Тогда они делили лапти, отдавая нам половину, и — начинался бой. Обыкновенно они выстраивались на открытом месте, мы, с визгом, носились вокруг их, швыряя лаптями, они тоже выли и оглушительно хохотали, когда кто-нибудь из нас
на бегу зарывался головою в песок, сбитый лаптем, ловко брошенным под ноги.
Неточные совпадения
Бегом он снес меня в каюту, сунул
на узлы и ушел, грозя пальцем...
Накинув
на голову тяжелый полушубок, сунув ноги в чьи-то сапоги, я выволокся в сени,
на крыльцо и обомлел, ослепленный яркой игрою огня, оглушенный криками деда, Григория, дяди, треском пожара, испуганный поведением бабушки: накинув
на голову пустой мешок, обернувшись попоной, она
бежала прямо в огонь и сунулась в него, вскрикивая...
Спрятав голову под подушку, я смотрел одним глазом
на дверь; хотелось выскочить из перины и
бежать.
— Ну, как? Как мальчишки играют: одни —
бегут, другие — ловят, ищут. Поймают — плетями бьют, кнутом; ноздри рвали тоже, клейма
на лоб ставили для отметки, что наказан.
—
Беги наверх, гляди в окошко, а когда дядя Михайло покажется
на улице, соскочи сюда, скажи! Ступай, скорее…
Я
бегу на чердак и оттуда через слуховое окно смотрю во тьму сада и двора, стараясь не упускать из глаз бабушку, боюсь, что ее убьют, и кричу, зову. Она не идет, а пьяный дядя, услыхав мой голос, дико и грязно ругает мать мою.
Иногда он гнался за ними, прихрамывая; длинный тулуп мешал ему
бежать, он падал
на колени, упираясь в землю черными руками, похожими
на сухие сучки.
— Ну? — беспокойно и жалостно восклицала она. — На-ко,
беги, подай ему!
Ничего особенного я не вижу
на дворе, но от этих толчков локтем и от кратких слов всё видимое кажется особо значительным, всё крепко запоминается. Вот по двору
бежит кошка, остановилась перед светлой лужей и, глядя
на свое отражение, подняла мягкую лапу, точно ударить хочет его, — Хорошее Дело говорит тихонько...
Но я испугался,
побежал за нею и стал швырять в мещан голышами, камнями, а она храбро тыкала мещан коромыслом, колотила их по плечам, по башкам. Вступились и еще какие-то люди, мещане убежали, бабушка стала мыть избитого; лицо у него было растоптано, я и сейчас с отвращением вижу, как он прижимал грязным пальцем оторванную ноздрю, и выл, и кашлял, а из-под пальца брызгала кровь в лицо бабушке,
на грудь ей; она тоже кричала, тряслась вся.
И вот, каждый раз, когда
на улице бухали выстрелы, дядя Петр — если был дома — поспешно натягивал
на сивую голову праздничный выгоревший картуз с большим козырьком и торопливо
бежал за ворота.
Я
побежал в кухню рассказать бабушке всё, что видел и слышал, она месила в квашне тесто
на хлебы, покачивая опыленной головою; выслушав меня, она спокойно сказала...
Этот крик длился страшно долго, и ничего нельзя было понять в нем; но вдруг все, точно обезумев, толкая друг друга, бросились вон из кухни,
побежали в сад, — там в яме, мягко выстланной снегом, лежал дядя Петр, прислонясь спиною к обгорелому бревну, низко свесив голову
на грудь.
Нас выпороли и наняли нам провожатого, бывшего пожарного, старичка со сломанной рукою, — он должен был следить, чтобы Саша не сбивался в сторону по пути к науке. Но это не помогло:
на другой же день брат, дойдя до оврага, вдруг наклонился, снял с ноги валенок и метнул его прочь от себя, снял другой и бросил в ином направлении, а сам, в одних чулках, пустился
бежать по площади. Старичок, охая, потрусил собирать сапоги, а затем, испуганный, повел меня домой.
А он вылез, да
бегом, да в полицию — полиция тут же, знаешь,
на площади.
Бывали ночи, когда вдруг в поле,
на улице вскипал пьяный крик, кто-то
бежал, тяжко топая ногами, — это было привычно и не возбуждало внимания.
Оба они как будто долго
бежали, утомились, всё
на них смялось, вытерлось, и ничего им не нужно, а только бы лечь да отдохнуть.
Ой, стук-постук —
Молодой пастух,
Он — в окошко падогом,
Мы
на улицу
бегом!
Пастух Борька,
Вечерняя зорька,
Заиграет
на свирели —
Все в деревне присмирели!
Неточные совпадения
Городничий (хватаясь за голову).Ах, боже мой, боже мой! Ступай скорее
на улицу, или нет —
беги прежде в комнату, слышь! и принеси оттуда шпагу и новую шляпу. Ну, Петр Иванович, поедем!
Квартальные отворяют обе половинки дверей. Входит Хлестаков; за ним городничий, далее попечитель богоугодных заведений, смотритель училищ, Добчинскии и Бобчинский с пластырем
на носу. Городничий указывает квартальным
на полу бумажку — они
бегут и снимают ее, толкая друг друга впопыхах.
И то
бежать не бросился, // А так всадил рогатину, // Что словно как
на вертеле // Цыпленок — завертелася // И часу не жила!
Зеленеет лес, // Зеленеет луг, // Где низиночка — // Там и зеркало! // Хорошо, светло // В мире Божием, // Хорошо, легко, // Ясно
на́ сердце. // По водам плыву // Белым лебедем, // По степям
бегу // Перепелочкой.
Мы идем, идем — // Остановимся, //
На леса, луга // Полюбуемся. // Полюбуемся // Да послушаем, // Как шумят-бегут // Воды вешние, // Как поет-звенит // Жавороночек! // Мы стоим, глядим… // Очи встретятся — // Усмехнемся мы, // Усмехнется нам // Лиодорушка.