Неточные совпадения
Лидия уезжала в Москву, но собиралась не спеша, неохотно. Слушая беседы Варавки с матерью Клима, она рассматривала их, точно людей незнакомых, испытующим взглядом и, очевидно, не соглашаясь с
тем, что слышит, резко встряхивала головою в шапке курчавых
волос.
Самгин видел незнакомого; только глаза Дмитрия напоминали юношу, каким он был за четыре года до этой встречи, глаза улыбались все еще
той улыбкой, которую Клим привык называть бабьей. Круглое и мягкое лицо Дмитрия обросло светлой бородкой; длинные
волосы завивались на концах. Он весело и быстро рассказал, что переехал сюда пять дней
тому назад, потому что разбил себе ногу и Марина перевезла его.
Усталые глаза его видели во
тьме комнаты толпу призрачных, серых теней и среди них маленькую девушку с лицом птицы и гладко причесанной головой без ушей, скрытых под
волосами.
По праздникам из села являлись стаи мальчишек, рассаживаясь по берегу реки, точно странные птицы, они молча, сосредоточенно наблюдали беспечную жизнь дачников. Одного из них, быстроглазого, с головою в мелких колечках черных
волос, звали Лаврушка, он был сирота и, по рассказам прислуги, замечателен
тем, что пожирал птенцов птиц живыми.
Через минуту оттуда важно выступил небольшой человечек с растрепанной бородкой и серым, незначительным лицом. Он был одет в женскую ватную кофту, на ногах, по колено, валяные сапоги, серые
волосы на его голове были смазаны маслом и лежали гладко. В одной руке он держал узенькую и длинную книгу из
тех, которыми пользуются лавочники для записи долгов. Подойдя к столу, он сказал дьякону...
Клим заметил, что историк особенно внимательно рассматривал Томилина и даже как будто боялся его; может быть, это объяснялось лишь
тем, что философ, входя в зал редакции, пригибал рыжими ладонями
волосы свои, горизонтально торчавшие по бокам черепа, и, не зная Томилина, можно было понять этот жест как выражение отчаяния...
Брякали ножи, вилки, тарелки; над спинкой дивана возвышался жирный, в редких
волосах затылок врага Варавки, подрядчика строительных работ Меркулова, затылок напоминал мясо плохо ощипанной курицы. Напротив подрядчика сидел епархиальный архитектор Дианин, большой и бородатый, как
тот арестант в кандалах, который, увидав Клима в окне, крикнул товарищу своему...
Тот снова отрастил до плеч свои ангельские кудри, но голубые глаза его помутнели, да и весь он выцвел, поблек, круглое лицо обросло негустым, желтым
волосом и стало длиннее, суше. Говоря, он пристально смотрел в лицо собеседника, ресницы его дрожали, и казалось, что чем больше он смотрит,
тем хуже видит. Он часто и осторожно гладил правой рукою кисть левой и переспрашивал...
Приглаживая щеткой
волосы, он протянул Самгину свободную руку, потом, закручивая эспаньолку, спросил о здоровье и швырнул щетку на подзеркальник, свалив на пол медную пепельницу, щетка упала к ногам толстого человека с желтым лицом,
тот ожидающим взглядом посмотрел на Туробоева, но, ничего не дождавшись, проворчал...
Засовывая палец за воротник рубахи, он крутил шеей, освобождая кадык, дергал галстук с крупной в нем жемчужиной, выставлял вперед
то одну,
то другую ногу, — он хотел говорить и хотел, чтоб его слушали. Но и все тоже хотели говорить, особенно коренастый старичок, искусно зачесавший от правого уха к левому через голый череп несколько десятков
волос.
Она тотчас пришла. В сером платье без талии, очень высокая и тонкая, в пышной шапке коротко остриженных
волос, она была значительно моложе
того, как показалась на улице. Но капризное лицо ее все-таки сильно изменилось, на нем застыла какая-то благочестивая мина, и это делало Лидию похожей на английскую гувернантку, девицу, которая уже потеряла надежду выйти замуж. Она села на кровать в ногах мужа, взяла рецепт из его рук, сказав...
Дальше пол был, видимо, приподнят, и за двумя столами, составленными вместе, сидели лицом к Самгину люди солидные, прилично одетые, а пред столами бегал небольшой попик, черноволосый, с черненьким лицом, бегал, размахивая, по очереди,
то правой,
то левой рукой, теребя ворот коричневой рясы, откидывая
волосы ладонями, наклоняясь к людям, точно желая прыгнуть на них; они кричали ему...
— Фуллон предал меня! — хрипло кричал он, пытаясь отбросить со щеки рукав
тем движением головы, как привык отбрасывать длинные свои
волосы.
«Но ведь ты тоже убил», — хотелось сказать Самгину, однако он промолчал, пристально разглядывая благообразное, прежде сытое, тугое, а теперь осунувшееся лицо Николая;
волосы небогатой, но раньше волнистой бороды его странно обвисли и как-то выпрямились. И все
тем же строгим голосом он говорил...
Марина не возвращалась недели три, — в магазине торговал чернобородый Захарий, человек молчаливый, с неподвижным, матово-бледным лицом, темные глаза его смотрели грустно, на вопросы он отвечал кратко и тихо; густые, тяжелые
волосы простеганы нитями преждевременной седины. Самгин нашел, что этот Захарий очень похож на переодетого монаха и слишком вял, бескровен для
того, чтоб служить любовником Марины.
Он оправдал это
тем, что несколько раз был свидетелем многих убийств, и вспоминал утешительную пословицу: «В драке
волос не жалеют».
Голос у нее низкий, глуховатый, говорила она медленно, не
то — равнодушно, не
то — лениво. На ее статной фигуре — гладкое, модное платье пепельного цвета, обильные, темные
волосы тоже модно начесаны на уши и некрасиво подчеркивают высоту лба. Да и все на лице ее подчеркнуто: брови слишком густы, темные глаза — велики и, должно быть, подрисованы, прямой острый нос неприятно хрящеват, а маленький рот накрашен чересчур ярко.
Беседа тянулась медленно, неохотно, люди как будто осторожничали, сдерживались, может быть, они устали от необходимости повторять друг пред другом одни и
те же мысли. Большинство людей притворялось, что они заинтересованы речами знаменитого литератора, который, утверждая правильность и глубину своей мысли, цитировал фразы из своих книг, причем выбирал цитаты всегда неудачно. Серенькая старушка вполголоса рассказывала высокой толстой женщине в пенсне с
волосами, начесанными на уши...