Клим вышел на улицу, и ему стало грустно. Забавные друзья Макарова, должно быть, крепко любят его, и жить с ними — уютно, просто. Простота их заставила его вспомнить о Маргарите — вот у кого он хорошо отдохнул бы от нелепых тревог этих дней. И, задумавшись о ней, он вдруг почувствовал, что эта девушка незаметно
выросла в глазах его, но выросла где-то в стороне от Лидии и не затемняя ее.
Он был вполне уверен, что
растет в глазах людей, замечал, что они смотрят на него все более требовательно, слушают все внимательней.
Неточные совпадения
Клим понимал, что Лидия не видит
в нем замечательного мальчика,
в ее
глазах он не
растет, а остается все таким же, каким был два года тому назад, когда Варавки сняли квартиру.
Слезы текли скупо из его
глаз, но все-таки он ослеп от них, снял очки и спрятал лицо
в одеяло у ног Варвары. Он впервые плакал после дней детства, и хотя это было постыдно, а — хорошо: под слезами обнажался человек, каким Самгин не знал себя, и
росло новое чувство близости к этой знакомой и незнакомой женщине. Ее горячая рука гладила затылок, шею ему, он слышал прерывистый шепот...
Вскоре явилась Любаша Сомова; получив разрешение жить
в Москве, она снова заняла комнату во флигеле. Она немножко похудела и как будто
выросла, ее голубые
глаза смотрели на людей еще более доброжелательно; Татьяна Гогина сказала Варваре...
Среди них особенно заметен был молчаливостью высокий, тощий Редозубов, человек с длинным лицом, скрытым
в седоватой бороде, которая, начинаясь где-то за ушами,
росла из-под
глаз, на шее и все-таки казалась фальшивой, так же как прямые волосы, гладко лежавшие на его черепе, вызывали впечатление парика.
Сюртук студента, делавший его похожим на офицера, должно быть, мешал ему
расти, и теперь,
в «цивильном» костюме, Стратонов необыкновенно увеличился по всем измерениям, стал еще длиннее, шире
в плечах и бедрах, усатое лицо округлилось, даже
глаза и рот стали как будто больше. Он подавлял Самгина своим объемом, голосом, неуклюжими движениями циркового борца, и почти не верилось, что этот человек был студентом.
— Совершенно согласен, — одобрил красавец мужчина. Приятный баритон его звучал все самоуверенней,
в пустоватых
глазах светилась легкая улыбочка, и казалось, что пышные усы
растут, становятся еще пышней.
Сын Дубровского воспитывался в Петербурге, дочь Кирила Петровича
росла в глазах родителя, и Троекуров часто говаривал Дубровскому: «Слушай, брат, Андрей Гаврилович: коли в твоем Володьке будет путь, так отдам за него Машу; даром что он гол как сокол».
Виктор Павлович как-то вдруг
вырос в глазах Зинаиды Владимировны, окруженный ореолом похвалы ее величества. Потому-то Похвиснева и вспыхнула при этом замечании. Сидя на кресле в комнате, соседней с уборной ее величества, молодая девушка пережила все нами рассказанное.
Неточные совпадения
В то время как бабушка сказала, что он очень
вырос, и устремила на него свои проницательные
глаза, я испытывал то чувство страха и надежды, которое должен испытывать художник, ожидая приговора над своим произведением от уважаемого судьи.
Но у Николая оставалось чувство правильно проведенной жизни, сын
вырастал на его
глазах; Павел, напротив, одинокий холостяк, вступал
в то смутное, сумеречное время, время сожалений, похожих на надежды, надежд, похожих на сожаления, когда молодость прошла, а старость еще не настала.
Она была очень набожна и чувствительна, верила во всевозможные приметы, гаданья, заговоры, сны; верила
в юродивых,
в домовых,
в леших,
в дурные встречи,
в порчу,
в народные лекарства,
в четверговую соль,
в скорый конец света; верила, что если
в светлое воскресение на всенощной не погаснут свечи, то гречиха хорошо уродится, и что гриб больше не
растет, если его человеческий
глаз увидит; верила, что черт любит быть там, где вода, и что у каждого жида на груди кровавое пятнышко; боялась мышей, ужей, лягушек, воробьев, пиявок, грома, холодной воды, сквозного ветра, лошадей, козлов, рыжих людей и черных кошек и почитала сверчков и собак нечистыми животными; не ела ни телятины, ни голубей, ни раков, ни сыру, ни спаржи, ни земляных груш, ни зайца, ни арбузов, потому что взрезанный арбуз напоминает голову Иоанна Предтечи; [Иоанн Предтеча — по преданию, предшественник и провозвестник Иисуса Христа.
Но если она заглушала даже всякий лукавый и льстивый шепот сердца, то не могла совладеть с грезами воображения: часто перед
глазами ее, против ее власти, становился и сиял образ этой другой любви; все обольстительнее, обольстительнее
росла мечта роскошного счастья, не с Обломовым, не
в ленивой дремоте, а на широкой арене всесторонней жизни, со всей ее глубиной, со всеми прелестями и скорбями — счастья с Штольцем…
Между тем симпатия их
росла, развивалась и проявлялась по своим непреложным законам. Ольга расцветала вместе с чувством.
В глазах прибавилось света,
в движениях грации; грудь ее так пышно развилась, так мерно волновалась.