Неточные совпадения
Говорил он долго и сухо, точно в барабан бил языком. Бурмистров, заложив руки за спину, не мигая, смотрел на стол, где аккуратно стояли и лежали странные вещи: борзая собака
желтой меди, стальной кубик, черный, с коротким дулом, револьвер, голая фарфоровая женщина, костяная чаша, подобная человечьему черепу, а в ней — сигары, масса цапок с
бумагами, и надо всем возвышалась высокая, на мраморной колонне, лампа с квадратным абажуром.
Конверт был из толстой, как лубок, бумаги; на продолговатой
желтой бумаге была огромная монограмма, и от письма пахло прекрасно.
«Это вот каждый день этак человек семь или восемь», говорит вам морской офицер, отвечая на выражение ужаса, выражающегося на вашем лице, зевая и свертывая папиросу из
желтой бумаги…
В декабре 1917 года я написал поэму «Петербург», прочитал ее своим друзьям и запер в стол: это было не время для стихов. Через год купил у оборванного, мчавшегося по улице мальчугана-газетчика «Знамя труда», большую газету на толстой
желтой бумаге. Дома за чаем развертываю, читаю: «Двенадцать». Подпись: «Александр Блок. Январь».
Офицер этот так спокойно свертывает папироску из
желтой бумаги, сидя на орудии, так спокойно прохаживается от одной амбразуры к другой, так спокойно, без малейшей афектации говорит с вами, что, несмотря на пули, которые чаще, чем прежде, жужжат над вами, вы сами становитесь хладнокровны и внимательно расспрашиваете и слушаете рассказы офицера.
Неточные совпадения
Доктор убил до шести птиц, золотистых, красных,
желтых: их потрошат и набивают хлопчатой
бумагой.
Анна Павловна берет лист серо-желтой
бумаги и разрезывает его на четвертушки.
Бумагу она жалеет и всю корреспонденцию ведет, по возможности, на лоскутках. Избегает она и почтовых расходов, предпочитая отправлять письма с оказией. И тут, как везде, наблюдается самая строгая экономия.
По субботам, когда дед, перепоров детей, нагрешивших за неделю, уходил ко всенощной, в кухне начиналась неописуемо забавная жизнь: Цыганок доставал из-за печи черных тараканов, быстро делал нитяную упряжь, вырезывал из
бумаги сани, и по
желтому, чисто выскобленному столу разъезжала четверка вороных, а Иван, направляя их бег тонкой лучиной, возбужденно визжал:
— Да вот четвертую сотню качаем.
Бумага паскудная такая, что мочи нет. Красная и
желтая ничего еще, а эта синяя — черт ее знает — вся под вальком крутится. Или опять и зеленая; вот и глядите, ни черта на ней не выходит.
От письма пахло знакомым духами — персидской сиренью; капли этих духов
желтыми пятнами засохли кое-где на
бумаге, и под ними многие буквы расплылись в разные стороны.