Неточные совпадения
За магазином,
в небольшой комнатке горели две лампы, наполняя ее розоватым сумраком;
толстый ковер лежал на полу, стены тоже были завешаны коврами, высоко на стене — портрет
в черной раме, украшенный серебряными листьями;
в углу помещался широкий, изогнутый полукругом диван, пред ним на столе кипел самовар красной меди, мягко блестело
стекло, фарфор. Казалось, что магазин, грубо сверкающий серебром и золотом, — далеко отсюда.
Перед нею — лампа под белым абажуром, две стеариновые свечи,
толстая книга
в желтом переплете; лицо Лидии — зеленоватое, на нем отражается цвет клеенки;
в стеклах очков дрожат огни свеч; Лидия кажется выдуманной на страх людям.
Озябшими руками Самгин снял очки, протер
стекла, оглянулся: маленькая комната, овальный стол, диван, три кресла и полдюжины мягких стульев малинового цвета у стен, шкаф с книгами, фисгармония, на стене большая репродукция с картины Франца Штука «Грех» — голая женщина, с грубым лицом,
в объятиях змеи,
толстой, как водосточная труба, голова змеи — на плече женщины.
За окном буйно кружилась, выла и свистела вьюга, бросая
в стекла снегом, изредка
в белых вихрях появлялся, исчезал большой, черный, бородатый царь на
толстом, неподвижном коне, он сдерживал коня, как бы потеряв путь, не зная, куда ехать.
Сидели
в большой полутемной комнате, против ее трех окон возвышалась серая стена, тоже изрезанная окнами. По грязным
стеклам, по балконам и железной лестнице, которая изломанной линией поднималась на крышу, ясно было, что это окна кухонь.
В одном углу комнаты рояль, над ним черная картина с двумя желтыми пятнами, одно изображало щеку и солидный,
толстый нос, другое — открытую ладонь. Другой угол занят был тяжелым, черным буфетом с инкрустацией перламутром, буфет похож на соединение пяти гробов.
Неточные совпадения
И теперь еще, при конце плавания, я помню то тяжелое впечатление, от которого сжалось сердце, когда я
в первый раз вглядывался
в принадлежности судна, заглянул
в трюм,
в темные закоулки, как мышиные норки, куда едва доходит бледный луч света чрез
толстое в ладонь
стекло.
Но особенно он памятен мне
в праздничные вечера; когда дед и дядя Михаил уходили
в гости,
в кухне являлся кудрявый, встрепанный дядя Яков с гитарой, бабушка устраивала чай с обильной закуской и водкой
в зеленом штофе с красными цветами, искусно вылитыми из
стекла на дне его; волчком вертелся празднично одетый Цыганок; тихо, боком приходил мастер, сверкая темными
стеклами очков; нянька Евгенья, рябая, краснорожая и
толстая, точно кубышка, с хитрыми глазами и трубным голосом; иногда присутствовали волосатый успенский дьячок и еще какие-то темные, скользкие люди, похожие на щук и налимов.
Я кое-как подполз к окошку и с удовольствием смотрел
в него; ночь была месячная, светлая;
толстые вехи, а иногда деревья быстро мелькали, но, увы! скоро и это удовольствие исчезло:
стекла затуманились, разрисовались снежными узорами и наконец покрылись густым слоем непроницаемого инея.
Именно: Родион Антоныч взял
толстый хрустальный стакан, истолок его
в порошок и это толченое
стекло выпил преблагополучным образом.
Я покорно пошел, размахивая ненужными, посторонними руками. Глаз нельзя было поднять, все время шел
в диком, перевернутом вниз головой мире: вот какие-то машины — фундаментом вверх, и антиподно приклеенные ногами к потолку люди, и еще ниже — скованное
толстым стеклом мостовой небо. Помню: обидней всего было, что последний раз
в жизни я увидел это вот так, опрокинуто, не по-настоящему. Но глаз поднять было нельзя.