Неточные совпадения
Говорила она, как-то особенно выпевая
слова, и они легко укреплялись в памяти моей, похожие на цветы, такие же ласковые, яркие, сочные.
Сказки она сказывает тихо, таинственно, наклонясь к моему лицу, заглядывая в глаза мне расширенными зрачками, точно вливая в сердце мое силу, приподнимающую меня.
Говорит, точно поет, и чем дальше, тем складней звучат
слова. Слушать ее невыразимо приятно. Я слушаю и прошу...
Я очутился на дворе. Двор был тоже неприятный: весь завешан огромными мокрыми тряпками, заставлен чанами с густой разноцветной водою. В ней тоже мокли тряпицы. В углу, в низенькой полуразрушенной пристройке, жарко горели дрова в печи, что-то кипело, булькало, и невидимый человек громко
говорил странные
слова...
Она умела
говорить краткие
слова как-то так, точно отталкивала ими людей от себя, отбрасывала их, и они умалялись.
Худенький, темный, с выпученными, рачьими глазами, Саша Яковов
говорил торопливо, тихо, захлебываясь
словами, и всегда таинственно оглядывался, точно собираясь бежать куда-то, спрятаться. Карие зрачки его были неподвижны, но, когда он возбуждался, дрожали вместе с белками.
Дядя Яков любовно настраивал гитару, а настроив,
говорил всегда одни и те же
слова...
Она
говорила о нем особенно: очень тихо, странно растягивая
слова, прикрыв глаза и непременно сидя; приподнимется, сядет, накинет на простоволосую голову платок и заведет надолго, пока не заснешь...
И она смеется сердечным смешком, нос ее дрожит уморительно, а глаза, задумчиво светясь, ласкают меня,
говоря обо всем еще понятнее, чем
слова.
Черная обезьяна в перьях оглушительно орет что-то похожее на
слова бабушки, — старуха смеется радостно, дает птице просяной каши с пальца и
говорит...
— Нет, именно это! Это страшно русское, — возбужденно выкрикивал нахлебник и, вдруг остолбенев среди кухни, начал громко
говорить, рассекая воздух правой рукою, а в левой дрожали очки.
Говорил долго, яростно, подвизгивая и притопывая ногою, часто повторяя одни и те же
слова...
Иногда он прерывал работу, садился рядом со мною, и мы долго смотрели в окно, как сеет дождь на крыши, на двор, заросший травою, как беднеют яблони, теряя лист.
Говорил Хорошее Дело скупо, но всегда какими-то нужными
словами; чаще же, желая обратить на что-либо мое внимание, он тихонько толкал меня и показывал глазом, подмигивая.
Ничего особенного я не вижу на дворе, но от этих толчков локтем и от кратких
слов всё видимое кажется особо значительным, всё крепко запоминается. Вот по двору бежит кошка, остановилась перед светлой лужей и, глядя на свое отражение, подняла мягкую лапу, точно ударить хочет его, — Хорошее Дело
говорит тихонько...
Потрясенный виденным, я не успел удивиться его
словам и продолжал
говорить, но он обнял меня и, расхаживая по комнате, спотыкаясь, заговорил...
Он
говорил, словно маленький, одних лет со мною; а я страшно обрадовался его
словам, мне даже показалось, что я давно, еще тогда понял его; я так и сказал...
— Еретики, безбожники, —
говорил он о всех его жителях, а женщин называл гадким
словом, смысл которого дядя Петр однажды объяснил мне тоже очень гадко и злорадно.
Они рассказывали о своей скучной жизни, и слышать это мне было очень печально;
говорили о том, как живут наловленные мною птицы, о многом детском, но никогда ни
слова не было сказано ими о мачехе и отце, — по крайней мере я этого не помню. Чаще же они просто предлагали мне рассказать сказку; я добросовестно повторял бабушкины истории, а если забывал что-нибудь, то просил их подождать, бежал к бабушке и спрашивал ее о забытом. Это всегда было приятно ей.
Весь день в доме было нехорошо, боязно; дед и бабушка тревожно переглядывались,
говорили тихонько и непонятно, краткими
словами, которые еще более сгущали тревогу.
