Неточные совпадения
В Англии и ее колониях
письмо есть заветный предмет, который проходит чрез тысячи рук, по железным и другим дорогам, по океанам, из полушария в полушарие, и находит неминуемо того, к кому послано, если только он жив, и так же неминуемо возвращается, откуда послано, если он умер или сам воротился туда же.
Теперь вижу, что этого сделать не в состоянии, и потому посылаю эти
письма без перемены, как они
есть.
Не знаю, получили ли вы мое коротенькое
письмо из Дании, где, впрочем, я не
был, а писал его во время стоянки на якоре в Зунде.
Тогда я
был болен и всячески расстроен: все это должно
было отразиться и в
письме.
Как я обрадовался вашим
письмам — и обрадовался бескорыстно! в них нет ни одной новости, и не могло
быть: в какие-нибудь два месяца не могло ничего случиться; даже никто из знакомых не успел выехать из города или приехать туда.
Я дал ему
письмо, которое уже у меня
было готово, он схватил и опустил его в карман, кивнув тоже головой.
В отеле в час зазвонили завтракать. Опять разыгрался один из существенных актов дня и жизни. После десерта все двинулись к буфету, где, в черном платье, с черной сеточкой на голове, сидела Каролина и с улыбкой наблюдала, как смотрели на нее. Я попробовал
было подойти к окну, но места
были ангажированы, и я пошел писать к вам
письма, а часа в три отнес их сам на почту.
Но нам
было не до спанья: мы радовались, что, по обязательности адмирала, с помощию взятых им у банкиров Томсона и К0 рекомендательных
писем, мы увидим много нового и занимательного.
Я заглянул за борт: там целая флотилия лодок, нагруженных всякой всячиной, всего более фруктами. Ананасы лежали грудами, как у нас репа и картофель, — и какие! Я не думал, чтоб они достигали такой величины и красоты. Сейчас разрезал один и начал
есть: сок тек по рукам, по тарелке, капал на пол. Хотел писать
письмо к вам, но меня тянуло на палубу. Я покупал то раковину, то другую безделку, а более вглядывался в эти новые для меня лица. Что за живописный народ индийцы и что за неживописный — китайцы!
С приходом в порт Ллойд у нас
было много приятных ожиданий, оттого мы и приближались неравнодушно к новому берегу, нужды нет, что он пустой. Там ожидали нас: корвет из Камчатки, транспорт из Ситхи и курьеры из России, которые, конечно, привезли
письма. Все волновались этими надеждами.
Баниосам, на прощанье, сказано
было, что
есть два
письма: одно к губернатору, а другое выше; чтоб за первым он прислал чиновника, а другое принял сам.
«Хи, хи, хи!» — повторял тот и, обратившись к нам, перевел, что
письмо будет доставлено верно и в тот же день.
Вечером в тот день, то
есть когда японцы приняли
письмо, они, по обещанию, приехали сказать, что «отдали
письмо», в чем мы, впрочем, нисколько не сомневались.
Дня через три приехали опять гокейнсы, то
есть один Баба и другой, по обыкновению новый, смотреть фрегат. Они пожелали видеть адмирала, объявив, что привезли ответ губернатора на
письма от адмирала и из Петербурга. Баниосы передали, что его превосходительство «увидел
письмо с удовольствием и хорошо понял» и что постарается все исполнить. Принять адмирала он, без позволения, не смеет, но что послал уже курьера в Едо и ответ надеется получить скоро.
Да притом надо
было послать бумаги и
письма, через Гонконг и Ост-Индию, в Европу.
Я не раз упомянул о разрезывании брюха. Кажется, теперь этот обычай употребляется реже. После нашего прихода, когда правительство убедится, что и ему самому, не только подданным, придется изменить многое у себя, конечно
будут пороть брюхо еще реже. А вот пока что говорит об этом обычае мой ученый источник, из которого я привел некоторые места в начале этого
письма...
В бумаге заключалось согласие горочью принять
письмо. Только
было, на вопрос адмирала, я разинул рот отвечать, как губернатор взял другую бумагу, таким же порядком прочел ее; тот же старик, секретарь, взял и передал ее, с теми же церемониями, Кичибе. В этой второй бумаге сказано
было, что «
письмо будет принято, но что скорого ответа на него
быть не может».
Оно покажется нелогично, не прочитавши
письма, сказать, что скорого ответа не может
быть.
Весь день и вчера всю ночь писали бумаги в Петербург; не до посетителей
было, между тем они приезжали опять предложить нам стать на внутренний рейд. Им сказано, что хотим стать дальше, нежели они указали. Они поехали предупредить губернатора и завтра хотели
быть с ответом. О береге все еще ни слова: выжидают, не уйдем ли. Вероятно, губернатору велено не отводить места, пока в Едо не прочтут
письма из России и не узнают, в чем дело, в надежде, что, может
быть, и на берег выходить не понадобится.
Адмирал, между прочим, приказал прибавить в
письме, что «это событие случилось до получения первых наших бумаг и не помешало им распорядиться принятием их, также определить церемониал свидания российского полномочного с губернатором и т. п., стало
быть, не помешает и дальнейшим распоряжениям, так как ход государственных дел в такой большой империи остановиться не может, несмотря ни на какие обстоятельства.
В одном из прежних
писем я говорил о способе их действия: тут, как ни знай сердце человеческое, как ни
будь опытен, а трудно действовать по обыкновенным законам ума и логики там, где нет ключа к миросозерцанию, нравственности и нравам народа, как трудно разговаривать на его языке, не имея грамматики и лексикона.
В Новый год, вечером, когда у нас все уже легли, приехали два чиновника от полномочных, с двумя второстепенными переводчиками, Сьозой и Льодой, и привезли ответ на два вопроса. К. Н. Посьет спал; я ходил по палубе и встретил их. В бумаге сказано
было, что полномочные теперь не могут отвечать на предложенные им вопросы, потому что у них
есть ответ верховного совета на
письмо из России и что, по прочтении его, адмиралу, может
быть, ответы на эти вопросы и не понадобятся. Нечего делать, надо
было подождать.
Измученные, мы воротились домой.
Было еще рано, я ушел в свою комнату и сел писать
письма. Невозможно: мною овладело утомление; меня гнело; перо падало из рук; мысли не связывались одни с другими; я засыпал над бумагой и поневоле последовал полуденному обычаю: лег и заснул крепко до обеда.
Скоро ли же и эти страны свяжутся в одну цепь и
будут посылать в Европу
письма, товары и т. п.?
Вчера, 17-го, какая встреча: обедаем; говорят, шкуна какая-то видна. Велено поднять флаг и выпалить из пушки. Она подняла наш флаг. Браво! Шкуна «Восток» идет к нам с вестями из Европы, с
письмами… Все ожило. Через час мы читали газеты, знали все, что случилось в Европе по март. Пошли толки, рассуждения, ожидания. Нашим судам велено идти к русским берегам. Что-то
будет? Скорей бы добраться: всего двести пятьдесят миль осталось до места, где предположено ждать дальнейших приказаний.
Неточные совпадения
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это
письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие
были! Ямщикам скажи, что я
буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы
пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и говорю ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного
письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая, не знаю, за чем-то
была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
Городничий. Какая война с турками! Просто нам плохо
будет, а не туркам. Это уже известно: у меня
письмо.
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете
писем:
есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Почтмейстер. Знаю, знаю… Этому не учите, это я делаю не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что
есть нового на свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение. Иное
письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая… лучше, чем в «Московских ведомостях»!