Неточные совпадения
Дед Аким устроил так, что Клима все-таки приняли
в гимназию. Но мальчик считал себя обиженным учителями на экзамене, на переэкзаменовке и был уже предубежден против школы.
В первые же дни, после того, как он надел
форму гимназиста, Варавка, перелистав учебники, небрежно отшвырнул их прочь...
— А природа? А красота
форм в природе? Возьмите Геккеля, — победоносно кричал писатель, —
в ответ ему поползли равнодушные слова...
Та грубоватость, которую Клим знал
в ней с детства, теперь принимала
формы, смущавшие его своей резкостью. Говорить с Лидией было почти невозможно, она и ему ставила тот же вопрос...
— Это у них каждую субботу. Ты обрати внимание на Кутузова, — замечательно умный человек! Туробоев тоже оригинал, но
в другом роде. Из училища правоведения ушел
в университет, а лекций не слушает,
форму не носит.
Она любила дарить ему книги, репродукции с модных картин, подарила бювар, на коже которого был вытиснен фавн, и чернильницу невероятно вычурной
формы. У нее было много смешных примет, маленьких суеверий, она стыдилась их, стыдилась, видимо, и своей веры
в бога. Стоя с Климом
в Казанском соборе за пасхальной обедней, она, когда запели «Христос воскресе», вздрогнула, пошатнулась и тихонько зарыдала.
— Совершенно ясно, что культура погибает, потому что люди привыкли жить за счет чужой силы и эта привычка насквозь проникла все классы, все отношения и действия людей. Я — понимаю: привычка эта возникла из желания человека облегчить труд, но она стала его второй природой и уже не только приняла отвратительные
формы, но
в корне подрывает глубокий смысл труда, его поэзию.
На горбе холма,
формою своей подобного парадной шляпе мирового судьи, Варавка выстроил большую,
в два этажа, дачу, а по скатам сползали к реке еще шесть пестреньких домиков, украшенных резьбою
в русском стиле.
Все молчали, глядя на реку: по черной дороге бесшумно двигалась лодка, на носу ее горел и кудряво дымился светец, черный человек осторожно шевелил веслами, а другой, с длинным шестом
в руках, стоял согнувшись у борта и целился шестом
в отражение огня на воде; отражение чудесно меняло
формы, становясь похожим то на золотую рыбу с множеством плавников, то на глубокую, до дна реки, красную яму, куда человек с шестом хочет прыгнуть, но не решается.
Тяжелый, толстый Варавка был похож на чудовищно увеличенного китайского «бога нищих», уродливая фигурка этого бога стояла
в гостиной на подзеркальнике, и карикатурность ее
форм необъяснимо сочеталась с какой-то своеобразной красотой. Быстро и жадно, как селезень, глотая куски ветчины, Варавка бормотал...
— Это, очевидно, местный покровитель искусств и наук. Там какой-то рыжий человек читал нечто вроде лекции «Об инстинктах познания», кажется? Нет, «О третьем инстинкте», но это именно инстинкт познания. Я — невежда
в философии, но — мне понравилось: он доказывал, что познание такая же сила, как любовь и голод. Я никогда не слышала этого…
в такой
форме.
Неожиданность и
форма вопроса ошеломили Клима, он взглянул
в неудачное лицо парня вопросительно.
Возвратился он к вечеру, ослепленный, оглушенный, чувствуя себя так, точно побывал
в далекой, неведомой ему стране. Но это ощущение насыщенности не тяготило, а, как бы расширяя Клима, настойчиво требовало
формы и обещало наградить большой радостью, которую он уже смутно чувствовал.
Обнажив лысый череп,
формой похожий на дыню, он трижды крестился, глядя
в небо свирепо расширенными глазами, глаза у него были белые и пустые, как у слепого.
«Робинзон из тех интеллигентов,
в душе которых житейский опыт не прессуется
в определенные
формы, не источает педагогической злости, а только давит носителей его. Комнатная собачка, Робинзон».
Но тотчас же над переносьем его явилась глубокая складка, сдвинула густые брови
в одну линию, и на секунду его круглые глаза ночной птицы как будто слились
в один глаз,
формою как восьмерка. Это было до того странно, что Самгин едва удержался, чтоб не отшатнуться.
Она говорила о студентах, влюбленных
в актрис, о безумствах богатых кутил
в «Стрельне» и у «Яра», о новых шансонетных певицах
в капище Шарля Омона, о несчастных романах, запутанных драмах. Самгин находил, что говорит она не цветисто, неумело, содержание ее рассказов всегда было интереснее
формы, а попытки философствовать — плоски. Вздыхая, она произносила стертые фразы...
