В ледовитое море. Поиски следов Баренца на Новой Земле в российcко-голландских экспедициях с 1991 по 2000 годы

Япъян Зеберг, 2005

Книга "В ледовитое море" открывает новую серию книг, выходящих в издательстве "Паулсен" – "Дневники современных экспедиций". Книга рассказывает о российско-голландских экспедициях на Новую Землю и остров Вайгач, где совместно с российскими археологами ученые искали следы последней, третьей экспедиции Виллема Баренца. Для Баренца экспедиция закончилась трагически – во время первой в истории Арктики зимовки в 1597 г. он скончался на Новой Земле. Могила его до сих пор не найдена. Действие книги Зеберга "В ледовитое море" разворачивается в двух исторических плоскостях: это события экспедиций на Новую Землю под руководством П. В. Боярского в 1990–2000-е гг., описанные в дневниках голландских участников, и события, случившиеся более четырех веков назад и положившие начало тесному переплетению фактов, историй, документов и лиц, крепко-накрепко связавшему две страны.

Глава 1

В ледовитое море!

Утром 3 марта 1991 года, когда зима поливала последними холодными дождями насквозь промокшую голландскую землю, Дмитрий Кравченко прибыл в Амстердам. Больше 10 лет все мысли Кравченко, сухопарого, седобородого человека с впалыми щеками, занимала сцена из прошлого, возникшая перед его глазами на далеком, запорошенном снегом арктическом острове. Он был человеком цели — историком и искателем приключений. Теперь он направлялся в Рейксмузеум, расположенный в самом центре города. В небольшом чемоданчике он вез план — довершить задуманное Виллемом Баренцем плавание вокруг Евразийского континента. Кравченко рассчитывал, что в Нидерландах его репутация полярного исследователя и специалиста по зимовке Баренца откроет перед ним множество дверей и позволит получить доступ к щедрому финансированию. Уверенный в успехе, он оказался перед входом в музей и теперь, стоя среди заезжих гостей в очереди за билетами, тщательно подбирал английские слова.

— Мне нужно встретиться со специалистом по Баренцу доктором Браатом, — объявил Кравченко, сделав несколько решительных шагов к билетной стойке.

— Здравствуйте, сэр! Это вход в музей, — ответила женщина через окошко в толстом стекле. — Может быть, вы хотите купить билет?

— У меня 20-летний опыт исследований в Арктике, — невозмутимо продолжал Кравченко. — Мы соорудили 6-метровый крест и сложили пирамиду из камней на том месте, где стоял зимовочный дом, в честь Баренца и его людей. Этот знак также должен послужить предупреждением: это историческое место, оно находится под охраной!

Служащая за стеклом вежливо кивнула (в те времена люди были терпимее, чем сейчас) и знаком подозвала сотрудника службы безопасности. Кравченко попросил подошедшего музейного охранника устроить ему встречу с Йостом Браатом, куратором и архивистом отдела истории Нидерландов. За последние 12 лет они несколько раз встречались в Москве, и теперь Кравченко вернулся с новым планом. Охранник, однако, объяснил Кравченко, что тот пришел не по адресу: офисы и архивы располагались в другом здании, на противоположной стороне улицы.

— Простите, сэр, но вы задерживаете очередь, — сказал он ему. — Пожалуйста, отойдите в сторону.

Кравченко поколебался и затем, добавив пару фраз по-русски, вышел через вращающуюся дверь на улицу.

— Невелика беда, — бормотал он, шагая прочь от внушительного здания, построенного в XIX веке. Перейдя улицу, он подошел к ничем не примечательному дому и, найдя на дверях медную табличку с надписью «Рейксмузеум», позвонил. Раздался сигнал, и дверь распахнулась. За дверью его снова встретили сотрудники службы безопасности. Но несколько минут спустя он увидел знакомое лицо. Наконец-то Кравченко мог вздохнуть с облегчением — он нашел Йоста Браата.

В 1974 году Йост Браат убедил правительство Нидерландов обратиться с дипломатическим запросом к Советскому Союзу, предложив совместный проект по сохранению остатков зимовья Виллема Баренца — Благохранимого дома. В годы холодной войны такие усилия требовали хороших личных связей. Браат, который в то время был убежденным членом Нидерландской коммунистической партии, ранее встречался с Михаилом Беловым^[11], заведующим отделом в Арктическом и антарктическом научно-исследовательском институте (ААНИИ). Браат сразу же поинтересовался у него, что в действительности сохранилось от Благохранимого дома. «Ничего… — последовал ответ. — Там ничего не осталось». Тем не менее в 1977 году Белов организовал для Дмитрия Кравченко возможность посетить север Новой Земли и уточнить ответ на вопрос Браата. В тот год суровые погодные условия вынудили Кравченко вернуться в Архангельск раньше, чем планировалось, но двумя годами позже удача ему улыбнулась. Между 2 и 6 августа 1979 года, а затем в 1980-м Кравченко сумел найти и зарисовать остатки бревенчатого дома и еще около 130 объектов: куски кожи, черепки, железные гвозди, инструменты, оружие и одежду [Kravchenko 1983, Floore 1998]. В лежавшем на берегу большом, 4-метровом фрагменте борта корабля, ранее описанном Э. Карлсеном в 1871 [Koolemans-Beijnen 1876] и Б. В. Милорадовичем в 1933 [MIloradovich 1934] годах, были обнаружены кованые гвозди, идентичные тем, что использовались при строительстве зимовья. На северной оконечности Новой Земли Кравченко нашел несколько сложенных из камней пирамид — гуриев, — а также вкопанный в землю деревянный столб с отчетливо читавшимися на нём буквами BAR. Как только информация об этих находках достигла Нидерландов, местные газеты вышли с заголовками «Могила Виллема Баренца обнаружена на Новой Земле» (Telegraaf 25-8-1979, NRC Handelsblad 10-9-1979) и «Русские энтузиасты нашли корабль Баренца» (NRC Handelsblad 13-9-1979). Настойчивость Браата себя оправдала: местность вокруг Благохранимого дома до сих пор была усеяна различными предметами, погруженными в толстый слой мха. «Находки сыпались одна за другой как из рога изобилия, словно бы сама Фортуна решила присоединиться к экспедиции», — писал Кравченко о своем первом обследовании объекта [Kravchenko 1981, 16]. 18 октября 1980 г. по советскому телевидению показали его документальный фильм «В поисках сокровищ». Всё еще под впечатлением от зимовки, Кравченко начал готовиться к своему самому экстремальному эксперименту: в честь Баренца он планировал пройти на двух небольших судах Северным морским путем.

