Неточные совпадения
С этим
же равнодушием он,
то есть Фаддеев, — а этих Фаддеевых легион — смотрит
и на новый прекрасный берег,
и на невиданное им дерево, человека — словом, все отскакивает от этого спокойствия, кроме
одного ничем не сокрушимого стремления к своему долгу — к работе, к смерти, если нужно.
Но пора кончить это письмо… Как? что?.. А что ж о Мадере: об управлении города, о местных властях, о числе жителей, о количестве выделываемого вина, о торговле: цифры, факты — где
же все? Вправе ли вы требовать этого от меня? Ведь вы просили писать вам о
том, что я сам увижу, а не
то, что написано в ведомостях, таблицах, календарях. Здесь все, что я видел в течение 10-ти или 12-ти часов пребывания на Мадере. Жителей всех я не видел, властей тоже
и даже не успел хорошенько посетить ни
одного виноградника.
Мы не заметили, как северный, гнавший нас до Мадеры ветер слился с пассатом,
и когда мы убедились, что этот ветер не случайность, а настоящий пассат
и что мы уже его не потеряем,
то адмирал решил остановиться на островах Зеленого Мыса, в пятистах верстах от африканского материка,
и именно на о. С.-Яго, в Порто-Прайя, чтобы пополнить свежие припасы. Порт очень удобен для якорной стоянки. Здесь застали мы два американские корвета да
одну шкуну, отправляющиеся в Японию
же, к эскадре коммодора Перри.
Не успели мы расположиться в гостиной, как вдруг явились, вместо
одной, две
и даже две с половиною девицы: прежняя, потом сестра ее, такая
же зрелая дева,
и еще сестра, лет двенадцати. Ситцевое платье исчезло, вместо него появились кисейные спенсеры, с прозрачными рукавами, легкие из муслинь-де-лень юбки. Сверх
того, у старшей была синева около глаз, а у второй на носу
и на лбу по прыщику; у обеих вид невинности на лице.
Вскоре после
того один из матросов, на
том же судне, был ужален, вероятно
одним из них, в ногу, которая сильно распухла, но опухоль прошла,
и дело
тем кончилось.
Все это сделано. Город Виктория состоит из
одной, правда, улицы, но на ней почти нет ни
одного дома; я ошибкой сказал выше домы: это все дворцы, которые основаниями своими купаются в заливе. На море обращены балконы этих дворцов, осененные
теми тощими бананами
и пальмами, которые видны с рейда
и которые придают такой
же эффект пейзажу, как принужденная улыбка грустному лицу.
Но
один потерпел при выходе какое-то повреждение, воротился
и получил помощь от жителей: он был так тронут этим, что, на прощанье, съехал с людьми на берег, поколотил
и обобрал поселенцев. У
одного забрал всех кур, уток
и тринадцатилетнюю дочь, у другого отнял свиней
и жену, у старика
же Севри, сверх
того, две тысячи долларов —
и ушел. Но прибывший вслед за
тем английский военный корабль дал об этом знать на Сандвичевы острова
и в Сан-Франциско,
и преступник был схвачен, с судном, где-то в Новой Зеландии.
Позвали обедать.
Один столик был накрыт особо, потому что не все уместились на полу; а всех было человек двадцать. Хозяин,
то есть распорядитель обеда, уступил мне свое место. В другое время я бы поцеремонился; но дойти
и от палатки до палатки было так жарко, что я измучился
и сел на уступленное место —
и в
то же мгновение вскочил: уж не
то что жарко, а просто горячо сидеть. Мое седалище состояло из десятков двух кирпичей, служивших каменкой в бане: они лежали на солнце
и накалились.
На другой день, а может быть
и дня через два после посещения переводчиков, приехали три или четыре лодки, украшенные флагами, флажками, значками, гербами
и пиками — все атрибуты военных лодок, хотя на лодках были
те же голые гребцы
и ни
одного солдата.
Кичибе суетился:
то побежит в приемную залу,
то на крыльцо,
то опять к нам. Между прочим, он пришел спросить, можно ли позвать музыкантов отдохнуть. «Хорошо, можно», — отвечали ему
и в
то же время послали офицера предупредить музыкантов, чтоб они больше
одной рюмки вина не пили.