Она
говорила, сердясь, что я бестолков и упрям; это было горько слышать, я очень добросовестно старался запомнить проклятые стихи и мысленно читал их без ошибок, но, читая вслух, — неизбежно перевирал. Я возненавидел эти неуловимые строки и стал, со зла, нарочно коверкать их, нелепо подбирая в ряд однозвучные
слова; мне очень нравилось, когда заколдованные стихи лишались всякого смысла.
— Что ты
говоришь, отсохни твой язык! — сердилась бабушка. — Да как услышит дед эти твои
слова?
Приезжал дядя Яков с гитарой, привозил с собою кривого и лысого часовых дел мастера, в длинном черном сюртуке, тихонького, похожего на монаха. Он всегда садился в угол, наклонял голову набок и улыбался, странно поддерживая ее пальцем, воткнутым в бритый раздвоенный подбородок. Был он темненький, его единый глаз смотрел на всех как-то особенно пристально;
говорил этот человек мало и часто повторял одни и те же
слова...
Приходила бабушка; всё чаще и крепче
слова ее пахли водкой, потом она стала приносить с собою большой белый чайник, прятала его под кровать ко мне и
говорила, подмигивая...
Прижмется, бывало, ко мне, обнимет, а то схватит на руки, таскает по горнице и
говорит: «Ты,
говорит, настоящая мне мать, как земля, я тебя больше Варвары люблю!» А мать твоя, в ту пору, развеселая была озорница — бросится на него, кричит: «Как ты можешь такие
слова говорить, пермяк, солены уши?» И возимся, играем трое; хорошо жили мы, голуба́ душа!
Простые
слова теперь имели особенный смысл, за ними пряталось большое, грустное, о чем не нужно
говорить и что все знают.
Мне не нравилось, что она зажимает рот, я убежал от нее, залез на крышу дома и долго сидел там за трубой. Да, мне очень хотелось озорничать,
говорить всем злые
слова, и было трудно побороть это желание, а пришлось побороть: однажды я намазал стулья будущего вотчима и новой бабушки вишневым клеем, оба они прилипли; это было очень смешно, но когда дед отколотил меня, на чердак ко мне пришла мать, привлекла меня к себе, крепко сжала коленями и сказала...
Вотчим был строг со мной, неразговорчив с матерью, он всё посвистывал, кашлял, а после обеда становился перед зеркалом и заботливо, долго ковырял лучинкой в неровных зубах. Всё чаще он ссорился с матерью, сердито
говорил ей «вы» — это выканье отчаянно возмущало меня. Во время ссор он всегда плотно прикрывал дверь в кухню, видимо, не желая, чтоб я слышал его
слова, но я все-таки вслушивался в звуки его глуховатого баса.
У Костромы было чувство брезгливости к воришкам,
слово — «вор» он произносил особенно сильно и, когда видел, что чужие ребята обирают пьяных, — разгонял их, если же удавалось поймать мальчика — жестоко бил его. Этот большеглазый, невеселый мальчик воображал себя взрослым, он ходил особенной походкой, вперевалку, точно крючник, старался
говорить густым, грубым голосом, весь он был какой-то тугой, надуманный, старый. Вяхирь был уверен, что воровство — грех.
Нашим миротворцем был Вяхирь, он всегда умел вовремя сказать нам какие-то особенные
слова; простые — они удивляли и конфузили нас. Он и сам
говорил их с удивлением. Злые выходки Язя не обижали, не пугали его, он находил всё дурное ненужным и спокойно, убедительно отрицал.
Она совсем онемела, редко скажет
слово кипящим голосом, а то целый день молча лежит в углу и умирает. Что она умирала — это я, конечно, чувствовал, знал, да и дед слишком часто, назойливо
говорил о смерти, особенно по вечерам, когда на дворе темнело и в окна влезал теплый, как овчина, жирный запах гнили.
Когда гроб матери засыпали сухим песком и бабушка, как слепая, пошла куда-то среди могил, она наткнулась на крест и разбила себе лицо. Язёв отец отвел ее в сторожку, и, пока она умывалась, он тихонько
говорил мне утешительные
слова...
Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому
слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину.
Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Городничий (с неудовольствием).А, не до
слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы,
говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами! не дадите ни
слова поговорить о деле. Ну что, друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как
говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими.
Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и
слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
Хлестаков. Ну, да что, зачем?
говори в коротких
словах.