«Мы планируем выйти из Амстердама в конце мая, — взволнованно объяснял Кравченко, сидя перед столом Браата. — Первая половина плавания проходит мимо Северной Европы и Советского Союза по направлению к Японии, куда мы прибудем в ноябре. В 1992 году мы вернемся через Аляску, Канаду, Гренландию и Исландию. Если вы захотите, мы можем организовать остановку на Новой Земле, чтобы вы могли изучить место зимовки Баренца». Браат, улыбаясь, объяснил, что нидерландское исследование — это чисто бумажный проект: очистка и описание предметов, найденных на зимовке, и их подготовка для экспозиции. Для предприятия, которое задумал Кравченко, нужно найти людей, которые уже участвовали в подобных плаваниях. В любом случае Рейксмузеум не то место, где можно найти экипаж для подобных судов. Не зная, как отделаться от настойчивого русского, Браат позвонил Хенку ван Вейну, бывшему производителю мотоциклов и спонсору археологических экспедиций, проводивших раскопки китобойных станций на Шпицбергене 10 годами ранее. Хенк ван Вейн посоветовал Кравченко посетить Мореходную школу в Энкхаузене, где, возможно, удастся найти экипаж и какое-то снаряжение для осуществления его планов. Поскольку Кравченко утверждает, что берёт на себя все расходы, добровольцы для его проекта обязательно найдутся. И его поездку в Нидерланды можно будет считать успешной.

На следующий день Кравченко сел в поезд и поехал в Энкхаузен, древний город моряков, расположенный в 50 километрах к северо-востоку от Амстердама, где у него состоялась встреча с директором школы. «В этом году мы впервые получили разрешение провести иностранцев Северным морским путем, — сказал Кравченко. — Мы определенно хотели бы, чтобы экипаж был из Нидерландов, как и сам Баренц». В результате перестройки Советский Союз начал постепенно смягчать ограничения, действовавшие в Арктике. Советский лидер Горбачев заявил в Мурманске, что Северный морской путь будет открыт для прохода иностранных кораблей с мирными и коммерческими целями [Brigham 1991]. Северный морской путь пересекает пять различных морей, каждое со своими собственными сроками навигации. Самое непредсказуемое, с большими полями многолетнего льда, — это Карское море, ширина которого составляет 1700 километров. Оно представляет собой коварную ледяную ловушку: его открытая поверхность может замерзнуть в мгновение ока, если ветер поменяет свое направление.

Мореходная школа сочла предложение Кравченко редкой возможностью для курсантов приобрести практический опыт в самых суровых условиях, какие только можно себе представить. При этом участие в проекте сулило им неоценимую пользу, не в последнюю очередь — получение профессиональной оценки перспектив транспортной навигации по этому маршруту в обозримом будущем. Директор остановил свой выбор на двух курсантах: Франс Херес, 33 лет, Мориц Грун, 28 лет, — и в присутствии Кравченко позвонил им. Вскоре после этого Кравченко стоял на пороге дома Франса Хереса.

«А что, если нас зажмет во льдах?» — спросил Франс Херес. «Тогда пойдем пешком», — ответил Кравченко. «Отлично, тогда я согласен». Франсу не требовалось времени на раздумья, и Кравченко вручил ему билет на самолет до Москвы. Потом Кравченко поехал в Вейк-ан-Зее и там, в городке, окруженном дымовыми трубами металлургического завода, встретился с родителями Морица Груна. «Я понимаю, вы беспокоитесь за своего сына, — осторожно начал он. — Ему предстоит опасное плавание на необычном корабле с неизвестным капитаном. Но я сделаю всё от меня зависящее, чтобы вернуть его вам живым и здоровым. Я требую много от своей команды, но от себя я требую еще больше».

Три месяца спустя, в конце июня 1991 года, Франс и Мориц стояли в мурманских доках, недоверчиво разглядывая два судна, на которых им предстояло отправиться в арктические моря старшими помощниками капитанов. «Аспол» (Мориц Грун) и «Виллем Баренц» (Франс Херес) оказались спускаемыми спасательными катерами, вроде тех что используются на больших судах. Эти катера с двойными стенками из полиэстера — 10 метров в длину, абсолютно водонепроницаемые и выкрашенные в ярко-оранжевый цвет, каждый с экипажем из шести человек, — должны были стать им домом на несколько месяцев. За несколько дней они оборудовали катера радарами, глубиномерами и приборами спутниковой навигации из Нидерландов. Залив в баки 700 литров дизельного топлива, которого должно было хватить на неделю плавания, они отчалили в последний день июня. Кравченко оставил инструкции забрать его и остальных членов экипажа в Нарьян-Маре — небольшом портовом городе в устье реки Печоры, до которого оставалось три дня пути на восток. Так началось их захватывающее приключение.

Через Карские Ворота

3 июля 1991 года

«Аспол» и «Виллем Баренц» ловко маневрировали в лабиринте островов, которые составляют дельту реки Печоры. «Это весело!» — передал по рации Мориц из рубки «Аспола». «Еще как весело!» — откликнулся Франс, который управлял «Виллемом Баренцем».

«Такими темпами мы к полудню будем в Нарьян-Маре», — ответил Франс. Среди песчаных берегов и отмелей, так похожих на побережье Северного моря, курсанты Энкхаузенской мореходной школы чувствовали себя как дома. Они затянули все отверстия в стенах ходовой рубки брезентом, чтобы не пустить внутрь злобных северных комаров. При закрытом переднем люке под палубой было тепло и влажно. Катера обошли вокруг песчаных отмелей, взбаламутив болотистую прибрежную полосу, поросшую тростником. Было 3 часа утра, и солнце поднялось над уровнем горизонта на высоту ладони.

ИЗ ДНЕВНИКОВ ФРАНСА ХЕРЕСА [Ф. Х.] И МОРИЦА ГРУНА [М. Г.]

