Неточные совпадения
«Достал, — говорил он радостно каждый раз, вбегая с кувшином в каюту, — на вот, ваше высокоблагородие, мойся скорее, чтоб
не застали да
не спросили, где взял, а я
пока достану тебе полотенце рожу вытереть!» (ей-богу,
не лгу!).
Я, кажется, прилагаю все старания, — говорит он со слезами в голосе и с пафосом, — общество удостоило меня доверия, надеюсь, никто до сих пор
не был против этого, что я блистательно оправдывал это доверие; я дорожу оказанною мне доверенностью…» — и так продолжает,
пока дружно
не захохочут все и наконец он сам.
Теперь еще у меня
пока нет ни ключа, ни догадок, ни даже воображения: все это подавлено рядом опытов, более или менее трудных, новых, иногда
не совсем занимательных, вероятно, потому, что для многих из них нужен запас свежести взгляда и большей впечатлительности: в известные лета жизнь начинает отказывать человеку во многих приманках, на том основании, на каком скупая мать отказывает в деньгах выделенному сыну.
И
пока бегут
не спеша за Егоркой на пруд, а Ваньку отыскивают по задним дворам или Митьку извлекают из глубины девичьей, барин мается, сидя на постеле с одним сапогом в руках, и сокрушается об отсутствии другого.
Эта качка напоминала мне
пока наши похождения в Балтийском и Немецком морях —
не больше.
Не привыкать уже было засыпать под размахи койки взад и вперед, когда голова и ноги постепенно поднимаются и опускаются. Я кое-как заснул, и то с грехом пополам: но
не один раз будил меня стук, топот людей, суматоха с парусами.
Трудно было и обедать: чуть зазеваешься, тарелка наклонится, и ручей супа быстро потечет по столу до тех пор,
пока обратный толчок
не погонит его назад. Мне уж становилось досадно: делать ничего нельзя, даже читать. Сидя ли, лежа ли, а все надо думать о равновесии, упираться то ногой, то рукой.
Все это длилось до тех пор,
пока у мятежников
не истощились военные и съестные припасы.
Зеленый только было запел: «
Не бил барабан…»,
пока мы взбирались на холм, но
не успел кончить первой строфы, как мы вдруг остановились, лишь только въехали на вершину, и очутились перед широким крыльцом большого одноэтажного дома, перед которым уже стоял кабриолет Ферстфельда.
Они выработают себе, сколько надо, чтоб прожить немного на свободе, и уходят; к постоянной работе
не склонны, шатаются, пьянствуют,
пока крайность
не принудит их опять к работе».
Вдобавок к этому дорога здесь была сделана
пока только для одного экипажа; охранительных каменьев по сторонам
не было, и лошади шли по самой окраине.
Здесь
пока, до начала горы, растительность была скудная, и дачи, с опаленною кругом травою и тощими кустами, смотрели жалко. Они с закрытыми своими жалюзи, как будто с закрытыми глазами, жмурились от солнца. Кругом немногие деревья и цветники, неудачная претензия на сад, делали эту наготу еще разительнее. Только одни исполинские кусты алоэ, вдвое выше человеческого роста,
не боялись солнца и далеко раскидывали свои сочные и колючие листья.
Сингапур — один из всемирных рынков, куда
пока еще стекается все, что нужно и
не нужно, что полезно и вредно человеку. Здесь необходимые ткани и хлеб, отрава и целебные травы. Немцы, французы, англичане, американцы, армяне, персияне, индусы, китайцы — все приехало продать и купить: других потребностей и целей здесь нет. Роскошь посылает сюда за тонкими ядами и пряностями, а комфорт шлет платье, белье, кожи, вино, заводит дороги, домы, прорубается в глушь…
Спортсменов еще
не явилось для истребления зверей, а теперь
пока звери истребляют людей.
Баниосы тоже, за исключением некоторых, Бабы-Городзаймона, Самбро,
не лучше: один скажет свой вопрос или ответ и потом сонно зевает по сторонам,
пока переводчик передает. Разве ученье, внезапный шум на палубе или что-нибудь подобное разбудит их внимание: они вытаращат глаза, навострят уши, а потом опять впадают в апатию. И музыка перестала шевелить их. Нет оживленного взгляда, смелого выражения, живого любопытства, бойкости — всего, чем так сознательно владеет европеец.
Промахнувшись раз, японцы стали слишком осторожны: адмирал сказал, что, в ожидании ответа из Едо об отведении нам места, надо свезти
пока на пустой, лежащий близ нас, камень хронометры для поверки. Об этом вскользь сказали японцам: что же они? на другой день на камне воткнули дерево, чтоб сделать камень похожим на берег, на который мы обещали
не съезжать. Фарсеры!