«Что же я тут буду делать с этой?» — спрашивал он себя и, чтоб не слышать отца, вслушивался
в шум ресторана за окном. Оркестр перестал играть и начал снова как раз
в ту минуту, когда
в комнате явилась еще такая же серая женщина, но моложе, очень стройная, с четкими
формами,
в пенсне на вздернутом носу. Удивленно посмотрев на Клима, она спросила, тихонько и мягко произнося слова...
Говоря, Долганов смотрел на Клима так, что Самгин понял: этот чудак настраивается к бою; он уже обеими руками забросил волосы на затылок, и они вздыбились там некрасивой кучей. Вообще волосы его лежали на голове неровно, как будто череп Долганова имел
форму шляпки кованого гвоздя. Постепенно впадая
в тон проповедника, он обругал Трейчке, Бисмарка, еще каких-то уже незнакомых Климу немцев, чувствовалось, что он привык и умеет ораторствовать.
А окончательно приобрел Митрофанов
в глазах Клима цвет и
форму пасхальною ночью.
— Тело. Плоть. Воодушевлена, но — не одухотворена — вот! Учение богомилов — знаете? Бог дал
форму — сатана душу. Страшно верно! Вот почему
в народе — нет духа. Дух создается избранными.
—
В закоулке, между монастырем и зданием судебных установлений, какой-то барин,
в пальто необыкновенного покроя, ругал Витте и убеждал рабочих, что бумажный рубль «христиански нравственная
форма денег», именно так и говорил…
Неотрывно, не мигая, он рассматривал судорожную фигурку
в рясе; ряса колыхалась, струилась, как будто намеренно лишая фигуру попа определенной, устойчивой
формы.
Он понимал, что на его глазах идея революции воплощается
в реальные
формы, что, может быть, завтра же, под окнами его комнаты, люди начнут убивать друг друга, но он все-таки не хотел верить
в это, не мог допустить этого.
Лампа, плохо освещая просторную кухню, искажала
формы вещей: медная посуда на полках приобрела сходство с оружием, а белая масса плиты — точно намогильный памятник.
В мутном пузыре света старики сидели так, что их разделял только угол стола. Ногти у медника были зеленоватые, да и весь он казался насквозь пропитанным окисью меди. Повар,
в пальто, застегнутом до подбородка, сидел не по-стариковски прямо и гордо; напялив шапку на колено, он прижимал ее рукой, а другою дергал свои реденькие усы.
— По
форме это, если хотите, — немножко анархия, а по существу — воспитание революционеров, что и требуется. Денег надобно, денег на оружие, вот что, — повторил он, вздыхая, и ушел, а Самгин, проводив его, начал шагать по комнате, посматривая
в окна, спрашивая себя...
К перрону подошла еще группа пассажиров; впереди, прихрамывая, шагал офицер, —
в походной
форме он стал еще толще и круглее.
Он отбрасывал их от себя, мял, разрывал руками, люди лопались
в его руках, как мыльные пузыри; на секунду Самгин видел себя победителем, а
в следующую — двойники его бесчисленно увеличивались, снова окружали его и гнали по пространству, лишенному теней, к дымчатому небу; оно опиралось на землю плотной, темно-синей массой облаков, а
в центре их пылало другое солнце, без лучей, огромное, неправильной, сплющенной
формы, похожее на жерло печи, — на этом солнце прыгали черненькие шарики.
Форма! — воскликнул он, подняв руку, указывая пальцем
в потолок и заглядывая
в лицо Марины.
Столь крутой поворот знакомых мыслей Томилина возмущал Самгина не только тем, что так неожиданно крут, но еще и тем, что Томилин
в резкой
форме выразил некоторые, еще не совсем ясные, мысли, на которых Самгин хотел построить свою книгу о разуме. Не первый раз случалось, что осторожные мысли Самгина предупреждались и высказывались раньше, чем он решался сделать это. Он почувствовал себя обворованным рыжим философом.
Начал он рисовать фигуру Марины маленькой, но постепенно, незаметно все увеличивал, расширял ее и, когда испортил весь лист, — увидал пред собой ряд женских тел, как бы вставленных одно
в другое и заключенных
в чудовищную фигуру с уродливыми
формами.
Кольцеобразное, сероватое месиво вскипало все яростнее; люди совершенно утратили человекоподобные
формы, даже головы были почти неразличимы на этом облачном кольце, и казалось, что вихревое движение то приподнимает его
в воздух, к мутненькому свету, то прижимает к темной массе под ногами людей.
Она была так толста и мягка, что правая ягодица ее свешивалась со стула, точно пузырь, такими же пузырями вздувались бюст и живот. А когда она встала — пузыри исчезли, потому что слились
в один большой, почти не нарушая совершенства его
формы. На верху его вырос красненький нарывчик с трещиной, из которой текли слова. Но за внешней ее неприглядностью Самгин открыл нечто значительное и, когда она выкатилась из комнаты, подумал...