4 июля 1991 года

[Ф. Х.] «Мы будем плыть, пока не уткнемся в сплошной лед», — сказал Дмитрий журналисту. Дмитрий [Кравченко], должно быть, очень влиятельный человек, если ему удалось получить для нас допуск в закрытую Советскую Арктику. По пути из Мурманска в Нарьян-Мар мы испытали наше оборудование. За четыре с половиной дня плавания с нами произошли все возможные неприятности: масло внезапно вылилось из двигателя, и нас стало сносить по течению. «Аспол» ничего не заметил и уплыл вперед приблизительно на 5 километров. Связаться с ними по радио не удалось, а они даже не удосужились оглянуться. Особой угрозы не было, поэтому мы не стали подавать сигналы из ракетницы. Мы бросили якорь на глубине 10 метров и своими силами остановили утечку масла. Русские, которые нас снабжали, не имели ни малейшего представления о дегазации дизельного топлива. В Нарьян-Маре я немного повозился с мотором. К счастью, вся справочная документация была у меня с собой. Я читал, что Дмитрий хочет, чтобы наше плавание проходило в условиях, похожих на те, в которых оказался Баренц. Что ж, наша стальная пила была такая старая и ржавая, что вполне могла принадлежать кому-то из его спутников. Перед отплытием я на скорую руку отскреб палубу, чтобы удалить остатки дизельного топлива. Невероятно! Они просто проходят мимо, как будто их это не касается. Палуба неимоверно скользкая. Запастись продуктами тоже непросто, потому что всё выдается строго по нормам. Деньги не имеют ценности в России: сигареты — вот настоящая валюта. За шесть пачек можно получить килограмм лосося, а за двенадцать пачек — бутылку 95-процентного спирта. Нарьян-Мар — столица тундры. Город расположен в обширной болотистой местности и живет торговлей древесиной, углем, пушниной, рыбой, олениной и нефтью. Прямо на улицах стоят прилавки с товарами, главным образом помидорами, колбасой, одеждой и обувью. В городе почти нет развлечений. Я купил четыре шкуры северного оленя (они мягкие и теплые — на них очень удобно спать), а также кофе, мед и кетчуп. К настоящему моменты суда загружены почти под завязку, но вот только у «Аспола» крен на левый борт.

Экспедиция покинула Нарьян-Мар 15 июля. Вскоре после полуночи они вышли из речного устья в открытое море. «Первое, что мы увидели, была косатка, игравшая с корягой. Надо внимательно следить за плавником», — записал в дневнике Франс. На следующее утро суда встретили первый лед: глыбу длиной около 10 метров. «Восхитительного голубого цвета», — написал Мориц, чувствуя, как душа уходит в пятки при виде массивной ледяной громадины, и втайне желая повернуть назад.

«Шкипер Валера показал жестами, что лед здесь — нормальное дело и он насмотрелся на него вдоволь — по горло», — писал Франс. «Потом туман и снова лед. Погода меняется, начался мелкий дождь. Приближался фронт высокого давления — погода должна будет улучшиться. В этих местах погода меняется очень быстро».

Они шли в густом тумане, и Мориц решил спуститься вниз за теплыми вещами. К вечеру остров Вайгач замаячил перед маленькими суденышками большим темным силуэтом, с грозными контурами отвесных утесов, поднимающихся из океана, как исполинские чудовища. Глядя вперед, Мориц снова поежился. «Я тут был много раз, — пробасил капитан «Аспола» Геннадий Гришин сквозь свою густую бороду. — Волноваться не о чем!»

Остановка на Вайгаче была запланирована заранее, поскольку Кравченко хотел навестить одно из своих предприятий. На севере Вайгача, в Долгой Губе, длина которой составляет около 16 километров, они заметили несколько десятков маленьких лодок, из которых молодые мужчины и женщины в желтых и оранжевых дождевиках добывали водоросли.

[М. Г.] Наш корабль идет в тумане, окруженный небольшими глыбами льда. Мы медленно плывем по направлению к небольшой галечной бухте, в глубине которой виднеется небольшой деревянный домик. Каждое утро людей отвозят к полям ламинарии в больших баркасах из полипропилена, и целый день они занимаются тем, что вытаскивают водоросли из ледяной воды. Их лодки плывут по воле ветров и приливов.

[Ф. Х.] Эта водоросль называется ламинария, она помогает выводить из организма радиоактивные элементы. Они перегружают ее на судно, где потом замораживают. Это чертовски надоедает — болтаться целый день по заливу, без четкой цели. «Авось», — говорят они; это значит — плана нет. Дмитрий никуда не торопится. Пролив Карские Ворота — начальная точка Северного морского пути — покрыт льдом, поэтому мы не можем войти в Карское море. Ширина пролива около 50 километров. Наши катера могут дойти до Новой Земли за шесть часов, но сегодня шквалистый ветер — выходить в море нельзя. Думаю, мы должны отправиться туда как можно скорее; экспедиция по следам Виллема Баренца просто обязана побывать на Новой Земле.

Энтузиазм и мастерство молодых курсантов, а также их горячий интерес к Новой Земле так понравились Кравченко, что он внезапно решил сходить с ними к месту зимовки Баренца. Это был импульсивный жест. Технически этого делать не стоило, поскольку окно возможностей для прохода между ледяными полями становилось меньше с каждым днем. С бюрократической точки зрения это также было очень трудно. Самое узкое место Северного морского пути — пролив Вилькицкого. Из навигационного альманаха Arctic Pilot, за год до того переизданного Британским адмиралтейством, Франс знал, что, как правило, пролив судоходен только с конца августа до конца сентября. Если они не обогнут мыс Челюскин до конца сентября, то окажутся в ловушке. Мориц возражал против захода на Новую Землю, поскольку считал, что времени у них почти не осталось, но, по мнению Франса, попробовать стоило. Кравченко загорелся этой идеей: другой возможности вернуть нидерландских моряков к месту, где зимовали их соотечественники, может и не представиться. Экспедиция превратилась в гонку со временем.