А
пока мы здесь, он
не может ехать, даже когда приедет другой губернатор.
Я
не раз упомянул о разрезывании брюха. Кажется, теперь этот обычай употребляется реже. После нашего прихода, когда правительство убедится, что и ему самому,
не только подданным, придется изменить многое у себя, конечно будут пороть брюхо еще реже. А вот
пока что говорит об этом обычае мой ученый источник, из которого я привел некоторые места в начале этого письма...
Но
пока им
не растолковано и особенно
не доказано, что им хотят добра, а
не зла, они боятся перемен, хотя и желают,
не доверяют чужим и ведут себя, как дети.
Весь день и вчера всю ночь писали бумаги в Петербург;
не до посетителей было, между тем они приезжали опять предложить нам стать на внутренний рейд. Им сказано, что хотим стать дальше, нежели они указали. Они поехали предупредить губернатора и завтра хотели быть с ответом. О береге все еще ни слова: выжидают,
не уйдем ли. Вероятно, губернатору велено
не отводить места,
пока в Едо
не прочтут письма из России и
не узнают, в чем дело, в надежде, что, может быть, и на берег выходить
не понадобится.
Здесь почти тюрьма и есть, хотя природа прекрасная, человек смышлен, ловок, силен, но
пока еще
не умеет жить нормально и разумно.
Но я — русский человек и принадлежу к огромному числу потребителей, населяющих пространство от Кяхты до Финского залива, — я за пекое: будем пить
не с цветами, а цветочный чай и подождем,
пока англичане выработают свое чутье и вкус до способности наслаждаться чаем pekoe flower, и притом заваривать, а
не варить его, по своему обыкновению, как капусту.
Я
не знал, на что решиться, и мрачно сидел на своем чемодане,
пока товарищи мои шумно выбирались из трактира. Кули приходили и выходили, таская поклажу. Все ушли; девятый час, а шкуне в 10 часу велено уйти. Многие из наших обедают у Каннингама, а другие отказались, в том числе и я. Это прощальный обед. Наконец я быстро собрался, позвал писаря нашего, который жил в трактире, для переписки бумаг, велел привести двух кули, и мы отправились.
Очнувшись, баниос побежал к нему передать новость и тотчас же воротился с просьбою
не салютовать, подождать,
пока они дадут знать губернатору.
Около нас сидели на полу переводчики; из баниосов я видел только Хагивари да Ойе-Саброски. При губернаторе они боялись взглянуть на нас, а может быть, и
не очень уважали,
пока из Едо
не прислали полномочных, которые делают нам торжественный и почетный прием. Тогда и прочие зашевелились,
не знают, где посадить, жмут руку, улыбаются, угощают.
Полномочным, конечно,
не приходится упражнять себя в этом,
пока они в Нагасаки; а в Едо?
Но
пока она будет держаться нынешней своей системы, увертываясь от влияния иностранцев, уступая им кое-что и держа своих по-прежнему в страхе,
не позволяя им брать без позволения даже пустой бутылки, она еще будет жить старыми своими началами, старой религией, простотой нравов, скромностью и умеренностью образа жизни.
Китоловы
не упустят случая ходить по портам, тем более что японцы,
не желая допускать ничего похожего на торговлю, по крайней мере теперь,
пока зрело
не обдумают и
не решат этот вопрос между собою,
не хотят и слушать о плате за дрова, провизию и доставку воды.
Полномочные опять пытались узнать, куда мы идем, между прочим,
не в Охотское ли море, то есть
не скажем ли, в Петербург. «Теперь
пока в Китай, — сказали им, — в Охотском море — льды, туда нельзя». Эта скрытость очевидно
не нравилась им. Напрасно Кавадзи прищуривал глаза, закусывал губы: на него смотрели с улыбкой. Беда ему, если мы идем в Едо!
И. В. Фуругельм, которому
не нравилось это провожанье, махнул им рукой, чтоб шли прочь: они в ту же минуту согнулись почти до земли и оставались в этом положении,
пока он перестал обращать на них внимание, а потом опять шли за нами, прячась в кусты, а где кустов
не было, следовали по дороге, и все издали.
Нам прислали быков и зелени. Когда поднимали с баркаса одного быка, вдруг петля сползла у него с брюха и остановилась у шеи; бык стал было задыхаться, но его быстро подняли на палубу и освободили. Один матрос на баркасе, вообразив, что бык упадет назад в баркас, предпочел лучше броситься в воду и плавать,
пока бык будет падать; но падение
не состоялось, и предосторожность его возбудила общий хохот, в том числе и мой, как мне ни было скучно.
