Неточные совпадения
Лидия смотрела на него искоса и хмурилась, Сомовы и Алина, видя измену Лидии, перемигивались, перешептывались, и
все это наполняло
душу Клима едкой грустью. Но мальчик утешал себя догадкой: его не любят, потому что он умнее
всех, а за этим утешением, как тень его, возникала гордость, являлось желание поучать, критиковать; он находил игры скучными и спрашивал...
Он говорит о книгах, пароходах, лесах и пожарах, о глупом губернаторе и
душе народа, о революционерах, которые горько ошиблись, об удивительном человеке Глебе Успенском, который «
все видит насквозь».
Все вокруг расширялось, разрасталось, теснилось в его
душу так же упрямо и грубо, как богомольцы в церковь Успения, где была чудотворная икона божией матери.
И ночь была странная, рыскал жаркий ветер, встряхивая деревья,
душил все запахи сухой, теплой пылью, по небу ползли облака, каждую минуту угашая луну,
все колебалось, обнаруживая жуткую неустойчивость, внушая тревогу.
— В ней сокрыты
все основы наших заблуждений, в ней — яд, разрушающий
душу.
— Ты в бабью любовь — не верь. Ты помни, что баба не
душой, а телом любит. Бабы — хитрые, ух! Злые. Они даже и друг друга не любят, погляди-ко на улице, как они злобно да завистно глядят одна на другую, это — от жадности
все: каждая злится, что, кроме ее, еще другие на земле живут.
Он вообще был недоволен своим лицом, находя черты его мелкими, не отражающими
всю сложность его
души.
— И пьет. Вообще тут многие живут в тревожном настроении, перелом
души! — продолжал Дмитрий
все с радостью. — А я, кажется, стал похож на Дронова: хочу
все знать и ничего не успеваю. И естественник, и филолог…
За чаем Клим услыхал, что истинное и вечное скрыто в глубине
души, а
все внешнее,
весь мир — запутанная цепь неудач, ошибок, уродливых неумелостей, жалких попыток выразить идеальную красоту мира, заключенного в
душах избранных людей.
— Насколько ты, с твоей сдержанностью, аристократичнее других! Так приятно видеть, что ты не швыряешь своих мыслей, знаний бессмысленно и ненужно, как это делают
все, рисуясь друг перед другом! У тебя есть уважение к тайнам твоей
души, это — редко. Не выношу людей, которые кричат, как заплутавшиеся в лесу слепые. «Я, я, я», — кричат они.
— Путаю? — спросил он сквозь смех. — Это только на словах путаю, а в
душе все ясно. Ты пойми: она удержала меня где-то на краю… Но, разумеется, не то важно, что удержала, а то, что она — есть!
«В сущности,
все эти умники — люди скучные. И — фальшивые, — заставлял себя думать Самгин, чувствуя, что им снова овладевает настроение пережитой ночи. — В
душе каждого из них, под словами, наверное, лежит что-нибудь простенькое. Различие между ними и мной только в том, что они умеют казаться верующими или неверующими, а у меня еще нет ни твердой веры, ни устойчивого неверия».
— Наш эгоизм — не грех, — продолжала мать, не слушая его. — Эгоизм — от холода жизни, оттого, что
все ноет:
душа, тело, кости…
Надо иметь в
душе некий стержень, и тогда вокруг его образуется
все то, что отграничит мою личность от
всех других, обведет меня резкой чертою.
Минутами Самгину казалось, что его вместилище впечатлений — то, что называют
душой, — засорено этими мудрствованиями и
всем, что он знал, видел, — засорено на
всю жизнь и так, что он уже не может ничего воспринимать извне, а должен только разматывать тугой клубок пережитого.
Медленные пальцы маленького музыканта своеобразно рассказывали о трагических волнениях гениальной
души Бетховена, о молитвах Баха, изумительной красоте печали Моцарта. Елизавета Спивак сосредоточенно шила игрушечные распашонки и тугие свивальники для будущего человека. Опьяняемый музыкой, Клим смотрел на нее, но не мог заглушить в себе бесплодных мудрствований о том, что было бы, если б
все окружающее было не таким, каково оно есть?
— У Киселевского
весь талант был в голосе, а в
душе у него ни зерна не было.
— Вот — увидите, увидите! — таинственно говорил он раздраженной молодежи и хитро застегивал пуговки глаз своих в красные петли век. — Он —
всех обманет, дайте ему оглядеться! Вы на глаза его, на зеркало
души, не обращаете внимания. Всмотритесь-ка в лицо-то!