На берегу Ледяной Гавани. Август 1979 года. Фото: Юозас Казлаускас

22 июля 1991 года

Когда катера стояли на якоре у мыса Болванский, самой северной точки острова Вайгач, мимо них прошел длинный бронированный корабль: это были пограничники. Машина-амфибия с ревом съехала на берег и, подпрыгивая на кочках, отвезла экипажи «Аспола» и «Виллема Баренца» на военную базу для допроса. Модульные домики, служившие казармой, стояли посреди голой каменистой земли. Там размещалось около 50 военнослужащих. Разговор длился пять часов, но Кравченко не смог убедить командира дать разрешение на поездку на Новую Землю. «Я первый раз попал на Новую Землю в составе экспедиции, которая разыскивала остатки немецких подводных лодок времен Второй мировой войны, — объяснял Кравченко. — А потом кто-то спросил меня: почему бы тебе не съездить в Ледяную Гавань, где зимовал Баренц? Я тогда был просто моряком и ничего не знал про зимовку Баренца, но потом члены нашей экспедиции стали про это читать, и в 1977 году я первый раз побывал в Ледяной Гавани». Однако после того, как в прошлом, 1990 году активисты Гринпис высадились на Новой Земле в знак протеста против сброса в океан радиоактивных отходов, меры по охране побережья были ужесточены. По просьбе Кравченко Франс написал письмо командиру базы, в котором объяснил, что его интерес к Новой Земле носит чисто исторический характер, но на офицера это не произвело никакого впечатления. Теперь Дмитрию еще больше захотелось добраться до места зимовки, и он тут же отправился в Амдерму, откуда можно было вылететь в Москву, чтобы получить разрешение от вышестоящего начальства.

29 июля 1991 года

[Ф. Х.] Дмитрий и его жена Ирина улетели в Москву. В Амдерме мы от нечего делать пьем, сплетничаем, запасаем продукты и ходим на катерах в пробные рейсы. Побывали на гидрографическом исследовательском судне. Нам устроили экскурсию по всему кораблю. Мы были вместе с капитаном, когда всё судно, 60 метров длиной, внезапно задрожало. Мы не могли понять, что случилось, но вскоре забыли об этом происшествии. Мы сидели все вместе и пили кофе, когда неожиданно ввалился наш кинооператор вместе с каким-то своим пьяным в стельку напарником. Мы с Морицем слегка разозлились. Затем этот выпивоха смял карту и, наконец, пролил кофе на ковер. Я отнял у него чашку, и мы распрощались. Оказалось, они пришли за нами на катере и стали колотить по обшивке этого прекрасного корабля — первого русского судна, которое мы увидали в хорошем состоянии и в надежных руках. Я сам встал за руль, когда мы отчаливали, но потом этот пьяный негодяй рванул на полной скорости в открытое море. Это стало последней каплей. Крича и чертыхаясь, мы направили катер обратно в бухту.

Сегодня мы ходили по берегу в аэропорт, чтобы посмотреть на четырехмоторный турбовинтовой самолет. На нём прилетела группа ученых, которые направлялись на Новую Землю для проведения исследований магнитного поля земли. Они собирались лететь вдоль острова на север. Мы сразу же спросили их, как далеко от Благохранимого дома они планируют остановиться. «А где это? — спросил один из ученых. — Может, поднимешься к нам и покажешь?» Я запрыгнул прямо внутрь. Одно из окон было выпуклым, как купол, а в полу находился еще один иллюминатор. На борту этого самолета не существовало никаких строгих правил. Ходить можно было везде. Мне даже дали посидеть за штурвалом, но самолет так рыскал по курсу, что все сбежались посмотреть, в чём дело. Полёт туда и обратно занял 10 часов. Мы видели множество ледников и замерзшее море. Я также видел Ледяную Гавань ровно там, где она должна быть по карте. Надеюсь, Дмитрий добудет разрешение, чтобы мы смогли там побывать. Вечером мы с Морицем порыбачили часок со шлюпки прямо у входа в бухту.

На север к Новой Земле

5 августа 1991 года

[Ф. Х.] Кравченко вернулся с разрешением посетить Новую Землю. Теперь сроки стали критически важны, и напряжение возросло. Кравченко высказал всё, что думает насчет дисциплины, и отстранил капитана «Виллема Баренца». Валера расстроен, но, по словам Кравченко, два капитана на одном судне — это вдвое больше, чем нужно.

После этого мы взяли курс на остров Белый, чтобы залить баки топливом. Оттуда мы должны были идти на север по 70-му меридиану к Благохранимому дому. Карта, которой мы сейчас пользуемся, наверное, попадет в музей. Прокладка курса до Благохранимого дома — это исторический момент.

Линия горизонта терялась между морем и затянутым тучами небом. Ветер изменился на северный, и волны теперь накатывались с левого борта. Мориц развернул катер на несколько румбов к ветру, поскольку крохотный «Аспол» боролся с волнами из последних сил. Тут же раздался сигнал радиотелефона, и Мориц получил GPS-координаты новой промежуточной точки в пяти морских милях от берега, возвращающей нас на прежний курс. Погода ухудшилась и все на борту страдали от морской болезни. Волны были такими высокими, что временами «Аспол» совсем останавливался, как будто упирался в стену.

7 августа 1991 года

[Ф. Х.] Прибыли на остров Белый (который совсем не белый). Три человека отправились к домику рыбака, который живет в 6 километрах отсюда. Они хотят воспользоваться его радиостанцией, чтобы запросить прогноз погоды. Оба капитана сошли на берег. Весь экипаж, кроме меня и Миши, лег спать. Миша спит, укрывшись бушлатом. Когда я спросил: «Почему ты укрываешься бушлатом?» — он ответил: «Мне не выдали спального мешка». К востоку от острова в море впадает река Обь — одна из крупнейших российских рек. Она порождает быстрое течение. Иногда мимо нас проплывает целая куча деревьев, срубленных или просто поваленных. Что мне делать: забросить сеть или просто порыбачить с удочкой? Здешняя полярная станция — это зона бедствия. В былые дни эта станция запускала метеорологические ракеты, которые достигали высоты 100 километров. Но потом здесь произошел мощный взрыв, вызвавший чудовищный пожар. Бочки из-под горючего по-прежнему валяются по всей округе. На экологию всем, похоже, наплевать. В жизни не видел ничего подобного.

