Неточные совпадения
Через несколько дней я,
бабушка и мать ехали на пароходе, в маленькой каюте; новорожденный брат мой Максим умер и
лежал на столе в углу, завернутый в белое, спеленатый красною тесьмой.
Бабушка, сидя около меня, чесала волосы и морщилась, что-то нашептывая. Волос у нее было странно много, они густо покрывали ей плечи, грудь, колени и
лежали на полу, черные, отливая синим. Приподнимая их с пола одною рукою и держа на весу, она с трудом вводила в толстые пряди деревянный редкозубый гребень; губы ее кривились, темные глаза сверкали сердито, а лицо в этой массе волос стало маленьким и смешным.
—
Лежит, в запон [Запон — искаж. зипун: крестьянский кафтан из толстого сукна.] обернут, — задумчиво и таинственно сказывала
бабушка, — еле попискивает, закоченел уж.
Я
лежу на широкой кровати, вчетверо окутан тяжелым одеялом, и слушаю, как
бабушка молится богу, стоя на коленях, прижав одну руку ко груди, другою неторопливо и нечасто крестясь.
Пришла мать, от ее красной одежды в кухне стало светлее, она сидела на лавке у стола, дед и
бабушка — по бокам ее, широкие рукава ее платья
лежали у них на плечах, она тихонько и серьезно рассказывала что-то, а они слушали ее молча, не перебивая. Теперь они оба стали маленькие, и казалось, что она — мать им.
Ночью,
лежа с
бабушкой на полатях, я надоедно твердил ей всё, что помнил из книг, и всё, что сочинял сам; иногда она хохотала, но чаще журила меня...
Целый день дед,
бабушка и моя мать ездили по городу, отыскивая сбежавшего, и только к вечеру нашли Сашу у монастыря, в трактире Чиркова, где он увеселял публику пляской. Привезли его домой и даже не били, смущенные упрямым молчанием мальчика, а он
лежал со мною на полатях, задрав ноги, шаркая подошвами по потолку, и тихонько говорил...
Однажды вечером, когда я уже выздоравливал и
лежал развязанный, — только пальцы были забинтованы в рукавички, чтоб я не мог царапать лица, —
бабушка почему-то запоздала прийти в обычное время, это вызвало у меня тревогу, и вдруг я увидал ее: она
лежала за дверью на пыльном помосте чердака, вниз лицом, раскинув руки, шея у нее была наполовину перерезана, как у дяди Петра, из угла, из пыльного сумрака к ней подвигалась большая кошка, жадно вытаращив зеленые глаза.
Бабушка не спит долго,
лежит, закинув руки под голову, и в тихом возбуждении рассказывает что-нибудь, видимо, нисколько не заботясь о том, слушаю я ее или нет. И всегда она умела выбрать сказку, которая делала ночь еще значительней, еще краше.
Но вот наконец я сдал экзамен в третий класс, получил в награду Евангелие, Басни Крылова в переплете и еще книжку без переплета, с непонятным титулом — «Фата-Моргана», дали мне также похвальный лист. Когда я принес эти подарки домой, дед очень обрадовался, растрогался и заявил, что всё это нужно беречь и что он запрет книги в укладку себе.
Бабушка уже несколько дней
лежала больная, у нее не было денег, дед охал и взвизгивал...
Неточные совпадения
Самое значительное и очень неприятное рассказал Климу о народе отец. В сумерках осеннего вечера он, полураздетый и мягонький, как цыпленок, уютно
лежал на диване, — он умел
лежать удивительно уютно. Клим, положа голову на шерстяную грудь его, гладил ладонью лайковые щеки отца, тугие, как новый резиновый мяч. Отец спросил: что сегодня говорила
бабушка на уроке закона божия?
«Как это они живут?» — думал он, глядя, что ни
бабушке, ни Марфеньке, ни Леонтью никуда не хочется, и не смотрят они на дно жизни, что
лежит на нем, и не уносятся течением этой реки вперед, к устью, чтоб остановиться и подумать, что это за океан, куда вынесут струи? Нет! «Что Бог даст!» — говорит
бабушка.
В один такой час хандры он
лежал с сигарой на кушетке в комнате Татьяны Марковны.
Бабушка, не сидевшая никогда без дела, с карандашом поверяла какие-то, принесенные ей Савельем, счеты.
На поясе и в карманах висело и
лежало множество ключей, так что
бабушку, как гремучую змею, можно было слышать издали, когда она идет по двору или по саду.
От этого, бросая в горячем споре бомбу в лагерь неуступчивой старины, в деспотизм своеволия, жадность плантаторов, отыскивая в людях людей, исповедуя и проповедуя человечность, он добродушно и снисходительно воевал с
бабушкой, видя, что под старыми, заученными правилами таился здравый смысл и житейская мудрость и
лежали семена тех начал, что безусловно присвоивала себе новая жизнь, но что было только завалено уродливыми формами и наростами в старой.