а из сарая догнал ее слова чей-то чужой
голос...
— Значит — ложная тревога, —
сказал Макаров, подходя к Самгину и глядя на часы в руке. — Мне пора на работу, до свидания! На днях зайду еще. Слушай, — продолжал он, понизив
голос, — обрати внимание на рыжего мальчишку — удивительно интересен!
Пятеро отделились, пошли в переулок; он, не повышая
голоса,
сказал им вслед...
— Сейчас, на Арбатской площади… — Начал он с уверенностью, что будет говорить долго, заставит всех замолчать и
скажет нечто потрясающее, но выкрикнул десятка три слов, и
голоса у него не хватило, последнее слово он произнес визгливо и тотчас же услышал свирепый возглас Пояркова...