Мы идем вдоль российского побережья в густом тумане, против течения. Наши карты устарели, песчаные мели появляются там, где их раньше не было. В 2 часа дня погода внезапно прояснилась, туман рассеялся, и выглянуло солнце. Мы снова встретили больших белых китов, которых видели, когда стояли на якоре. Это край суровой красоты: изобилие рыбы, множество птиц и тюлени. Прогноз погоды, переданный нам тремя танкерами, неплохой, но для нас не слишком благоприятный: ветер 4–5 баллов по шкале Бофорта и туман. Наши катера очень легкие и ныряют по волнам, как лошадки на карусели. Оказавшись рядом с большим ржавым сухогрузом, мы пополнили запасы воды и сходили в душ. У них на борту я разжился вилками, ножами, ложками и стаканами, потому что у нас была лишь одна кружка и две ложки. Поскольку наша шлюпка набирала много воды, я выбрал веревку, чтобы подтянуть ее поближе к катеру и закрепить в наклонном положении. Когда Дмитрий это обнаружил, он здорово рассердился. А что оставалось делать? Тащить на буксире, как субмарину, или привязать ее так, чтобы вода, которую она набирает, сразу уходила обратно? В итоге он тоже не стал менять ее положения, так что, похоже, и сам не придумал ничего получше. А может, он просто был не в духе или страдал от морской болезни. Надеюсь, клюз для перлиня выдержит, в противном случае у нас будут большие неприятности.

Вид на лагерь Д. Кравченко со стороны Благохранимого дома. Лето 1979 года

[Ф. Х.] 20 часов 00 минут. Море покрывается тоненькой корочкой льда. Большая льдина перекрывает нам путь к открытой воде. Неужели тупик? После 15 минут столкновений ледяных полей мы нашли полосу свободной ото льда воды, которую «Аспол» быстро пересек. Затем задний ход и поворот, и мы свободны. На расстоянии 20 километров от берега я могу разглядеть Новую Землю — черный силуэт с белыми пятнами снега, освещенный ярким солнцем. До Ледяной Гавани остается еще 120 километров пути, это приблизительно 12 часов ходу. Но настроение на борту опять поменялось.

[M. Г.] Мы увидели Новую Землю под великолепным небом: яркое солнце и небольшие перистые облака. Ветра совсем нет, и, поскольку мы окружены льдами, поверхность воды гладкая как зеркало.

Экспедиция достигла Новой Земли 10 августа. Вдали виднелись гигантские пики ледяных торосов, поднимающиеся из замерзшего моря. Вечером Мориц услышал, как лед трется о пластиковую обшивку их маленького судна, и скомандовал «Право на борт, сбавить ход!», а затем «Прямо руль, полный вперед!». На льдине и на поверхности воды остались следы облупившейся краски.

[Ф. Х.] Следующие несколько часов мы идем во льдах, закрывавших от 10 до 30 % поверхности моря^[12]. Нас окружают поля толстого льда. Время от времени мы видим тюленей, и я пристально вглядываюсь в даль в надежде увидеть белого медведя. Холод сегодня собачий; прошлой ночью наши катера начали покрываться льдом. Ветер только что сменил направление на несколько румбов — с юго-западного на западный — и стал сильнее. Я спрыгнул на льдину, чтобы понять, что происходит. Когда пришло время обедать, лед стал снова смыкаться. С трудом нашли небольшой участок свободной воды, достаточный, чтобы выбраться наружу. Тут уж нас как ветром сдуло, и мы снова направились на юг, поскольку прогноз ледовой обстановки не сулил ничего хорошего.

11 августа 1991 года

[Ф. Х.] Мы шли близко к берегу и наблюдали с моря широкий ледник. Айсберги были повсюду. Вскоре после этого мы прибыли в Ледяную Гавань. На берегу мы нашли большой фрагмент судна, вероятно, часть обшивки корпуса с поперечными балками и множеством мелких крепежных деталей. Большой крест, который установил там Дмитрий, стоит рядом с местом зимовья. Мы обошли вокруг мыса, чтобы не уничтожить оставшиеся следы. Дмитрий сказал, что мы не должны ничего трогать. Мы поставили катера вплотную друг к другу, кормой к берегу, и спустили трапы. Выше на берегу до сих пор стоят столы, оставшиеся от старого лагеря Дмитрия. Отсюда 10 минут пути до Благохранимого дома. От дома не осталось почти ничего, кроме четырех бревен нижнего венца и подпорки крыши. Рядом с домом лежат железные обручи от старых бочек. Внутренний размер длинной стороны дома — 28 футов^[13] (я измеряю своим приставным шагом). Очаг располагался в середине. Я взял один маленький уголек. Повсюду валялись черепки, кучки гвоздей и остатки прогнивших досок. Всё еще можно было догадаться, где у них был нужник. Два отверстия между бревнами, скорее всего, соответствовали дверям, ведущим в сени и наружу. За домом Мориц нашел пулю. Я сам подобрал кусочки кожи и материи, а также осколки стекла. Дмитрий был здесь уже пять раз, и, по его словам, снега сейчас совсем мало: лишь местами сохранились его многолетние нетающие скопления — снежники, а в море виден лишь один одинокий айсберг. Каменистый, покрытый мелкой галькой берег практически лишен растительности — лишь кое-где виднелись редкие моховые кочки.

На берегу у края снежника мы нашли синюю рубашку с длинными рукавами и шлюпочную банку^[14]. Банка полностью вмерзла в грунт. Мы разожгли костер, чтобы вскипятить воды. С помощью топора, лопаты и того небольшого количества горячей воды, которое нам удалось добыть, мы смогли извлечь ее из мерзлоты. В Нидерландах нет никаких материальных свидетельств с Новой Земли^[15], поскольку КГБ засекретил всё, что связано с этим регионом^[16]. Наш счетчик радиации показывал 40 × 10⁷ милликюри. Парень, который носил его с собой, не особенно об этом распространялся. Он говорит, что всё в порядке (думаю, в Москве счетчик показывал 18 милликюри). Будем надеяться на лучшее. Я не буду из-за этого нервничать. Чернобыль был пострашнее^[17]. Съемки фильма обернулись сплошной чередой провалов: каждый раз оказывалось, что ничего не готово. Они просто стояли и смотрели, как мы сходим на берег, идем к Благохранимому дому, пытаемся достать из земли вмерзшую в нее банку… А потом нам приходилось повторять всё это на камеру. Мориц дьявольски сердит из-за этого, да и я тоже! Мы пробыли на Новой Земле 10 часов. Погода была отличная.