— Идем ко мне обедать. Выпьем. Надо, брат, пить. Мы — люди серьезные, нам надобно пить на
все средства четырех пятых
души. Полной
душою жить на Руси —
всеми строго воспрещается.
Всеми — полицией, попами, поэтами, прозаиками. А когда пропьем четыре пятых — будем порнографические картинки собирать и друг другу похабные анекдоты из русской истории рассказывать. Вот — наш проспект жизни.
И первый раз ему захотелось как-то особенно приласкать Лидию, растрогать ее до слез, до необыкновенных признаний, чтоб она обнажила свою
душу так же легко, как привыкла обнажать бунтующее тело. Он был уверен, что сейчас скажет нечто ошеломляюще простое и мудрое, выжмет из
всего, что испытано им, горький, но целебный сок для себя и для нее.
Час настал, и вот они,
все одного порядка, одной окраски, закружились, волнуя, обещая создать в
душе прочный стержень уверенности в праве Клима Самгина быть совершенно независимым человеком.
— Потряс он меня до корней
души. Ночевал и
всю ночь бредословил, как тифозный. Утром же просил прощения и вообще как бы устыдился. Но…
— Вы для возбуждения плоти, для соблазна мужей трудной жизни пользуетесь искусствами этими, а они — ложь и фальшь. От вас, покорных рабынь гибельного демона,
все зло жизни, и суета, и пыль словесная, и грязь, и преступность —
все от вас! Всякое тление
души, и горестная смерть, и бунты людей, халдейство ученое и всяческое хамство, иезуитство, фармазонство, и ереси, и
все, что для угашения духа, потому что дух — враг дьявола, господина вашего!
Первый день прошел довольно быстро, второй оказался длиннее, но короче третьего, и так, нарушая законы движения земли вокруг солнца, дни становились
все длиннее, каждый день усиливал бессмысленную скуку, обнажал пустоту в
душе и, в пустоте, — обиду, которая хотя и возрастала день ото дня, но побороть скуку не могла.
Я обошел сады, луга,
Я видел
все цветы,
Но в этом мире нет цветка
Милей
душе, чем ты!
Да — для пустой
душиНеобходим груз веры!
Ночью
все кошки серы,
Женщины —
все хороши!
В общем Самгину нравилось ездить по капризно изогнутым дорогам, по берегам ленивых рек и перелесками. Мутно-голубые дали, синеватая мгла лесов, игра ветра колосьями хлеба, пение жаворонков, хмельные запахи —
все это, вторгаясь в
душу, умиротворяло ее. Картинно стояли на холмах среди полей барские усадьбы, кресты сельских храмов лучисто сияли над землею, и Самгин думал...
— Гляди-ко ты, как разъярился человек, — с восхищением сказал возница, присев на подножку брички и снимая сапог. — Это он — правильно! Такое дело
всем надобно делать в одну
душу.
«Здесь живут
все еще так, как жили во времена Гоголя; кажется, что девяносто пять процентов жителей — «мертвые
души» и так жутко мертвые, что и не хочется видеть их ожившими»… «В гимназии введено обучение военному строю, обучают офицера местного гарнизона, и, представь, многие гимназисты искренно увлекаются этой вредной игрой. Недавно один офицер уличен в том, что водил мальчиков в публичные дома».
И
все наши сектанты, как я вижу их, живут не духом, а —
душой.
— Извините. Я фабричных знаю-с, — продолжал он шептать. — Это — народ особенный, им — наплевать на
все, вот что! Тут один не пожелал кривить
душою, арестовали его…
Она стала для него чем-то вроде ящика письменного стола, — ящика, в который прячут интимные вещи; стала ямой, куда он выбрасывал сор своей
души. Ему казалось, что, высыпая на эту женщину слова, которыми он с детства оброс, как плесенью, он постепенно освобождается от их липкой тяжести, освобождает в себе волевого, действенного человека. Беседы с Никоновой награждали его чувством почти физического облегчения, и он
все чаще вспоминал Дьякона...
В
душе у нее, как в палисаднике, цветов немного, но
все взращены любовно.
— Помнишь — Туробоев сказал, что царь — человек, которому
вся жизнь не по
душе, и он себя насилует, подчиняясь ей?
— Ныне скудоумные и маломысленные, соблазняемые смертным грехом зависти, утверждают, что богатые суть враги людей, забывая умышленно, что не в сокровищах земных спасение
душ наших и что
все смертию помрем, яко же и сей верный раб Христов…
Все это — не объясняется, а… как-то уравновешивается в
душе…
Самгин не видел на лицах слушателей радости и не видел «огней
души» в глазах жителей, ему казалось, что
все настроены так же неопределенно, как сам он, и никто еще не решил — надо ли радоваться? В длинном ораторе он тотчас признал почтово-телеграфного чиновника Якова Злобина, у которого когда-то жил Макаров. Его «ура» поддержали несколько человек, очень слабо и конфузливо, а сосед Самгина, толстенький, в теплом пальто, заметил...
