Неточные совпадения
Два времени года, и то это так говорится, а в самом деле ни одного:
зимой жарко, а летом знойно; а у вас там, на «дальнем севере», четыре сезона, и то это положено
по календарю, а в самом-то деле их семь или восемь.
Пожалуй; но ведь это выйдет вот что: «Англия страна дикая, населена варварами, которые питаются полусырым мясом, запивая его спиртом; говорят гортанными звуками; осенью и
зимой скитаются
по полям и лесам, а летом собираются в кучу; они угрюмы, молчаливы, мало сообщительны.
Зима! хороша
зима:
по улице жарко идти, солнце пропекает спину чуть не насквозь.
Мы продолжали подниматься
по узкой дороге между сплошными заборами
по обеим сторонам. Кое-где между зелени выглядывали цветы, но мало. А
зима, говорит консул. Хороша
зима: олеандр в цвету!
Хороша
зима! А кто ж это порхает
по кустам, поет? Не наши ли летние гостьи? А там какие это цветы выглядывают из-за забора? Бывают же такие
зимы на свете!
Зима все продолжалась, то есть облака плотно застилали горизонт,
по вечерам иногда бывало душно, но духота разрешалась проливным дождем — и опять легко и отрадно было дышать.
Из плодов видели фиги, кокосы, много апельсинных деревьев, но без апельсинов, цветов вовсе почти не видать; мало и насекомых, все
по случаю
зимы.
Но не все имеют право носить
по две сабли за поясом: эта честь предоставлена только высшему классу и офицерам; солдаты носят
по одной, а простой класс вовсе не носит; да он же ходит голый, так ему не за что было бы и прицепить ее, разве
зимой.
Кичибе вылезал совсем из своих халатов, которых,
по случаю
зимы, было на нем до пяти, чтоб убедить, но напрасно.
Потребность есть:
зимой они носят
по три,
по четыре халата из льняной материи, которые не заменят и одного суконного.
А свежо:
зима в полном разгаре, всего шесть градусов тепла. Небо ясно; ночи светлые; вода сильно искрится. Вообще, судя
по тому, что мы до сих пор испытали, можно заключить, что Нагасаки — один из благословенных уголков мира
по климату. Ровная погода: когда ветер с севера — ясно и свежо, с юга — наносит дождь. Но мы видели больше ясного времени.
«Нет, нынешней
зимой…» Опять мне пришло в голову, как в «Welch’s hotel», в Капштате,
по поводу разбитого стекла, что на нас сваливают вот этакие неисправности и говорят, что беспечность в характере русского человека: полноте, она в характере — просто человека.
Зимой едут отсюда на собаках, в так называемых нартах, длинных, низеньких санках, лежа,
по одному человеку в каждых.
Я узнал от смотрителя, однако ж, немного: он добавил, что там есть один каменный дом, а прочие деревянные; что есть продажа вина; что господа все хорошие и купечество знатное; что
зимой живут в городе, а летом на заимках (дачах), под камнем, «то есть камня никакого нет, — сказал он, — это только так называется»; что проезжих бывает мало-мало; что если мне надо ехать дальше, то чтоб я спешил, а то
по Лене осенью ехать нельзя, а берегом худо и т. п.
Приезжаете на станцию, конечно в плохую юрту, но под кров, греетесь у очага, находите летом лошадей,
зимой оленей и смело углубляетесь, вслед за якутом, в дикую, непроницаемую чащу леса, едете
по руслу рек, горных потоков, у подошвы гор или взбираетесь на утесы
по протоптанным и — увы! где романтизм? — безопасным тропинкам.
Не забудьте, что
по этим краям больших дорог мало, ездят все верхом и
зимой и летом, или дороги так узки, что запрягают лошадей гусем.
Один якут украдет, например, корову и, чтоб
зимой по следам не добрались до него, надевает на нее сары, или сапоги из конской кожи, какие сам носит.
Пустыня имеет ту выгоду, что здесь нет воровства. Кибитка стоит на улице, около нее толпа ямщиков, и ничего не пропадает.
По дороге тоже все тихо. Нет даже волков или редко водятся где-то в одном месте. Медведи
зимой все почивают.
Но наедине и порознь, смотришь, то та, то другая стоят, дружески обнявшись с ним, где-нибудь в уголке, и вечерком, особенно
по зимам, кому была охота, мог видеть, как бегали женские тени через двор и как затворялась и отворялась дверь его маленького чуланчика, рядом с комнатами кучеров.
Происходил он от старинного дома, некогда богатого; деды его жили пышно, по-степному: то есть принимали званых и незваных, кормили их на убой, отпускали по четверти овса чужим кучерам на тройку, держали музыкантов, песельников, гаеров и собак, в торжественные дни поили народ вином и брагой,
по зимам ездили в Москву на своих, в тяжелых колымагах, а иногда по целым месяцам сидели без гроша и питались домашней живностью.
Неточные совпадения
Знаком народу Фомушка: // Вериги двупудовые //
По телу опоясаны, //
Зимой и летом бос, // Бормочет непонятное, // А жить — живет по-божески:
Университетский вопрос был очень важным событием в эту
зиму в Москве. Три старые профессора в совете не приняли мнения молодых; молодые подали отдельное мнение. Мнение это,
по суждению одних, было ужасное,
по суждению других, было самое простое и справедливое мнение, и профессора разделились на две партии.
Это была сухая, желтая, с черными блестящими глазами, болезненная и нервная женщина. Она любила Кити, и любовь ее к ней, как и всегда любовь замужних к девушкам, выражалась в желании выдать Кити
по своему идеалу счастья замуж, и потому желала выдать ее за Вронского. Левин, которого она в начале
зимы часто у них встречала, был всегда неприятен ей. Ее постоянное и любимое занятие при встрече с ним состояло в том, чтобы шутить над ним.
— Не знаю, я не пробовал подолгу. Я испытывал странное чувство, — продолжал он. — Я нигде так не скучал
по деревне, русской деревне, с лаптями и мужиками, как прожив с матушкой
зиму в Ницце. Ницца сама
по себе скучна, вы знаете. Да и Неаполь, Сорренто хороши только на короткое время. И именно там особенно живо вспоминается Россия, и именно деревня. Они точно как…
Маленькая горенка с маленькими окнами, не отворявшимися ни в
зиму, ни в лето, отец, больной человек, в длинном сюртуке на мерлушках и в вязаных хлопанцах, надетых на босую ногу, беспрестанно вздыхавший, ходя
по комнате, и плевавший в стоявшую в углу песочницу, вечное сиденье на лавке, с пером в руках, чернилами на пальцах и даже на губах, вечная пропись перед глазами: «не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в сердце»; вечный шарк и шлепанье
по комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся в то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал к букве какую-нибудь кавыку или хвост; и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади пальцев: вот бедная картина первоначального его детства, о котором едва сохранил он бледную память.