[M. Г.] Четыре бревна указывали на место, где стоял дом. К западу от него лежало несколько ржавых железных обручей, которые когда-то скрепляли клепки бочек. Кроме того, мы нашли там осколки стекла и фарфора, обрывки ткани и каблук от ботинка. Также на земле валялось много гвоздей с квадратными шляпками. По словам Дмитрия, всё это может служить убедительным доказательством того, что Баренц действительно зимовал здесь. Он также указал на тропинку, которой, как он считает, пользовались 400 лет назад, чтобы перетаскивать вещи между кораблем и зимовьем. Франс нашел кусок старой доски, который оказался обломком скамьи для гребца. Мы поместили ее в пластиковый мешок. Дмитрий не стал больше ничего брать — только скамью, которую он собирался отдать на экспертизу. Он также сказал, что где-то неподалеку должны лежать еще корабельный колокол и пушка. Франс был счастлив и болтал без умолку.

12 августа 1991 года

[Ф. Х.] После посещения Новой Земли мы стараемся избежать встречи с дрейфующими льдинами. Только что несколько штук проплыло мимо нас. Чёрт! Дмитрий никак не может правильно определить координаты, каждый раз промахивается на 2–3 километра. Потом мы видели еще несколько льдин и моржа. Мы возвращаемся на остров Белый. Погода испортилась. Три часа назад налетел шквал, а теперь у нас ветер 4 балла, и когда мы выходим изо льдов, начинают образовываться волны. Ветер всё усиливается, и волны всё выше. В 18:00 мы решаем идти по ветру. На острове Белом мы найдем укрытие и сможем дозаправиться. Ветер уже 6 баллов по шкале Бофорта. Несмотря на работающий двигатель, нам уже сложно перемещаться.

15 августа 1991 года

[Ф. Х.] В какой-то момент невероятных размеров льдина грозила выдавить наше утлое суденышко на лед. Ее обширная подводная часть прошла прямо под днищем нашего катера. С помощью крюков нам удалось оттолкнуться от нее подальше. Отваливай! Мы шли в 60 метрах позади «Аспола» по узкому проходу между двумя ледяными полями. Выйдя из него, мы едва успели пройти каких-нибудь 20 метров, когда льды сомкнулись у нас за спиной. Возможно, всё произошло не слишком быстро, но урок по плаванию во льдах мы усвоили мгновенно. Массивные ледяные образования возникли между нами и берегом. Во время моей вахты Дмитрий каждый час заходил, чтобы уточнить обстановку. Но вдруг, незадолго до того как сменить меня в рубке, он набросился на меня с упреками за то, что я слишком отклонился от берега. Тут я тоже вышел из себя. Как можно всё время следовать за «Асполом», который даже не знает, где находится! Потом он пришел извиняться. Прогноз ледовой обстановки очень неблагоприятный. Дмитрий говорит, что Диксон намеренно спускает нам ложные прогнозы. Это вызывает разногласия в команде. Вечером мы обсуждали положение дел. Идея созвать команду на совет на этот раз принадлежала Дмитрию. Мне тоже было что сказать. Они никогда не спрашивают моего мнения и не возражают мне, и это заставляет меня задуматься: они вообще-то понимают, что я говорю? Они уверены, что прохождение фронта низкого давления невозможно предсказать, но на самом деле это не так. Внезапная смена направления ветра и ледяная крупа — обычные явления для циклона. А теперь Дмитрию внезапно понадобилось отправиться на поиски потерянной экспедиции 1912 года. Он хочет продолжать попытки идти вперед еще одну неделю. Некоторые согласны, но кто-то возражает. Где мы найдем прибежище, если ситуация будет ухудшаться? Разговор увяз в обсуждении методов выживания. Дмитрий заявил, что мне наплевать на то, что будет с нашим судном, и раздраженно удалился. Меня это задело до глубины души. Как он может так говорить? Будто это я повредил винт, налетев на лед! Я пошел за ним, и после долгих препирательств мы выяснили, что у нас с ним одна цель: сохранить катер и вернуться домой целыми и невредимыми. Получается, что мы с ним «добрые друзья» и оба можем идти спать со спокойным сердцем.

Прямо сейчас, в 14:00, путь назад нам отрезан. Мы шли курсом на восток-северо-восток, и лед сомкнулся у нас за кормой. Я видел проход к северо-востоку, но Дмитрий воспользоваться им не решился. Мы ходили кругами — ждали. В конце концов решили идти вперед, и тут начался самый настоящий ад. Дмитрий пытался протиснуться между льдинами и сразу же застревал. Тогда он стал требовать, чтобы мы отталкивали лед от носа баграми. Я предложил ему оттолкнуть лед от кормы и дать задний ход, потому что тогда судно развернется кормой против ветра. В ответ он рассердился и отправил меня в каюту. Ценой невероятных усилий нам удалось высвободить катер, причем Дмитрий едва не утопил шлюпку. Оттолкнув наконец массивную льдину, мы получили какое-то место для маневра. «Аспол» призвали на помощь, но делать ему ничего не пришлось. Дмитрий едва не угробил нас всех к чертовой матери. Вчера он обещал держать себя в руках, а сегодня словно с цепи сорвался: выгнал меня с моей вахты и отказался уходить из рубки. Я сказал, что если он не хочет отдыхать, то я сделаю это за него. В 3:30 утра я нанес наши координаты на карту и улегся спать. Мы окружены толстым льдом с ледовитостью 60 % и пытаемся выбраться наружу.

19 августа экспедиция прибыла в Диксон, в устье реки Енисей. Было холодно, и на горизонте проплывал караван айсбергов. Заходя в порт, мы увидели, как навстречу по причалу бегут два милиционера, а с ними несколько солдат-пограничников. «Если по Диксону бегает милиция, значит, произошло что-то серьезное», — сказал Кравченко… И тут пришли новости из Москвы об отстранении Горбачева.