Дом американского консула Каннингама, который в
то же время
и представитель здесь знаменитого американского торгового дома Россель
и Ко,
один из лучших в Шанхае. Постройка такого дома обходится ‹в› 50 тысяч долларов. Кругом его парк, или, вернее, двор с деревьями. Широкая веранда опирается на красивую колоннаду. Летом, должно быть, прохладно: солнце не ударяет в стекла, защищаемые посредством жалюзи. В подъезде, под навесом балкона, стояла большая пушка, направленная на улицу.
Лишь только вышли за бар, в открытое море, Гошкевич отдал обычную свою дань океану; глядя на него,
то же сделал, с великим неудовольствием, отец Аввакум. Из неморяков меня только
одного ни разу не потревожила морская болезнь: я не испытал
и не понял ее.
Вчера предупредили японцев, что нам должно быть отведено хорошее место, но ни
одно из
тех, которые они показывали прежде. Они были готовы к этому объяснению. Хагивари сейчас
же вынул
и план из-за пазухи
и указал, где будет отведено место: подле города где-то.
В первый раз в жизни случилось мне провести последний день старого года как-то иначе, непохоже ни на что прежнее. Я обедал в этот день у японских вельмож! Слушайте
же, если вам не скучно, подробный рассказ обо всем, что я видел вчера. Не берусь одевать все вчерашние картины
и сцены в их оригинальный
и яркий колорит. Обещаю
одно: верное, до добродушия, сказание о
том, как мы провели вчерашний день.
Люди стали по реям
и проводили нас, по-прежнему, троекратным «ура»; разноцветные флаги опять в
одно мгновение развязались
и пали на снасти, как внезапно брошенная сверху куча цветов. Музыка заиграла народный гимн. Впечатление было все
то же, что
и в первый раз. Я ждал с нетерпением салюта: это была новость. Мне хотелось видеть, что японцы?
Им хотелось отвратить нас от Едо, между прочим, для
того, чтоб мы не стакнулись с американцами да не стали открывать торговлю сейчас
же,
и, пожалуй, чего доброго, не
одними переговорами.
Сегодня мы ушли
и вот качаемся теперь в Тихом океане; но если б
и остались здесь, едва ли бы я собрался на берег.
Одна природа да животная, хотя
и своеобразная, жизнь, не наполнят человека, не поглотят внимания: остается большая пустота. Для
того даже, чтобы испытывать глубже новое, не похожее ни на что свое, нужно, чтоб тут
же рядом, для сравнения, была параллель другой, развитой жизни.
Попадались все
те же индийцы
и китайцы, изредка метисы
и одна метиска с распущенной по спине мокрой косой, которую она подставляет под солнце посушить после купанья.
Из чащи зелени мы вдруг вторгались в тагальскую деревню, проскакивали мимо хижин без стен, с
одними решетками, сплетенными из растущего тут
же рядом бамбука, крытых банановыми листьями,
и без
того, впрочем, осеняющими круглый год всю хижину.
Отель был единственное сборное место в Маниле для путешественников, купцов, шкиперов. Беспрестанно по комнатам проходят испанцы, американцы, французские офицеры, об
одном эполете,
и наши. Французы, по обыкновению, кланяются всем
и каждому; англичане, по такому
же обыкновению, стараются ни на кого не смотреть; наши делают
и то и другое, смотря по надобности,
и в этом случае они лучше всех.
Опять
один перескочил через другого, царапнул
того шпорой, другой тоже перескочил
и царапнул противника так, что он упал на бок, но в
ту же минуту встал
и с новой яростью бросился на врага.
Хотел ли он подарка себе или кому другому — не похоже, кажется; но он говорил о злоупотреблениях да тут
же кстати
и о строгости. Между прочим, смысл
одной фразы был
тот, что официально, обыкновенным путем, через начальство, трудно сделать что-нибудь, что надо «просто прийти», так все
и получишь за
ту же самую цену. «Je vous parle franchement, vous comprenez?» — заключил он.
