Варвара Михайловна (волнуясь). А я не знаю… Я не вижу ничего более яркого… (Шалимов внимательно прислушивается к
словам Варвары Михайловны.) Я не умею говорить… Но, господа, я сердцем чувствую: надо, необходимо пробудить в людях сознание своего достоинства, во всех людях… во всех! Тогда никто из нас не будет оскорблять другого… Ведь мы не умеем уважать человека, и это так больно… обидно…
Неточные совпадения
Варвара Михайловна. Ни
словом! Ни я, ни он…
Варвара Михайловна.
Слова волнуют нас больше, чем люди… Вы не находите?
Варвара Михайловна (негромко). Сергей, послушай: пожалуйста, молчи об этом… ни
слова никому! Ты не понимаешь!.. Ты неверно понял… Я боюсь, ты расскажешь всем… и это будет нехорошо — пойми.
Варвара Михайловна. Дай мне честное
слово, что ты забудешь об этом! Дай!
(Соня выходит из леса и стоит несколько секунд за копной. В руках у нее цветы, она хочет осыпать ими мать и
Варвару Михайловну. Слышит
слова матери, делает движение к ней и, повернувшись, неслышно уходит.)
Варвара Михайловна (сильно). Неправда! Не верю я вам! Все это только жалобные
слова! Ведь не могу же я переложить свое сердце в вашу грудь… если я сильный человек! Я не верю, что где-то вне человека существует сила, которая может перерождать его. Или она в нем, или ее нет! Я не буду больше говорить… в душе моей растет вражда…
«Наверное, так», — подумал он, не испытывая ни ревности, ни обиды, — подумал только для того, чтоб оттолкнуть от себя эти мысли. Думать нужно было о
словах Варвары, сказавшей, что он себя насилует и идет на убыль.
Самым сильным выражением его дружеского расположения было
слово варвар или варварка, и потому Софья Николавна, которой он был предан душевно, беспрестанно называлась варваркой.
Неточные совпадения
Варвара как-то тяжело, неумело улеглась спиною к нему; он погасил свечу и тоже лег, ожидая, что еще скажет она, и готовясь наговорить ей очень много обидной правды. В темноте под потолком медленно вращались какие-то дымные пятна, круги. Ждать пришлось долго, прежде чем в тишине прозвучали тихие
слова:
Он справился о температуре, о докторе, сказал несколько обычных в таких случаях — утешающих
слов, присмотрелся к лицу
Варвары и решил:
Варвара пригласила к столу. Сидя напротив еврея, Самгин вспомнил
слова Тагильского: «Одно из самых отвратительных явлений нашей жизни — еврей, зараженный русским нигилизмом». Этот — не нигилист. И — не Прейс…
В ее возбуждении, в жестах,
словах Самгин видел то наигранное и фальшивое, от чего он почти уже отучил ее своими насмешками. Было ясно, что Лидия рада встрече с подругой, тронута ее радостью; они, обнявшись, сели на диван,
Варвара плакала, сжимая ладонями щеки Лидии, глядя в глаза ее.
Возвратясь в Москву, он остановился в меблированных комнатах, где жил раньше, пошел к
Варваре за вещами своими и был встречен самой Варварой. Жестом человека, которого толкнули в спину, она протянула ему руки, улыбаясь, выкрикивая веселые
слова. На минуту и Самгин ощутил, что ему приятна эта девица, смущенная несдержанным взрывом своей радости.