Неточные совпадения
Раза три в год Финский залив и покрывающее его серое небо нарядятся в голубой цвет и млеют, любуясь друг другом, и северный
человек, едучи из Петербурга в Петергоф, не насмотрится на редкое «чудо», ликует в непривычном зное, и все заликует: дерево, цветок и животное.
Оно и нелегко: если, сбираясь куда-нибудь на богомолье, в Киев или из деревни в Москву, путешественник не оберется суматохи, по десяти
раз кидается в объятия родных и друзей, закусывает, присаживается и т. п., то сделайте посылку, сколько понадобится времени, чтобы тронуться четыремстам
человек — в Японию.
С первого
раза невыгодно действует на воображение все, что потом привычному глазу кажется удобством: недостаток света, простора, люки, куда
люди как будто проваливаются, пригвожденные к стенам комоды и диваны, привязанные к полу столы и стулья, тяжелые орудия, ядра и картечи, правильными кучами на кранцах, как на подносах, расставленные у орудий; груды снастей, висящих, лежащих, двигающихся и неподвижных, койки вместо постелей, отсутствие всего лишнего; порядок и стройность вместо красивого беспорядка и некрасивой распущенности, как в
людях, так и в убранстве этого плавучего жилища.
Не лучше ли, когда порядочные
люди называют друг друга просто Семеном Семеновичем или Васильем Васильевичем, не одолжив друг друга ни
разу, разве ненарочно, случайно, не ожидая ничего один от другого, живут десятки лет, не неся тяжеcти уз, которые несет одолженный перед одолжившим, и, наслаждаясь друг другом, если можно, бессознательно, если нельзя, то как можно менее заметно, как наслаждаются прекрасным небом, чудесным климатом в такой стране, где дает это природа без всякой платы, где этого нельзя ни дать нарочно, ни отнять?
Несколько
раз ветер смеялся над усилиями
человека, сбрасывая башню в море.
Эта качка напоминала мне пока наши похождения в Балтийском и Немецком морях — не больше. Не привыкать уже было засыпать под размахи койки взад и вперед, когда голова и ноги постепенно поднимаются и опускаются. Я кое-как заснул, и то с грехом пополам: но не один
раз будил меня стук, топот
людей, суматоха с парусами.
Я тут же прилег и
раз десять вскакивал ночью, пробуждаясь от скрипа, от какого-нибудь внезапного крика, от топота
людей, от свистков; впросонках видел, как дед приходил и уходил с веселым видом.
Кушала она очень мало и чуть-чуть кончиком губ брала в рот маленькие кусочки мяса или зелень. Были тут вчерашние двое молодых
людей. «Yes, y-e-s!» — поддакивала беспрестанно полковница, пока ей говорил кто-нибудь. Отец Аввакум от скуки, в промежутках двух блюд, считал, сколько
раз скажет она «yes». «В семь минут 33
раза», — шептал он мне.
— Бог знает, где лучше! — отвечал он. — Последний
раз во время урагана потонуло до восьмидесяти судов в море, а на берегу опрокинуло целый дом и задавило пять
человек; в гонконгской гавани погибло без счета лодок и с ними до ста
человек.
Но с странным чувством смотрю я на эти игриво-созданные, смеющиеся берега: неприятно видеть этот сон, отсутствие движения.
Люди появляются редко; животных не видать; я только
раз слышал собачий лай. Нет людской суеты; мало признаков жизни. Кроме караульных лодок другие робко и торопливо скользят у берегов с двумя-тремя голыми гребцами, с слюнявым мальчишкой или остроглазой девчонкой.
Люди стали по реям и проводили нас, по-прежнему, троекратным «ура»; разноцветные флаги опять в одно мгновение развязались и пали на снасти, как внезапно брошенная сверху куча цветов. Музыка заиграла народный гимн. Впечатление было все то же, что и в первый
раз. Я ждал с нетерпением салюта: это была новость. Мне хотелось видеть, что японцы?
Кто учил этих детей природы строить? невольно спросишь себя: здесь никто не был; каких-нибудь сорок лет назад узнали о их существовании и в первый
раз заглянули к ним
люди, умеющие строить такие мосты; сами они нигде не были.