Бананы великолепны,
пока еще будущие плоды
не сформировались и таятся в большой, висящей книзу почке фиолетового цвета.
Мы видели, однако ж, что хижины были обмазаны глиной,
не то что в Гамильтоне; видно, зима
не шутит здесь; а теперь
пока было жарко так, что мы сняли сюртуки и шли в жилетах, но все нестерпимо, хотя солнце клонилось уже к западу.
Прибыль и убыль в этих водах также
не подвергнута
пока контролю мореплавателей, и оттого мы частенько становились на мель в виду какого-нибудь мыса или скалы.
Но обед и ужин
не обеспечивали нам крова на приближавшийся вечер и ночь. Мы пошли заглядывать в строения: в одном лавка с товарами, но запертая. Здесь еще
пока такой порядок торговли, что покупатель отыщет купца, тот отопрет лавку, отмеряет или отрежет товар и потом запрет лавку опять. В другом здании кто-то помещается: есть и постель, и домашние принадлежности, даже тараканы, но нет печей. Третий, четвертый домы битком набиты или обитателями местечка, или опередившими нас товарищами.
Вина в самом деле
пока в этой стороне нет — непьющие этому рады: все, поневоле, ведут себя хорошо,
не разоряются. И мы рады, что наше вино вышло (разбилось на горе, говорят люди), только Петр Александрович жалобно по вечерам просит рюмку вина, жалуясь, что зябнет. Но без вина решительно лучше, нежели с ним: и люди наши трезвы, пьют себе чай, и, слава Богу, никто
не болен, даже чуть ли
не здоровее.
«А там есть какая-нибудь юрта, на том берегу, чтоб можно было переждать?» — спросил я. «Однако нет, — сказал он, — кусты есть… Да почто вам юрта?» — «Куда же чемоданы сложить,
пока лошадей приведут?» — «А на берегу: что им доспеется? А
не то так в лодке останутся:
не азойно будет» (то есть: «
Не тяжело»). Я задумался: провести ночь на пустом берегу вовсе
не занимательно; посылать ночью в город за лошадьми взад и вперед восемь верст — когда будешь под кровлей? Я поверил свои сомнения старику.
Я
не уехал ни на другой, ни на третий день. Дорогой на болотах и на реке Мае, едучи верхом и в лодке, при легких утренних морозах, я простудил ноги. На третий день по приезде в Якутск они распухли. Доктор сказал, что водой по Лене мне ехать нельзя, что надо подождать,
пока пройдет опухоль.
Конечно, долго еще ждать, когда мы будем носить сукна якутских фабрик; но этого и
не нужно
пока.
Говорят, дикари
не пьют,
не воруют — да,
пока нечего пить и воровать;
не лгут — потому что нет надобности.
Так и мне,
не ходившему дотоле никуда в море далее Кронштадта и Петергофа, приходилось часто впадать в сомнение при этих, по непривычке «страшных», но вовсе
не «опасных», шумах, тресках, беготне,
пока я
не ознакомился с правилами и обычаями морского быта.
Другое дело «опасные» минуты: они нечасты, и даже иногда вовсе незаметны,
пока опасность
не превратится в прямую беду. И мне случалось забывать или, по неведению, прозевать испугаться там, где бы к этому было больше повода, нежели при падении посуды из шкафа, иногда самого шкафа или дивана.
Пока моряки переживали свою «страшную» минуту,
не за себя, а за фрегат, конечно, — я и другие, неприкосновенные к делу, пили чай, ужинали и, как у себя дома, легли спать. Это в первый раз после тревог, холода, качки!
Я
не спускал глаз с С.,
пока он
не скрылся за риф, — и, конечно,
не у него, а у меня сжималось сердце страхом: «Вот-вот кувырнется и
не появится больше!»
В последнее наше пребывание в Шанхае, в декабре 1853 г., и в Нагасаки, в январе 1854 г., до нас еще
не дошло известие об окончательном разрыве с Турцией и Англией; мы знали только, из запоздавших газет и писем, что близко к тому, — и больше
пока ничего.
От подошвы Фудзи наши герои, «по образу пешего хождения», через горы, направились в ту же бухту Хеда, куда намеревались было ввести фрегат, и расположились там на бивуаках (при 4˚ мороза,
не забудьте!),
пока готовились бараки для их помещения, временного и, по возможности, недолгого, потому что в положении Робинзонов Крузе пятистам человекам долго оставаться нельзя.