— Не целуйте меня! Я не стою ваших ласк… Вы добрый, хороший, а мы дурные и гадкие, — все еще плача, шептал Юрик. — Но теперь я исправлюсь и братьям велю быть иными… то есть Сереже… Бобка и без того лучше нас всех… И
Мае скажу… Ах, зачем, зачем я не стал хорошим раньше — тогда бы бедный попка остался жив!
Неточные совпадения
«Отчего у вас, — спросили они, вынув бумагу, исписанную японскими буквами, —
сказали на фрегате, что корвет вышел из Камчатки в
мае, а на корвете
сказали, что в июле?» — «Оттого, — вдруг послышался сзади голос командира этого судна, который случился тут же, — я похерил два месяца, чтоб не было придирок да расспросов, где были в это время и что делали». Мы все засмеялись, а Посьет что-то придумал и
сказал им в объяснение.
Я не уехал ни на другой, ни на третий день. Дорогой на болотах и на реке
Мае, едучи верхом и в лодке, при легких утренних морозах, я простудил ноги. На третий день по приезде в Якутск они распухли. Доктор
сказал, что водой по Лене мне ехать нельзя, что надо подождать, пока пройдет опухоль.
Встречая кречеток только в продолжение двух месяцев, с начала
мая до начала июля, в исключительную эпоху их жизни, я, к сожалению, ничего не могу
сказать более о нравах этой довольно крепкой, складной и красивой птицы.
В конце
мая Эйсмонды переселились в Парголово, или, лучше
сказать, одна Мари переехала туда.
— Нехороши наши места стали, неприглядны, — говорит мой спутник, старинный житель этой местности, знающий ее как свои пять пальцев, — покуда леса были целы — жить было можно, а теперь словно последние времена пришли. Скоро ни гриба, ни ягоды, ни птицы — ничего не будет. Пошли сиверки, холода, бездождица: земля трескается, а пару не дает. Шутка
сказать:
май в половине, а из полушубков не выходим!