Наконец объявлено, что не сегодня, так завтра снимаемся с якоря. Надо было перебраться на фрегат. Я последние два дня еще
раз объехал окрестности, был на кальсадо, на Эскольте, на Розарио, в лавках. Вчера отправил свои чемоданы домой, а сегодня, после обеда, на катере отправился и сам. С нами поехал француз Рl. и еще испанец, некогда моряк, а теперь commandant des troupes, как он называл себя. В этот день обещали быть на фрегате несколько испанских семейств, в которых были приняты наши молодые
люди.
Наш рейс по проливу на шкуне «Восток», между Азией и Сахалином, был всего третий со времени открытия пролива. Эта же шкуна уже ходила из Амура в Аян и теперь шла во второй
раз. По этому случаю, лишь только мы миновали пролив, торжественно, не в урочный час, была положена доска, заменявшая стол, на свое место; в каюту вместо одиннадцати пришло семнадцать
человек, учредили завтрак и выпили несколько бокалов шампанского.
«Сохрани вас Боже! — закричал один бывалый
человек, — жизнь проклянете! Я десять
раз ездил по этой дороге и знаю этот путь как свои пять пальцев. И полверсты не проедете, бросите. Вообразите, грязь, брод; передняя лошадь ушла по пояс в воду, а задняя еще не сошла с пригорка, или наоборот. Не то так передняя вскакивает на мост, а задняя задерживает: вы-то в каком положении в это время? Между тем придется ехать по ущельям, по лесу, по тропинкам, где качка не пройдет. Мученье!»
По этой дороге
человек в первый
раз, может быть, прошел в 1845 году, и этот
человек, если не ошибаюсь, был преосвященный Иннокентий, архиепископ камчатский и курильский.
Видели мы по лесу опять множество бурундучков, опять quasi-соболя, ждали увидеть медведя, но не видали, видели только, как якут на станции, ведя лошадей на кормовище в лес, вооружился против «могущего встретиться» медведя ружьем, которое было в таком виде, в каком только первый
раз выдумал его
человек.
Я пригласил его пить чай. «У нас чаю и сахару нет, — вполголоса сказал мне мой
человек, — все вышло». — «Как, совсем нет?» — «Всего
раза на два». — «Так и довольно, — сказал я, — нас двое». — «А завтра утром что станете кушать?» Но я знал, что он любил всюду находить препятствия. «Давно ли я видел у тебя много сахару и чаю?» — заметил я. «Кабы вы одни кушали, а то по станциям и якуты, и якутки, чтоб им…» — «Без комплиментов! давай что есть!»
Сам адмирал, капитан (теперь адмирал) Посьет, капитан Лосев, лейтенант Пещуров и другие, да
человек осьмнадцать матросов, составляли эту экспедицию, решившуюся в первый
раз, со времени присоединения Амура к нашим владениям, подняться вверх по этой реке на маленьком пароходе, на котором в первый же
раз спустился по ней генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев.
Неточные совпадения
Стародум. Тут не самолюбие, а, так называть, себялюбие. Тут себя любят отменно; о себе одном пекутся; об одном настоящем часе суетятся. Ты не поверишь. Я видел тут множество
людей, которым во все случаи их жизни ни
разу на мысль не приходили ни предки, ни потомки.
Но Архипушко не слыхал и продолжал кружиться и кричать. Очевидно было, что у него уже начинало занимать дыхание. Наконец столбы, поддерживавшие соломенную крышу, подгорели. Целое облако пламени и дыма
разом рухнуло на землю, прикрыло
человека и закрутилось. Рдеющая точка на время опять превратилась в темную; все инстинктивно перекрестились…
Ни
разу не пришло ему на мысль: а что, кабы сим благополучным
людям да кровь пустить? напротив того, наблюдая из окон дома Распоповой, как обыватели бродят, переваливаясь, по улицам, он даже задавал себе вопрос: не потому ли
люди сии и благополучны, что никакого сорта законы не тревожат их?
Она сказала с ним несколько слов, даже спокойно улыбнулась на его шутку о выборах, которые он назвал «наш парламент». (Надо было улыбнуться, чтобы показать, что она поняла шутку.) Но тотчас же она отвернулась к княгине Марье Борисовне и ни
разу не взглянула на него, пока он не встал прощаясь; тут она посмотрела на него, но, очевидно, только потому, что неучтиво не смотреть на
человека, когда он кланяется.
Не
раз говорила она себе эти последние дни и сейчас только, что Вронский для нее один из сотен вечно одних и тех же, повсюду встречаемых молодых
людей, что она никогда не позволит себе и думать о нем; но теперь, в первое мгновенье встречи с ним, ее охватило чувство радостной гордости.