[Ф. Х.] Что происходит? Переворот? Путч? Революция? В чём дело? Михаил хочет лететь в Москву. Сообщают, что там на улицах всюду танки. Слышны выстрелы. Столкновения в аэропорту. Около Белого дома — республиканского парламента — идет манифестация его защитников. Чтобы их поддержать, из Парижа прилетел сам Мстислав Ростропович. Мы все прилипли к приемникам.

Трое суток у катеров стоял милицейский пост. Власти забрали документы экспедиции на проверку. Двое из экипажа «Виллема Баренца» решили покинуть судно. Франс и Мориц тоже взвешивали свои шансы и подумывали о том, чтобы отказаться от попытки пройти Северным морским путем. Кравченко поднял над «Виллемом Баренцем» российский флаг, перешив его из флага Нидерландов. Милиционеры потребовали его спустить, но Кравченко отказался, а те не стали настаивать. А потом всё кончилось… Пост исчез, документы вернули. В невеселом настроении из-за потери еще двух членов команды члены экспедиции взяли на борт запас пресной воды и во второй половине дня 23 августа вышли в море.^[18]

Дмитрий Кравченко с сыном Федором и экипажем осматривают найденную шлюпочную банку. 11 августа 1991 года. Фото: Юозас Казлаускас

К 8:00 вечера мы снова оказались в окружении льда. Мориц поставил наблюдателя на нос и аккуратно вел «Аспол» от одной полыньи к другой. Геннадий стоял рядом с ним и напряженно вглядывался в даль, на лице его проступила усталость. Арктическое лето подходило к концу, и с каждой ночью сумерки становились всё гуще. Луч радара на экране скользил по чудовищным нагромождениям льда. Человек на носу жестами показал, что «Аспол» должен сдать назад. Мориц поставил двигатель на задний ход, и катер снова оказался на чистой воде.

[Ф. Х.] Есть надежда, что лед немного отступит и у нас будет возможность пройти проливом Вилькицкого, но при таком прогнозе погоды море может замерзнуть за неделю. Мы почти не общаемся: мысли у всех заняты льдом. Днем температура была 13 °C, но морская вода переохлажденная: перемена направления ветра может привести к резкому понижению температуры и быстрому образованию льда во всей акватории.

Перед тем как превратиться в лед, поверхность морской воды покрывается слоем ледяной каши, которую называют шугой или ниласом. Это густая сероватая масса, медленно качающаяся на поверхности моря. Нилас может затвердеть в одно мгновение. Кристаллы льда начинали забивать патрубок подачи воды в двигатель.

В ледяной ловушке

Геннадий разбудил Морица в 6:00 утра, и, когда нидерландец поднялся в рубку, он обнаружил, что «Аспол» пришвартовался к «Виллему Баренцу». Выглянув в окно, он увидел о чём-то совещавшихся между собой Геннадия и Кравченко. Франс, заметив за стеклом Морица, указал на необъятную стену льда, простиравшуюся до самого горизонта. «Мы возвращаемся в Диксон?» — спросил Мориц. «Думаю, что нет, — ответил Франс, — они ищут обходной путь». Франс предпочел бы повернуть назад. После Диксона на «Виллеме Баренце» не хватало экипажа. Вернувшись в рубку, Геннадий сообщил о решении: «Будем пока что плыть вдоль ледяного барьера». Мориц завел мотор и повел свое судно за «Виллемом Баренцем». Катера несло течением вместе с дрейфующими льдинами. К вечеру ветер усилился, и в сумерках экспедиция наконец нашла прибежище в небольшой бухте на полуострове Михайлова в архипелаге Шхеры Минина. Дмитрий сообщил нидерландцам, что в этом самом месте укрывался знаменитый русский полярный исследователь Владимир Русанов на «Геркулесе» во время его печально закончившейся экспедиции 1912–1913 годов. В 1973–1975 годах Кравченко возглавлял одну из поисковых групп, шедших по следам экспедиции Русанова. В полумраке северной ночи льдины, подгоняя друг друга, проплывали мимо исторической бухты.^[19]

Когда на следующее утро Мориц и Геннадий взобрались на ближайшую сопку, чтобы осмотреться по сторонам, настроение у них упало. Далеко, насколько мог видеть взгляд, их окружал сплошной лед. «Дальше идти невозможно», — уверенно заявил Геннадий. Но когда они вернулись на катера, Дмитрий и слышать об этом не желал. Оставив свои суда стоять на якоре в безопасной бухте, они прошли 9 километров до расположенной на полуострове метеостанции, чтобы разузнать на ней про ледовую обстановку в этом районе.

Два дня спустя Кравченко решил, что ждать больше нет смысла. 30 августа, спустя неделю после выхода из Диксона, они покинули полуостров Михайлова. Перед тем как сняться с якоря, Мориц записал их координаты — 75°04’ N, 86°29’ E и направление — 40° на северо-восток. Около 12:30 Дмитрий вызвал Морица по рации и приказал «Асполу» идти вперед. «Лед становится всё толще, но его по-прежнему можно сравнить с кубиками льда в стакане с кока-колой», — написал Мориц. Радар показывал паковый лед в 22 морских милях (40 километров) впереди. Мориц повернул на восток, чтобы избежать столкновения с ледяным полем, но вскоре они опять увидели перед собой блеск льда. Через непродолжительное время маленькая флотилия вошла в полосу быстро сгущавшегося тумана. В 18:00, передав вахту Геннадию, Мориц дополз до своей койки, но уснуть не получалось. Лежа с открытыми глазами, он слышал, как двигатель глох и заводился снова. «Они пытаются освободиться ото льда», — думал он. Через некоторое время он решил было, что лучше уж ему снова подняться, как тут наше маленькое суденышко жутко накренилось, последовал мощный удар и стук двигателя оборвался.