«Что ж у вас есть в магазине? — спросил я наконец, — ведь эти ящики не пустые
же: там сигары?» — «Чируты!» — сказал мне приказчик,
то есть обрезанные с обеих сторон (которые, кажется, только
и привозятся из Манилы к нам, в Петербург): этих сколько угодно! Есть из них третий
и четвертый сорты,
то есть
одни большие, другие меньше.
Сначала взяли было
один, а потом постепенно
и все четыре рифа. Медленно, туго шли мы, или, лучше сказать, толклись на
одном месте. Долго шли
одним галсом,
и 8-го числа воротились опять на
то же место, где были 7-го. Килевая качка несносная, для меня, впрочем, она лучше боковой, не толкает из угла в угол, но кого укачивает,
тем невыносимо.
Один, устав, останавливался как вкопанный; другой в
ту же минуту начинал припрыгивать, сначала тихо, потом все скорее
и скорее, глядя вниз
и переставляя ноги,
одну вместо другой, потом быстро падал
и прыгал вприсядку, изредка вскрикивая; хор пел: прочие все молча
и серьезно смотрели.
Один из наших катеров приставал к берегу: жители забегали, засуетились, как на Гамильтоне,
и сделали такой
же прием,
то есть собрались толпой на берег с дубьем, чтоб не пускать,
и расступились, когда увидели у некоторых из наших ружья.
При этом, конечно, обыкновенный, принятый на просторе порядок нарушается
и водворяется другой, необыкновенный. В капитанской каюте, например, могло поместиться свободно — как привыкли помещаться порядочные люди — всего трое, если
же потесниться,
то пятеро. А нас за стол садилось в этой каюте одиннадцать человек, да в другой, офицерской, шестеро. Не
одни вещи эластичны!
Сказали еще, что если я не хочу ехать верхом (а я не хочу),
то можно ехать в качке (сокращенное качалке), которую повезут две лошади,
одна спереди, другая сзади. «Это-де очень удобно: там можно читать, спать». Чего
же лучше? Я обрадовался
и просил устроить качку. Мы с казаком, который взялся делать ее, сходили в пакгауз, купили кожи, ситцу,
и казак принялся за работу.
Между
тем наступила ночь. Я велел подать что-нибудь к ужину, к которому пригласил
и смотрителя. «Всего
один рябчик остался», — сердито шепнул мне человек. «Где
же прочие? — сказал я, — ведь у якута куплено их несколько пар». — «Вчера с проезжим скушали», — еще сердитее отвечал он. «Ну разогревай английский презервный суп», — сказал я. «Вчера последний вышел», — заметил он
и поставил на очаг разогревать единственного рябчика.
Сама
же история добавит только, что это
те же люди, которые в
одном углу мира подали голос к уничтожению торговли черными, а в другом учили алеутов
и курильцев жить
и молиться —
и вот они
же создали, выдумали Сибирь, населили
и просветили ее
и теперь хотят возвратить Творцу плод от брошенного Им зерна.
«
Одним из
тех ужасных, редких явлений в природе, случающихся, однако
же, чаще в Японии, нежели в других странах, совершилась гибель фрегата «Диана». Так начинается рапорт адмирала к великому князю, генерал-адмиралу, —
и затем, шаг за шагом, минута за минутой, повествует о грандиозном событии
и его разрушительном действии на берегах
и на фрегате.
Но
и наши не оставались в долгу. В
то самое время, когда фрегат крутило
и било об дно, на него нанесло напором воды две джонки. С
одной из них сняли с большим трудом
и приняли на фрегат двух японцев, которые неохотно дали себя спасти, под влиянием строгого еще тогда запрещения от правительства сноситься с иноземцами. Третий товарищ их решительно побоялся, по этой причине, последовать примеру первых двух
и тотчас
же погиб вместе с джонкой. Сняли также с плывшей мимо крыши дома старуху.
Как
же: в
то время, когда от землетрясения падали города
и селения, валились скалы, гибли дома
и люди на берегу, фрегат все держался
и из пятисот человек погиб
один!