Неточные совпадения
По ее рассказам, нищий этот был великий грешник и злодей,
в голодный год он продавал людям муку с
песком, с известкой, судился за это, истратил все деньги свои на подкупы судей и хотя мог бы жить
в скромной бедности, но вот нищенствует.
Нередко казалось, что он до того засыпан чужими словами, что уже не видит себя. Каждый человек, как бы чего-то боясь, ища
в нем союзника, стремится накричать
в уши ему что-то свое; все считают его приемником своих мнений, зарывают его
в песок слов. Это — угнетало, раздражало. Сегодня он был именно
в таком настроении.
Прислуга Алины сказала Климу, что барышня нездорова, а Лидия ушла гулять; Самгин спустился к реке, взглянул вверх по течению, вниз — Лидию не видно. Макаров играл что-то очень бурное. Клим пошел домой и снова наткнулся на мужика, тот стоял на тропе и, держась за лапу сосны, ковырял
песок деревянной ногой, пытаясь вычертить круг. Задумчиво взглянув
в лицо Клима, он уступил ему дорогу и сказал тихонько, почти
в ухо...
Клим подметил, что Туробоев пожал руку Лютова очень небрежно, свою тотчас же сунул
в карман и наклонился над столом, скатывая шарик из хлеба. Варавка быстро сдвинул посуду, развернул план и, стуча по его зеленым пятнам черенком чайной ложки, заговорил о лесах, болотах,
песках, а Клим встал и ушел, чувствуя, что
в нем разгорается ненависть к этим людям.
В лесу, на холме, он выбрал место, откуда хорошо видны были все дачи, берег реки, мельница, дорога
в небольшое село Никоново, расположенное недалеко от Варавкиных дач, сел на
песок под березами и развернул книжку Брюнетьера «Символисты и декаденты». Но читать мешало солнце, а еще более — необходимость видеть, что творится там, внизу.
Он лениво опустился на
песок, уже сильно согретый солнцем, и стал вытирать стекла очков, наблюдая за Туробоевым, который все еще стоял, зажав бородку свою двумя пальцами и помахивая серой шляпой
в лицо свое. К нему подошел Макаров, и вот оба они тихо идут
в сторону мельницы.
В этот жаркий день, когда он, сидя на
песке, смотрел, как с мельницы возвращаются Туробоев, Макаров и между ними Алина, —
в голове его вспыхнула утешительная догадка...
— Наш народ — самый свободный на земле. Он ничем не связан изнутри. Действительности — не любит. Он — штучки любит, фокусы. Колдунов и чудодеев. Блаженненьких. Он сам такой — блаженненький. Он завтра же может магометанство принять — на пробу. Да, на пробу-с! Может сжечь все свои избы и скопом уйти
в пустыни,
в пески, искать Опоньское царство.
Ушли и они. Хрустел
песок.
В комнате Варавки четко и быстро щелкали косточки счет. Красный огонь на лодке горел далеко, у мельничной плотины. Клим, сидя на ступени террасы, смотрел, как
в темноте исчезает белая фигура девушки, и убеждал себя...
Деревяшка мужика углубилась
в песок, он стоял избочась, держался крепкой, корявой рукою за обломок сучка ветлы, дергал плечом, вытаскивая деревяшку из
песка, переставлял ее на другое место, она снова уходила
в сыпучую почву, и снова мужик изгибался набок.
Невыспавшиеся девицы стояли рядом, взапуски позевывая и вздрагивая от свежести утра. Розоватый парок поднимался с реки, и сквозь него, на светлой воде, Клим видел знакомые лица девушек неразличимо похожими; Макаров,
в белой рубашке с расстегнутым воротом, с обнаженной шеей и встрепанными волосами, сидел на
песке у ног девиц, напоминая надоевшую репродукцию с портрета мальчика-итальянца, премию к «Ниве». Самгин впервые заметил, что широкогрудая фигура Макарова так же клинообразна, как фигура бродяги Инокова.
Парень не торопясь поймал багор, положил его вдоль борта, молча помог хромому влезть
в лодку и сильными ударами весел быстро пригнал ее к берегу. Вывалившись на
песок, мужик, мокрый и скользкий, разводя руки, отчаянно каялся...
Он тоже начал смеяться, вначале неуверенно, негромко, потом все охотнее, свободней и наконец захохотал так, что совершенно заглушил рыдающий смешок Лютова. Широко открыв волосатый рот, он тыкал деревяшкой
в песок, качался и охал, встряхивая головою...
Женщина улыбнулась, ковыряя
песок концом зонтика. Улыбалась она своеобразно: перед тем, как разомкнуть крепко сжатые губы небольшого рта, она сжимала их еще крепче, так, что
в углах рта появлялись лучистые морщинки. Улыбка казалась вынужденной, жестковатой и резко изменяла ее лицо, каких много.
С неожиданной силой он легко подбросил полено высоко
в воздух и, когда оно, кувыркаясь, падало к его ногам, схватил, воткнул
в песок.
У Варавки болели ноги, он стал ходить опираясь на палку. Кривыми ногами шагал по
песку Иван Дронов, нелюдимо посматривая на взрослых и детей, переругиваясь с горничными и кухарками. Варавка возложил на него трудную обязанность выслушивать бесконечные капризы и требования дачников. Дронов выслушивал и каждый вечер являлся к Варавке с докладом. Выслушав угрюмое перечисление жалоб и претензий, дачевладелец спрашивал, мясисто усмехаясь
в бороду...
