Неточные совпадения
Но правда выше жалости, и ведь
не про себя я
рассказываю, а про тот тесный, душный круг жутких впечатлений, в котором жил, — да и по сей день живет, — простой русский человек.
Рассказывал он вплоть до вечера, и, когда ушел, ласково простясь со мной, я знал, что дедушка
не злой и
не страшен. Мне до слез трудно было вспоминать, что это он так жестоко избил меня, но и забыть об этом я
не мог.
Теперь я снова жил с бабушкой, как на пароходе, и каждый вечер перед сном она
рассказывала мне сказки или свою жизнь, тоже подобную сказке. А про деловую жизнь семьи, — о выделе детей, о покупке дедом нового дома для себя, — она говорила посмеиваясь, отчужденно, как-то издали, точно соседка, а
не вторая в доме по старшинству.
Бабушка
не плясала, а словно
рассказывала что-то.
Я весь день вертелся около нее в саду, на дворе, ходил к соседкам, где она часами пила чай, непрерывно
рассказывая всякие истории; я как бы прирос к ней и
не помню, чтоб в эту пору жизни видел что-либо иное, кроме неугомонной, неустанно доброй старухи.
— Нельзя тебе знать! — ответила она угрюмо, но все-таки
рассказала кратко: был у этой женщины муж, чиновник Воронов, захотелось ему получить другой, высокий чин, он и продал жену начальнику своему, а тот ее увез куда-то, и два года она дома
не жила. А когда воротилась — дети ее, мальчик и девочка, померли уже, муж — проиграл казенные деньги и сидел в тюрьме. И вот с горя женщина начала пить, гулять, буянить. Каждый праздник к вечеру ее забирает полиция…
Спустя некоторое время после того, как Хорошее Дело предложил мне взятку за то, чтоб я
не ходил к нему в гости, бабушка устроила такой вечер. Сыпался и хлюпал неуемный осенний дождь, ныл ветер, шумели деревья, царапая сучьями стену, — в кухне было тепло, уютно, все сидели близко друг ко другу, все были как-то особенно мило тихи, а бабушка на редкость щедро
рассказывала сказки, одна другой лучше.
Иногда он неожиданно говорил мне слова, которые так и остались со мною на всю жизнь.
Рассказываю я ему о враге моем Клюшникове, бойце из Новой улицы, толстом большеголовом мальчике, которого ни я
не мог одолеть в бою, ни он меня. Хорошее Дело внимательно выслушал горести мои и сказал...
А дед жестоко колотил меня за каждое посещение нахлебника, которое становилось известно ему, рыжему хорьку. Я, конечно,
не говорил Хорошему Делу о том, что мне запрещают знакомство с ним, но откровенно
рассказывал, как относятся к нему в доме.
Они
рассказывали о своей скучной жизни, и слышать это мне было очень печально; говорили о том, как живут наловленные мною птицы, о многом детском, но никогда ни слова
не было сказано ими о мачехе и отце, — по крайней мере я этого
не помню. Чаще же они просто предлагали мне
рассказать сказку; я добросовестно повторял бабушкины истории, а если забывал что-нибудь, то просил их подождать, бежал к бабушке и спрашивал ее о забытом. Это всегда было приятно ей.
Пришла мать, от ее красной одежды в кухне стало светлее, она сидела на лавке у стола, дед и бабушка — по бокам ее, широкие рукава ее платья лежали у них на плечах, она тихонько и серьезно
рассказывала что-то, а они слушали ее молча,
не перебивая. Теперь они оба стали маленькие, и казалось, что она — мать им.
Рассказывать о дедушке
не хотелось, я начал говорить о том, что вот в этой комнате жил очень милый человек, но никто
не любил его, и дед отказал ему от квартиры. Видно было, что эта история
не понравилась матери, она сказала...
Я
не мог бежать с ним: в те дни у меня была своя задача — я решил быть офицером с большой светлой бородой, а для этого необходимо учиться. Когда я
рассказал брату план, он, подумав, согласился со мною...
И отдалось всё это ему чуть
не гибелью: дядя-то Михайло весь в дедушку — обидчивый, злопамятный, и задумал он извести отца твоего. Вот, шли они в начале зимы из гостей, четверо: Максим, дядья да дьячок один — его расстригли после, он извозчика до смерти забил. Шли с Ямской улицы и заманили Максима-то на Дюков пруд, будто покататься по льду, на ногах, как мальчишки катаются, заманили да и столкнули его в прорубь, — я тебе
рассказывала это…
Всё меньше занимали меня сказки бабушки, и даже то, что
рассказывала она про отца,
не успокаивало смутной, но разраставшейся с каждым днем тревоги.
Бабушка
не спит долго, лежит, закинув руки под голову, и в тихом возбуждении
рассказывает что-нибудь, видимо, нисколько
не заботясь о том, слушаю я ее или нет. И всегда она умела выбрать сказку, которая делала ночь еще значительней, еще краше.
Несколько дней я
не ходил в школу, а за это время вотчим, должно быть,
рассказал о подвиге моем сослуживцам, те — своим детям, один из них принес эту историю в школу, и, когда я пришел учиться, меня встретили новой кличкой — вор. Коротко и ясно, но — неправильно: ведь я
не скрыл, что рубль взят мною. Попытался объяснить это — мне
не поверили, тогда я ушел домой и сказал матери, что в школу
не пойду больше.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде
не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше
рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь
не спишь, стараешься для отечества,
не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Бобчинский. Припомню, ей-богу, припомню. Уж
не мешайте, пусть я
расскажу,
не мешайте! Скажите, господа, сделайте милость, чтоб Петр Иванович
не мешал.
Бобчинский. А я так думаю, что генерал-то ему и в подметки
не станет! а когда генерал, то уж разве сам генералиссимус. Слышали: государственный-то совет как прижал? Пойдем
расскажем поскорее Аммосу Федоровичу и Коробкину. Прощайте, Анна Андреевна!
Городничий (в сторону).Да,
рассказывай,
не знал, чем заплатить! (Вслух.)Осмелюсь ли спросить: куда и в какие места ехать изволите?
Добчинский. Я бы и
не беспокоил вас, да жаль насчет способностей. Мальчишка-то этакой… большие надежды подает: наизусть стихи разные
расскажет и, если где попадет ножик, сейчас сделает маленькие дрожечки так искусно, как фокусник-с. Вот и Петр Иванович знает.