Неточные совпадения
«Отвези в последний раз в Саймонстоун, — сказал я не без грусти, — завтра утром приезжай за нами». — «Yes, sir, — отвечал он, — а знаете ли, — прибавил потом, — что
пришло еще русское
судно?» — «Какое? когда?» — «Вчера вечером», — отвечал он.
Года четыре назад
приходили два китоловные
судна и, постояв несколько времени, ушли, как делают все порядочные люди и корабли.
Тихо, хорошо. Наступил вечер: лес с каждой минутой менял краски и наконец стемнел; по заливу, как тени, качались отражения скал с деревьями. В эту минуту за нами
пришла шлюпка, и мы поехали. Наши
суда исчезали на темном фоне утесов, и только когда мы подъехали к ним вплоть, увидели мачты, озаренные луной.
Он ужасно встревожился, опасаясь, вероятно, не за подкреплением ли идут
суда, и поспешно
прислал сказать, чтобы мы не посылали транспорта, что свежую провизию мы можем покупать от голландцев, а они будут получать от японцев.
Не пускать… но их и теперь четыре
судна, а пожалуй,
придет и десять, все с длинными пушками.
Не дети ли, когда думали, что им довольно только не хотеть, так их и не тронут, не пойдут к ним даже и тогда, если они претерпевших кораблекрушение и брошенных на их берега иностранцев будут сажать в плен, купеческие
суда гонять прочь, а военные учтиво просить уйти и не
приходить?
19 числа перетянулись на новое место. Для буксировки двух
судов, в случае нужды,
пришло 180 лодок. Они вплоть стали к фрегату: гребцы, по обыкновению, голые; немногие были в простых, грубых, синих полухалатах. Много маленьких девчонок (эти все одеты чинно), но женщины ни одной. Мы из окон бросали им хлеб, деньги, роздали по чарке рому: они все хватали с жадностью. Их много налезло на пушки, в порта. Крик, гам!
Так японцам не удалось и это крайнее средство, то есть объявление о смерти сиогуна, чтоб заставить адмирала изменить намерение: непременно дождаться ответа. Должно быть, в самом деле японскому глазу больно видеть чужие
суда у себя в гостях! А они, без сомнения, надеялись, что лишь только они сделают такое важное возражение, адмирал уйдет, они ответ
пришлют года через два, конечно отрицательный, и так дело затянется на неопределенный и продолжительный срок.
А мы велели сказать, что дадим письма в Европу, и удивляемся, как губернатору могла
прийти в голову мысль мешать сношению двух европейских
судов между собою?
Мы
пришли в самую пору, то есть последние. В гостиной собралось человек восемь. Кроме нас четверых или пятерых тут были командиры английских и американских
судов и еще какие-то негоцианты да молодые люди, служащие в конторе Каннингама, тоже будущие негоцианты.
С часу на час ждали парохода с ост-индской почтой; и если б она
пришла с известием о войне, нашу шкуну могли бы захватить английские военные
суда.
— Куда ведет мост? — спросили мы И. В. Фуругельма, который прежде нас
пришел с своим
судном «Князь Меншиков» и успел ознакомиться с местностью острова.
В 1644 году Мигель Лопец Легаспи
пришел, с пятью монахами ордена августинцев и с пятью
судами, покорять острова силою креста и оружия.
Наши
суда «Князь Меншиков» и шкуна «Восток», — кажется, оба (забыл теперь) — уже
пришли прежде нас и проскользнули в узкости легко.
Дожидаться ответа на рапорт, пока он
придет в Россию, пока оттуда вышлют другое
судно, чего в военное время и нельзя было сделать, — значит нести все тягости какого-то плена.
— Я знаю, как сказать! Оттуда я проеду прямо в слободу, там у меня знакомый есть, Сизов, — так я скажу, что, мол, прямо из
суда пришла к нему, горе, мол, привело. А у него тоже горе — племянника осудили. Он покажет так же. Видите?
Неточные совпадения
По
суду // Продать решили мельницу: //
Пришел Ермило с прочими // В палату на торги.
Но, увы! комендант ничего не мог сказать мне решительного.
Суда, стоящие в пристани, были все — или сторожевые, или купеческие, которые еще даже не начинали нагружаться. «Может быть, дня через три, четыре
придет почтовое
судно, — сказал комендант, — и тогда — мы увидим». Я вернулся домой угрюм и сердит. Меня в дверях встретил казак мой с испуганным лицом.
В течение ближайших дней он убедился, что действительно ему не следует жить в этом городе. Было ясно: в адвокатуре местной, да, кажется, и у некоторых обывателей, подозрительное и враждебное отношение к нему — усилилось. Здоровались с ним так, как будто, снимая шапку, оказывали этим милость, не заслуженную им. Один из помощников, которые
приходили к нему играть в винт, ответил на его приглашение сухим отказом. А Гудим, встретив его в коридоре
суда, крякнул и спросил:
— В конце лета
суда с арбузами
придут, — продолжала она, — сколько их тут столпится! Мы покупаем только мочить, а к десерту свои есть, крупные, иногда в пуд весом бывают. Прошлый год больше пуда один был, бабушка архиерею отослала.
Вскочила это она, кричит благим матом, дрожит: „Пустите, пустите!“ Бросилась к дверям, двери держат, она вопит; тут подскочила давешняя, что
приходила к нам, ударила мою Олю два раза в щеку и вытолкнула в дверь: „Не стоишь, говорит, ты, шкура, в благородном доме быть!“ А другая кричит ей на лестницу: „Ты сама к нам
приходила проситься, благо есть нечего, а мы на такую харю и глядеть-то не стали!“ Всю ночь эту она в лихорадке пролежала, бредила, а наутро глаза сверкают у ней, встанет, ходит: „В
суд, говорит, на нее, в
суд!“ Я молчу: ну что, думаю, тут в
суде возьмешь, чем докажешь?