Шалимов. Э! Что усы! Оставим их в покое. Вы знаете пословицу: с волками жить — по-волчьи выть? Это, скажу вам, недурная пословица. Особенно для того, кто выпил до дна горькую чашу одиночества… Вы, должно быть, еще не вполне насладились им… и вам трудно
понять человека, который… Впрочем, не смею задерживать вас…
Неточные совпадения
Варвара Михайловна. А мне вот хочется уйти куда-то, где живут простые, здоровые
люди, где говорят другим языком и делают какое-то серьезное, большое, всем нужное дело… Ты
понимаешь меня?..
Замыслов (входя). Развращал молодежь… Соня и Зимин убеждали меня, что жизнь дана
человеку для ежедневного упражнения в разрешении разных социальных, моральных и иных задач, а я доказывал им, что жизнь — искусство! Вы
понимаете, жизнь — искусство смотреть на все своими глазами, слышать своими ушами…
Марья Львовна. Я? нет! Я вижу: вы искренне… кричите… и, хотя для меня истерика не аргумент, я все же
понимаю — вас что-то сильно испугало… вы хотели бы спрятаться от жизни… И я знаю: не один вы хотите этого, —
людей испуганных не мало…
Шалимов (ворчливо). Ничего я не пишу… скажу прямо… Да! И какого тут черта напишешь, когда совершенно ничего
понять нельзя?
Люди какие-то запутанные, скользкие, неуловимые…
Шалимов. И я не
понимаю… но чувствую. Иду по улице и вижу каких-то
людей… У них совершенно особенные физиономии… и глаза… Смотрю я на них и чувствую: не будут они меня читать… не интересно им это… А зимой читал я на одном вечере и тоже… вижу — смотрит на меня множество глаз, внимательно, с любопытством смотрят, но это чужие мне
люди, не любят они меня. Не нужен я им… как латинский язык… Стар я для них… и все мои мысли — стары… И я не
понимаю, кто они? Кого они любят? Чего им надо?
Двоеточие. Конечно, будет скверно… потому —
человек прямой… и всякому,
понимаете, забавно попробовать — а ну-ка, не согнется ли?
Двоеточие. Ничего! Это пройдет. В нем есть внутренняя честность, знаете… Обыкновенно честность у
людей где-то снаружи прицеплена, вроде галстуха, что ли…
Человек больше сам про себя кричит: я честный, честный! Но когда,
понимаете, девица часто про себя говорит: ах, я девушка! ах, я девушка! — для меня это верный признак, что она в дамки прошла… Хо-хо! Вы меня простите, Марья Львовна.
Калерия. Нет, не
понимаешь! И я тебя не
понимаю. И никто никого не
понимает… не хочет
понять…
Люди блуждают, как льдины в холодном море севера… сталкиваются друг с другом…
Мне кажется, что я зашла в чужую сторону, к чужим
людям и не
понимаю их жизни!..
Не
понимаю я этой нашей жизни, жизни культурных
людей.
Двоеточие. Н-да! Мне это советовал один мон-шер, да не люблю я его,
понимаете. Жулик он рыжий, хоть и притворяется либералом. А, по совести говоря, жалко мне эти деньги Петру оставлять. На что ему? Он и теперь сильно зазнался. (Марья Львовна смеется, Двоеточие внимательно смотрит на нее.) Чего вы смеетесь? Глупым кажусь? Нет, я не глупый… а просто — не привык жить один. Э-эхма! Вздохнешь да охнешь, об одной сохнешь, а раздумаешься — всех жалко! А… хороший вы
человек, между прочим… (Смеется.)
Двоеточие. А я рад, что вы со мной едете. Городишко у нас маленький, красивый; кругом лес, река… Дом у меня огромный — десять комнат. В одной кашлянешь — по всем гул идет. Зимой, когда вьюга воет, очень гулко в комнатах. Н-да! (Соня быстро идет с правой стороны.) В юности,
понимаете, одиночество полезно
человеку… а вот под старость лучше вдвоем, хо-хо! А, озорница!.. Прощайте!
Басов.
Понимаю, батя, очень хорошо
понимаю!
Человек должен быть мягок, деликатен.
— Не мешайте ему, матушка, — сказал Нил Андреич, — на здоровье, народ молодой! Так как же вы
понимаете людей, батюшка? — обратился он к Райскому, — это любопытно!
И в самом деле, она с наивным любопытством смотрела на него, точно хотела поближе разглядеть и
понять человека, который когда-то любил ее так пламенно, с такой нежностью и так несчастливо; ее глаза благодарили его за эту любовь.
Неточные совпадения
Эх! эх! придет ли времечко, // Когда (приди, желанное!..) // Дадут
понять крестьянину, // Что розь портрет портретику, // Что книга книге розь? // Когда мужик не Блюхера // И не милорда глупого — // Белинского и Гоголя // С базара понесет? // Ой
люди,
люди русские! // Крестьяне православные! // Слыхали ли когда-нибудь // Вы эти имена? // То имена великие, // Носили их, прославили // Заступники народные! // Вот вам бы их портретики // Повесить в ваших горенках, // Их книги прочитать…
Всечасное употребление этого слова так нас с ним ознакомило, что, выговоря его,
человек ничего уже не мыслит, ничего не чувствует, когда, если б
люди понимали его важность, никто не мог бы вымолвить его без душевного почтения.
Стародум. Как
понимать должно тому, у кого она в душе. Обойми меня, друг мой! Извини мое простосердечие. Я друг честных
людей. Это чувство вкоренено в мое воспитание. В твоем вижу и почитаю добродетель, украшенную рассудком просвещенным.
И второе искушение кончилось. Опять воротился Евсеич к колокольне и вновь отдал миру подробный отчет. «Бригадир же, видя Евсеича о правде безнуждно беседующего, убоялся его против прежнего не гораздо», — прибавляет летописец. Или, говоря другими словами, Фердыщенко
понял, что ежели
человек начинает издалека заводить речь о правде, то это значит, что он сам не вполне уверен, точно ли его за эту правду не посекут.
Очевидно, фельетонист
понял всю книгу так, как невозможно было
понять ее. Но он так ловко подобрал выписки, что для тех, которые не читали книги (а очевидно, почти никто не читал ее), совершенно было ясно, что вся книга была не что иное, как набор высокопарных слов, да еще некстати употребленных (что показывали вопросительные знаки), и что автор книги был
человек совершенно невежественный. И всё это было так остроумно, что Сергей Иванович и сам бы не отказался от такого остроумия; но это-то и было ужасно.