— Не надо о покойниках, — попросил Лютов. И, глядя
в окно, сказал: — Я вчера во сне Одиссея видел, каким он изображен на виньетке к первому изданию «Илиады» Гнедича; распахал Одиссей
песок и засевает его солью. У меня, Самгин, отец — солдат, под Севастополем воевал, во французов влюблен, «Илиаду» читает, похваливает: вот как
в старину благородно воевали! Да…
Стоит вкопанно
в песок по щиколотку, жует соломину, перекусывает ее, выплевывая кусочки, или курит и, задумчиво прищурив глаза, смотрит на муравьиную работу людей.
Можно думать, что красивенькие здания намеренно построены на унылом поле, о́бок с бедной и грязной слободой, уродливо безличные жилища которой скучно рассеяны по
песку, намытому Волгой и Окой, и откуда
в хмурые дни, когда с Волги дул горячий «низовой» ветер, летела серая, колючая пыль.
А вообще Самгин жил
в тихом умилении пред обилием и разнообразием вещей, товаров, созданных руками вот этих, разнообразно простеньких человечков, которые не спеша ходят по дорожкам, посыпанным чистеньким
песком, скромно рассматривают продукты трудов своих, негромко похваливают видимое, а больше того вдумчиво молчат.
— Черти неуклюжие! Придумали устроить выставку сокровищ своих на
песке и болоте. С одной стороны — выставка, с другой — ярмарка, а
в середине — развеселое Кунавино-село, где из трех домов два набиты нищими и речными ворами, а один — публичными девками.
День был неприятный. Тревожно метался ветер, раздувая
песок дороги, выскакивая из-за углов.
В небе суетились мелко изорванные облака, солнце тоже беспокойно суетилось, точно заботясь как можно лучше осветить странную фигуру китайца.
«Вот я
в самом сердце безрадостной страны болот, озер, бедных лесов, гранита и
песка,
в стране угрюмых пасынков суровой природы».
Покручивая бородку, он осматривал стены комнаты, выкрашенные
в неопределенный, тусклый тон; против него на стене висел этюд маслом, написанный резко, сильными мазками: сочно синее небо и зеленоватая волна, пенясь, опрокидывается на оранжевый
песок.
А город, окутанный знойным туманом и густевшими запахами соленой рыбы, недубленых кож, нефти, стоял на грязном
песке; всюду, по набережной и
в пыли на улицах, сверкала, как слюда, рыбья чешуя, всюду медленно шагали распаренные восточные люди,
в тюбетейках, чалмах, халатах; их было так много, что город казался не русским, а церкви — лишними
в нем.
— Такого дурака, каков здешний житель, — нигде не найдете! Губернатора бы нам с плетью
в руке, а то — Тимофея Степановича Варавку
в городские головы, он бы и
песок в камень превратил.
На берегу, около обломков лодки, сидел человек
в фуражке с выцветшим околышем,
в странной одежде, похожей на женскую кофту,
в штанах с лампасами, подкатанных выше колен; прижав ко груди каравай хлеба, он резал его ножом, а рядом с ним, на
песке, лежал большой, темно-зеленый арбуз.
Вспомнил также, что, когда он сказал ей фразу Инокова: «Человек бьется
в словах, как рыба
в песке», она улыбнулась и сказала...
— А ты уступи, Клим Иванович! У меня вот
в печенке — камни,
в почках —
песок, меня скоро черти возьмут
в кухарки себе, так я у них похлопочу за тебя, ей-ей! А? Ну, куда тебе, козел
в очках, деньги? Вот, гляди, я свои грешные капиталы семнадцать лет все на девушек трачу, скольких
в люди вывела, а ты — что, а? Ты, поди-ка, и на бульвар ни одной не вывел, праведник! Ни одной девицы не совратил, чай?
Он тряхнул головой, оторвался от стены и пошел; идти было тяжко, точно по
песку, мешали люди; рядом с ним шагал человек с ремешком на голове,
в переднике и тоже
в очках, но дымчатых.
«Германия — прежде всего Пруссия. Апофеоз культуры неумеренных потребителей пива.
В Париже, сопоставляя Нотр Дам и Тур д’Эйфель, понимаешь иронию истории, тоску Мопассана, отвращение Бодлера, изящные сарказмы Анатоля Франса.
В Берлине ничего не надо понимать, все совершенно ясно сказано зданием рейхстага и “Аллеей Победы”. Столица Пруссии — город на
песке, нечто вроде опухоли на боку Германии, камень
в ее печени…»
— Говорил, что все люди для тебя безразличны, ты презираешь людей. Держишь — как
песок в кармане — умишко второго сорта и швыряешь
в глаза людям, понемногу, щепотками, а настоящий твой ум прячешь до времени, когда тебя позовут
в министры…
Елена полулежала на тахте, под большой картиной, картина изображала желтые бугры
песка, караван верблюдов, две тощие пальмы
в лохмотьях листьев, изорванных ветром.
«Все считает, считает… Странная цель жизни — считать», — раздраженно подумал Клим Иванович и перестал слушать сухой шорох слов Тагильского, они сыпались, точно
песок. Кстати — локомотив коротко свистнул, дернул поезд, тихонько покатил его минуту, снова остановил, среди вагонов,
в грохоте, скрежете, свисте, резко пропела какой-то сигнал труба горниста, долетел отчаянный крик...
В сотне шагов от Самгина насыпь разрезана рекой, река перекрыта железной клеткой моста, из-под него быстро вытекает река, сверкая, точно ртуть, река не широкая, болотистая, один ее берег густо зарос камышом, осокой, на другом размыт
песок, и на всем видимом протяжении берега моются, ходят и плавают
в воде солдаты, моют лошадей,
в трех местах — ловят рыбу бреднем, натирают груди, ноги, спины друг другу теплым, жирным илом реки.
В одном месте на
песке идет борьба, как
в цирке,
в другом покрывают крышу барака зелеными ветвями, вдали, почти на опушке леса, разбирают барак, построенный из круглых жердей.