Неточные совпадения
— Ну, пусть не так! — равнодушно соглашался Дмитрий, и Климу казалось, что, когда
брат рассказывает даже именно так, как было, он все равно не
верит в то, что говорит. Он знал множество глупых и смешных анекдотов, но рассказывал не смеясь, а как бы даже конфузясь. Вообще в нем явилась непонятная Климу озабоченность, и людей на улицах он рассматривал таким испытующим взглядом, как будто считал необходимым понять каждого из шестидесяти тысяч жителей города.
— Я в эту игру не играю. Я,
брат, не
верю ни дядям, ни тетям.
— Томилину —
верю. Этот ничего от меня не требует, никуда не толкает. Устроил у себя на чердаке какое-то всесветное судилище и — доволен. Шевыряется в книгах, идеях и очень просто доказывает, что все на свете шито белыми нитками. Он,
брат, одному учит — неверию. Тут уж — бескорыстно, а?
— Представь — играю! — потрескивая сжатыми пальцами, сказал Макаров. — Начал по слуху, потом стал брать уроки… Это еще в гимназии. А в Москве учитель мой уговаривал меня поступить в консерваторию. Да. Способности, говорит. Я ему не
верю. Никаких способностей нет у меня. Но — без музыки трудно жить, вот что,
брат…
— Не
верьте ему, — кричала Татьяна, отталкивая
брата плечом, но тут Любаша увлекла Гогина к себе, а Варвара попросила девушку помочь ей; Самгин был доволен, что его оставили в покое, люди такого типа всегда стесняли его, он не знал, как держаться с ними.
Самгин чувствовал, что эта большеглазая девица не
верит ему, испытывает его. Непонятно было ее отношение к сводному
брату; слишком часто и тревожно останавливались неприятные глаза Татьяны на лице Алексея, — так следит жена за мужем с больным сердцем или склонным к неожиданным поступкам, так наблюдают за человеком, которого хотят, но не могут понять.
— Моралист, хех! Неплохое ремесло. Ну-ко, выпьем, моралист! Легко,
брат, убеждать людей, что они — дрянь и жизнь их — дрянь, они этому тоже легко
верят, черт их знает почему! Именно эта их вера и создает тебе и подобным репутации мудрецов. Ты — не обижайся, — попросил он, хлопнув ладонью по колену Самгина. — Это я говорю для упражнения в острословии. Обязательно, братец мой, быть остроумным, ибо чем еще я куплю себе кусок удовольствия?
Друг мой,
брат мой, усталый, страдающий
брат,
Кто б ты ни был — не падай презренной душою!
Верь: воскреснет Ваал и пожрет идеал…
— Осторожно сказано, — вздохнул Дронов. — А я,
брат, что-то не
верю в благополучие. Россия — страна не-бла-го-по-лу-чная, — произнес он, напомнив тургеневского Пигасова. — Насквозь неблагополучная. И правят в ней не Романовы, а Карамазовы. Бесы правят. «Закружились бесы разны».
— Однако — в какой струе плыть? Вот мой вопрос, откровенно говоря. Никому,
брат, не
верю я. И тебе не
верю. Политикой ты занимаешься, — все люди в очках занимаются политикой. И, затем, ты адвокат, а каждый адвокат метит в Гамбетты и Жюль Фавры.
— Я-то? Я — в людей
верю. Не вообще в людей, а вот в таких, как этот Кантонистов. Я, изредка, встречаю большевиков. Они,
брат, не шутят! Волнуются рабочие, есть уже стачки с лозунгами против войны, на Дону — шахтеры дрались с полицией, мужичок устал воевать, дезертирство растет, — большевикам есть с кем разговаривать.
Неточные совпадения
Левин сказал жене, что он
верит, что она желала ехать, только чтобы быть полезною, согласился, что присутствие Марьи Николаевны при
брате не представляет ничего неприличного; но в глубине души он ехал недовольный ею и собой.
Не поминая даже о том, чему он
верил полчаса назад, как будто совестно и вспоминать об этом, он потребовал, чтоб ему дали иоду для вдыхания в стклянке, покрытой бумажкой с проткнутыми дырочками. Левин подал ему банку, и тот же взгляд страстной надежды, с которою он соборовался, устремился теперь на
брата, требуя от него подтверждения слов доктора о том, что вдыхания иода производят чудеса.
— Ты не
поверишь, — говорил он
брату, — какое для меня наслажденье эта хохлацкая лень. Ни одной мысли в голове, хоть шаром покати.
— Ах, эти мне сельские хозяева! — шутливо сказал Степан Аркадьич. — Этот ваш тон презрения к нашему
брату городским!… А как дело сделать, так мы лучше всегда сделаем.
Поверь, что я всё расчел, — сказал он, — и лес очень выгодно продан, так что я боюсь, как бы тот не отказался даже. Ведь это не обидной лес, — сказал Степан Аркадьич, желая словом обидной совсем убедить Левина в несправедливости его сомнений, — а дровяной больше. И станет не больше тридцати сажен на десятину, а он дал мне по двести рублей.
— Нет,
брат! она такая почтенная и верная! Услуги оказывает такие…
поверишь, у меня слезы на глазах. Нет, ты не держи меня; как честный человек, поеду. Я тебя в этом уверяю по истинной совести.