[Ф. Х.] Ближе к вечеру лед сомкнулся позади нас. После того как мы много часов плыли на северо-восток поперек дрейфующего льда, все просто валились с ног от усталости. Потом широкий проход закончился, и мы вошли в узкий извилистый коридор. «Аспол» шел первым, а я сзади смотрел, как у него получится пройти. Геннадий, стоявший у руля, развернулся слишком широко, а затем резко крутанул в другую сторону, и я увидел, как катер налетел кормой на паковый лед. «Вот упрямец, ты своего добился!» — подумал я. Естественно, «Аспол» сразу остановился, и люди вышли осмотреть винт. Руль был поврежден, и лопасти винта погнулись. Дмитрий крикнул мне, чтобы я готовил буксирный конец. Я уже держал его наготове. Двигаясь носом против ветра, мы вернулись к «Асполу» по сужавшемуся коридору. Когда буксирный конец был закреплен, нам еще надо было развернуться. Дул сильный ветер, и лед постоянно перемещался. Теперь «Аспол» отделяла от «Виллема Баренца» лишь небольшая льдина. Дмитрий приказал встать на носу, чтобы отталкиваться баграми: у нас получилось немного отжать лед. С «Асполом» на буксире Дмитрий попытался двигаться вперед. Движущийся паковый лед грозил в любую минуту раздавить наши суда. Угол ледяного поля уже начал вдвигаться в пространство между ними. Очевидно, что он скоро разделит нас, даже если мы вытравим буксирный конец. Внезапно мы дали крутой дифферент, словно бы вся корма «Виллема Баренца» поднялась из воды. Дмитрий выбросил буксирный конец за борт, пробормотав что-то вроде: «Сам теперь разбирайся».

[M. Г.] Нос «Аспола» продолжал подниматься, и крен на правый борт составлял уже почти 40 градусов. Крик стоял неистовый. Мы зависли на льду на несколько секунд. Все стояли неподвижно. Затем лед под нами затрещал, и «Аспол» провалился в воду. Мы вздохнули с облегчением и перевели взгляд на «Виллема Баренца». Но он тоже оказался в трудном положении. Геннадий понятия не имел, что делать дальше. «Бога ради, подай сигнал бедствия!» — сказал я ему. Немного поколебавшись, он схватил рацию и выкрикнул: «Мэйдэй, мэйдэй, мэйдэй!»^[20]

[Ф. Х.] Мы медленно дрейфовали в разные стороны, двигаясь с ледяными полями. «Каждому свое!» — прокричал я Морицу. Сквозь туман мы смотрели, как течение уносит от нас «Аспол». Я сказал Дмитрию, что, как по мне, пора подавать сигнал SOS… Когда я спустился под палубу, чтобы забрать ракетницу с патронами, а также наш журнал и карты, Дмитрий сосредоточенно повторял: «Мэйдэй!» Быстро записав наши координаты и направление дрейфа, я стал собирать самые нужные вещи на тот случай, если «Виллем Баренц» получит серьезные повреждения: рацию, батареи, сигнальное зеркало, рукавицы и теплые вещи, мои меховые сапоги, примус и канистру с бензином. Потом запихнул в сумку навигационные инструменты, компас, одежду, карты и шоколад. Вокруг нас льдины с треском наталкивались друг на друга, вздымались и рушились. Видимость была не больше 100 метров.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

11

Михаил Иванович Белов (1916–1981) — историк, специалист в области истории географических исследований Арктики и Сибири, автор множества научных работ, в том числе фундаментального четырехтомного труда «История открытия и освоения Северного морского пути» (1956–1969).

12

Речь идет о показателе ледовитости — отношении площади, занятой льдом, к общей площади водной поверхности. В книге нидерландские моряки дают оценку ледовитости в виде дроби со знаменателем 10. В отечественной литературе принято выражать ледовитость в процентах.

13

Приблизительно 8,5 метра.

14

Банка — одна из нескольких горизонтальных досок на шлюпке или лодке, которая придает ее корпусу жесткость и вместе с тем служит сиденьем для гребца.

15

По-видимому, в 1991 году Франс Херес ничего не знал о коллекции предметов из Благохранимого дома (составленной большей частью из находок 1871 года) в Рейхмузеуме в Амстердаме — см. примечание 3 к главе 2. Несмотря на очевидную неточность, автор книги предпочел сохранить аутентичность дневниковой записи, сделанной участником событий по горячим следам.

16

Что касается позднейших находок, их пребывание в стране, где они были найдены, обусловлено скорее не режимом секретности, а законодательными нормами по сохранению культурного наследия.

17

По просьбе автора книги, сохраняя аутентичность дневника Франца Хереса, мы воздерживаемся от количественных и качественных комментариев: ни автор дневника, ни редактор специалистами по радиационной безопасности не являются.

18

Флаг Нидерландов — три равновеликие горизонтальные полосы: синяя, белая и красная. Любопытно, что, согласно рассказанной Франсом Хересом истории, Д. Ф. Кравченко буквально последовал примеру Петра I, который, как гласит легенда, при посещении в 1693 году Архангельска распорядился изготовить «флаг царя московского» по образцу флага Нидерландов, переставив белую и синюю полосы.

19

Владимир Русанов (1875–1913) родился в Орле. Окончив духовную семинарию, стал вольнослушателем в Киевском университете, но вскоре за марксистскую деятельность был исключен и сослан. В 1903 году он переехал в Париж, где окончил естественное отделение Сорбонны. Вдохновленный посещением Русского Севера, книгами Ф. Нансена, в 1907–1911 годах он принял участие в пяти арктических экспедициях, как французских, так и российских, организованных при поддержке Архангельского губернского правления. Русанов стал первым геологом, обследовавшим Новую Землю, и первым исследователем, которому удалось пересечь ее в пешем переходе. В 1912 году он предпринял попытку обогнуть Новую Землю с севера на парусно-моторной шхуне «Геркулес» — и пропал без вести. Историю поисков экспедиции Русанова подробно рассмотрел шотландско-канадский историк Уильям Барр (1940–) [Barr 1974a, b, Barr 1984, Barr 1991] (Прим. авт.).

20

Троекратно повторенный возглас «Мэйдэй!» — сигнал бедствия, используемый в голосовой радиосвязи, аналог сигнала SOS в радиотелеграфии. Хотя обычно он передается на письме по-английски, Mayday берёт свое начало от французского m’aidez» — искаженного Venez m’aider! — и используется с середины 1920-х годов. Если читателю случится оказаться во франкоговорящей стране, важно помнить, что при подаче сигнала бедствия в акустическом речевом диапазоне вместо M’aidez! следует использовать выражение Au secours!