Он встал, пошел дальше, взволнованно повторяя стихи, остановился пред темноватым квадратом, по которому
в хаотическом беспорядке разбросаны были странные фигуры фантастически смешанных
форм: человеческое соединялось с птичьим и звериным, треугольник с лицом, вписанным
в него, шел на двух ногах.
И чем более он всматривался
в соединение несоединимых
форм птиц, зверей, геометрических фигур, тем более требовательно возникало желание разрушить все эти фигуры, найти смысл, скрытый
в их угрюмой фантастике.
Ему казалось, что
в нем зарождается некое новое настроение, но он не мог понять — что именно ново? Мысли самосильно принимали точные словесные
формы, являясь давно знакомыми, он часто встречал их
в книгах. Он дремал, но заснуть не удавалось, будили толчки непонятной тревоги.
Затем он принялся есть, глубоко обнажая крепкие зубы, прищуривая глаза от удовольствия насыщаться, сладостно вздыхая, урча и двигая ушами
в четкой
форме цифры 9. Мать ела с таким же наслаждением, как доктор, так же много, но молча, подтверждая речь доктора только кивками головы.
«Почему мои мысли укладываются
в чужие, пошлые
формы? Я так часто замечаю это, но — почему не могу избегать?»
В черной коляске,
формой похожей на лодку, запряженной парой сухощавых, серых лошадей, полулежала длинноногая женщина; пышные рыжеватые волосы, прикрытые черным кружевом, делали ее лицо маленьким, точно лицо подростка.
Время двигалось уже за полдень. Самгин взял книжку Мережковского «Грядущий хам», прилег на диван, но скоро убедился, что автор, предвосхитив некоторые его мысли, придал им дряблую, уродующую
форму. Это было досадно. Бросив книгу на стол, он восстановил
в памяти яркую картину парада женщин
в Булонском лесу.
Ушел. Коротко, точно удар топора, хлопнула дверь крыльца. Минутный диалог
в прихожей несколько успокоил тревогу Самгина. Путешествуя из угла
в угол комнаты, он начал искать словесные
формы для перевода очень сложного и тягостного ощущения на язык мысли. Утомительная путаница впечатлений требовала точного, ясного слова, которое, развязав эту путаницу, установило бы определенное отношение к источнику ее — Тагильскому.
А — особенно —
в примиренчество разных
форм и разного рода.
Я — не отрицаю социализм
в той
форме, как он понят немцами.
И, как всегда, когда он замечал это созвучие, он с досадой, всё более острой, чувствовал, что какие-то говоруны обворовывают его, превращая разнообразный и обширный его опыт
в мысли, грубо упрощенные раньше, чем сам он успевает придать им
форму, неотразимо точную, ослепительно яркую.
Петербург — сырой город, но
в доме центральное отопление, и зимою новая мебель, наверно, будет сохнуть, трещать по ночам, а кроме того, новая мебель не нравилась ему по
формам.
В комнате присяжных поверенных озабоченно беседовали о
форме участия
в похоронах, посылать ли делегацию
в Ясную Поляну или ограничиться посылкой венка. Кто-то солидно напомнил, что теперь не пятый год, что существует Щегловитов…
Две первые раздражали его тяжелым, неуклюжим языком и мелочной, схоластической полемикой с двумя вторыми, Самгину казалось, что эти газетки бессильны, не могут влиять на читателя так, как должны бы,
форма их статей компрометирует идейную сущность полемики, дробит и распыляет материал, пафос гнева заменен
в них мелкой, личной злобой против бывших единомышленников.
Перечислил все народные восстания от Разина до Пугачева, не забыв и о бунте Кондрата Булавина, о котором он знал только то, что был донской казак Булавин и был бунт, а чего хотел донской казак и
в каких
формах выразилось организованное им движение, — об этом он знал столько же, как и все.
Он издавна привык думать, что идея — это
форма организации фактов, результат механической деятельности разума, и уверен был, что основное человеческое коренится
в таинственном качестве, которое создает исключительно одаренных людей, каноника Джонатана Свифта, лорда Байрона, князя Кропоткина и других этого рода.
«Старики фабричные, помнившие дни восстания на Пресне, устраивали пародии военно-волевого суда и расстреливали всякого человека, одетого
в казенную
форму».
—
В тех
формах, как она есть, политика идет мимо коренных вопросов жизни. Ее основа — статистика, но статистика не может влиять, например, на отношения половые, на положение и воспитание детей при разводе родителей и вообще на вопросы семейного быта.