— Если б не этот случай — роженица, я
все равно пришел бы к тебе. Надо поговорить по
душе, есть такая потребность. Тебе, Клим, я — верю… И не верю, так же как себе…
— Помнишь Лизу Спивак? Такая спокойная, бескрылая
душа. Она посоветовала мне учиться петь. Вижу — во
всех песнях бабы жалуются на природу свою…
— Могу поверить, что ты любопытствуешь по нужде
души… Но
все же проще было бы спросить прямо: как веруешь?
— Понимаете: небеса! Глубина, голубая чистота, ясность! И — солнце! И вот я, — ну, что такое я? Ничтожество, болван! И вот — выпускаю голубей. Летят, кругами,
все выше, выше, белые в голубом. И жалкая
душа моя летит за ними — понимаете?
Душа! А они — там, едва вижу. Тут — напряжение… Вроде обморока. И — страх: а вдруг не воротятся? Но — понимаете — хочется, чтоб не возвратились, понимаете?
— Может быть, она и не ушла бы, догадайся я заинтересовать ее чем-нибудь живым — курами, коровами, собаками, что ли! — сказал Безбедов, затем продолжал напористо: — Ведь вот я нашел же себя в голубиной охоте, нашел ту песню, которую суждено мне спеть. Суть жизни именно в такой песне — и чтоб спеть ее от
души. Пушкин, Чайковский, Миклухо-Маклай —
все жили, чтобы тратить себя на любимое занятие, — верно?
— Не люблю этого сочинителя. Всюду суется,
все знает, а — невежда. Статейки пишет мертвым языком. Доверчив был супруг мой, по горячности
души знакомился со всяким… Ну, что же ты скажешь о «взыскующих града»?
— Я? Я — по-дурацки говорю. Потому что ничего не держится в
душе… как в безвоздушном пространстве. Говорю
все, что в голову придет, сам перед собой играю шута горохового, — раздраженно всхрапывал Безбедов; волосы его, высохнув, торчали дыбом, — он выпил вино, забыв чокнуться с Климом, и, держа в руке пустой стакан, сказал, глядя в него: — И боюсь, что на меня, вот — сейчас, откуда-то какой-то страх зверем бросится.
— Завидую вам, —
все у вас продумано, решено, и живете вы у Христа за пазухой, спокойно. А вот у меня — бури в
душе…
— Поболталась я в Москве, в Питере. Видела и слышала в одном купеческом доме новоявленного пророка и водителя умов. Помнится, ты мне рассказывал о нем: Томилин, жирный, рыжий,
весь в масляных пятнах, как блинник из обжорки. Слушали его поэты, адвокаты, барышни
всех сортов, раздерганные умы, растрепанные
души. Начитанный мужик и крепко обозлен: должно быть, честолюбие не удовлетворено.
— Вообще — скучновато. Идет уборка после домашнего праздника, людишки переживают похмелье, чистятся,
все хорошенькое, что вытащили для праздника из нутра своего, — прячут смущенно. Догадались, что вчера вели себя несоответственно званию и положению. А начальство
все старается о упокоении, вешает злодеев. Погодило бы
душить, они сами выдохнутся. Вообще, живя в провинции, представляешь себе центральных людей… ну, богаче, что ли, с начинкой более интересной…
А мы ведь
все как раз о
душе.
— Знаком я с нею лет семь. Встретился с мужем ее в Лондоне. Это был тоже затейливых качеств мужичок. Не без идеала. Торговал пенькой, а хотелось ему заняться каким-нибудь тонким делом для утешения
души. Он был из таких, у которых
душа вроде опухоли и — чешется.
Все с квакерами и вообще с английскими попами вожжался. Даже и меня в это вовлекли, но мне показалось, что попы английские, кроме портвейна, как раз ничего не понимают, а о боге говорят — по должности, приличия ради.
— Я деловой человек, а это
все едино как военный. Безгрешных дел на свете — нет. Прудоны и Марксы доказали это гораздо обстоятельней, чем всякие отцы церкви, гуманисты и прочие… безграмотные
души. Ленин совершенно правильно утверждает, что сословие наше следует поголовно уничтожить. Я сказал — следует, однако ж не верю, что это возможно. Вероятно, и Ленин не верит, а только стращает. Вы как думаете о Ленине-то?