Неточные совпадения
— Хитрят всё,
богу на смех! Ну, а дедушка хитрости эти видит да нарочно дразнит Яшу
с Мишей: «Куплю, говорит, Ивану рекрутскую квитанцию, чтобы
его в солдаты не забрали: мне
он самому нужен!» А
они сердятся,
им этого не хочется, и денег жаль, — квитанция-то дорогая!
— Не сильнее, а старше! Кроме того, — муж! За меня
с него бог спросит, а мне заказано терпеть…
— Иду как-то великим постом, ночью, мимо Рудольфова дома; ночь лунная, молосная, вдруг вижу: верхом на крыше, около трубы, сидит черный, нагнул рогатую-то голову над трубой и нюхает, фыркает, большой, лохматый. Нюхает да хвостом по крыше и возит, шаркает. Я перекрестила
его: «Да воскреснет
бог и расточатся врази
его», — говорю. Тут
он взвизгнул тихонько и соскользнул кувырком
с крыши-то во двор, — расточился! Должно, скоромное варили Рудольфы в этот день,
он и нюхал, радуясь…
— Сердится, трудно
ему, старому, неудачи всё… Ты ложись
с богом, не думай про это…
Ее
бог был весь день
с нею, она даже животным говорила о
нем. Мне было ясно, что этому
богу легко и покорно подчиняется всё: люди, собаки, птицы, пчелы и травы;
он ко всему на земле был одинаково добр, одинаково близок.
Но, ставя
бога грозно и высоко над людьми,
он, как и бабушка, тоже вовлекал
его во все свои дела, — и
его и бесчисленное множество святых угодников. Бабушка же как будто совсем не знала угодников, кроме Николы, Юрия, Фрола и Лавра, хотя
они тоже были очень добрые и близкие людям: ходили по деревням и городам, вмешиваясь в жизнь людей, обладая всеми свойствами
их. Дедовы же святые были почти все мученики,
они свергали идолов, спорили
с римскими царями, и за это
их пытали, жгли, сдирали
с них кожу.
Старче всё тихонько
богу плачется,
Просит у
Бога людям помощи,
У Преславной Богородицы радости,
А Иван-от Воин стоит около,
Меч
его давно в пыль рассыпался,
Кованы доспехи съела ржавчина,
Добрая одежа поистлела вся,
Зиму и лето гол стоит Иван,
Зной
его сушит — не высушит,
Гнус
ему кровь точит — не выточит,
Волки, медведи — не трогают,
Вьюги да морозы — не для
него,
Сам-от
он не в силе
с места двинуться,
Ни руки поднять и ни слова сказать,
Это, вишь,
ему в наказанье дано...
И крепко, гулко ударил себя кулаком в грудь; мне это не понравилось, мне вообще не нравилось, как
он говорит
с богом, всегда будто хвастаясь пред
ним.
— Иди,
с богом! Не спорь. Человек
он спокойный, в своем деле — мастер и Лексею — хороший отец…
Ну, вот и пришли
они, мать
с отцом, во святой день, в прощеное воскресенье, большие оба, гладкие, чистые; встал Максим-то против дедушки — а дед
ему по плечо, — встал и говорит: «Не думай,
бога ради, Василий Васильевич, что пришел я к тебе по приданое, нет, пришел я отцу жены моей честь воздать».
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера,
с тем чтобы отправить
его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Говорят, что я
им солоно пришелся, а я, вот ей-богу, если и взял
с иного, то, право, без всякой ненависти.
Сначала
он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к
нему не поедет, и что
он не хочет сидеть за
него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился
с ним, тотчас переменил мысли, и, слава
богу, все пошло хорошо.
Бобчинский.
Он,
он, ей-богу
он… Такой наблюдательный: все обсмотрел. Увидел, что мы
с Петром-то Ивановичем ели семгу, — больше потому, что Петр Иванович насчет своего желудка… да, так
он и в тарелки к нам заглянул. Меня так и проняло страхом.
Глеб —
он жаден был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На десятки лет, до недавних дней // Восемь тысяч душ закрепил злодей, //
С родом,
с племенем; что народу-то! // Что народу-то!
с камнем в воду-то! // Все прощает
Бог, а Иудин грех // Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за то тебе вечно маяться!