Неточные совпадения
В одном я — скромный чиновник, в форменном фраке, робеющий перед начальническим взглядом, боящийся простуды, заключенный в четырех стенах с несколькими десятками похожих друг
на друга
лиц, вицмундиров.
Офицер хотел что-то закричать матросам, но вдруг отвернулся
лицом к морю и оперся
на борт…
«Честь имею явиться», — сказал он, вытянувшись и оборотившись ко мне не
лицом, а грудью:
лицо у него всегда было обращено несколько стороной к предмету,
на который он смотрел.
От этого могу сказать только — и то для того, чтоб избежать предполагаемого упрека, — что они прекрасны, стройны, с удивительным цветом
лица, несмотря
на то что едят много мяса, пряностей и пьют крепкие вина.
«Где же он неукротим? — думал я опять, —
на старческом
лице ни одной морщинки!
Едва станешь засыпать — во сне ведь другая жизнь и, стало быть, другие обстоятельства, — приснитесь вы, ваша гостиная или дача какая-нибудь; кругом знакомые
лица; говоришь, слушаешь музыку: вдруг хаос — ваши
лица искажаются в какие-то призраки; полуоткрываешь сонные глаза и видишь, не то во сне, не то наяву, половину вашего фортепиано и половину скамьи;
на картине, вместо женщины с обнаженной спиной, очутился часовой; раздался внезапный треск, звон — очнешься — что такое? ничего: заскрипел трап, хлопнула дверь, упал графин, или кто-нибудь вскакивает с постели и бранится, облитый водою, хлынувшей к нему из полупортика прямо
на тюфяк.
Он напоминает собою тех созданных Купером
лиц, которые родились и воспитались
на море или в глухих лесах Америки и
на которых природа, окружавшая их, положила неизгладимую печать.
Народ, непохожий
на наш, северный: все смуглые
лица да резкие, подвижные черты.
Нужно ли вам поэзии, ярких особенностей природы — не ходите за ними под тропики: рисуйте небо везде, где его увидите, рисуйте с торцовой мостовой Невского проспекта, когда солнце, излив огонь и блеск
на крыши домов, протечет чрез Аничков и Полицейский мосты, медленно опустится за Чекуши; когда небо как будто задумается ночью, побледнеет
на минуту и вдруг вспыхнет опять, как задумывается и человек, ища мысли: по
лицу на мгновенье разольется туман, и потом внезапно озарится оно отысканной мыслью.
От одной прогулки все измучились, изнурились; никто не был похож
на себя: в поту, в пыли, с раскрасневшимися и загорелыми
лицами; но все как нельзя более довольные: всякий видел что-нибудь замечательное.
Празднуя масленицу, они не могли не вспомнить катанья по льду и заменили его ездой друг
на друге удачнее, нежели Петр Александрович икру заменил сардинами. Глядя, как забавляются, катаясь друг
на друге, и молодые, и усачи с проседью, расхохочешься этому естественному, национальному дурачеству: это лучше льняной бороды Нептуна и осыпанных мукой
лиц.
Солнце уходит, как осчастливленный любовник, оставивший долгий, задумчивый след счастья
на любимом
лице.
Улыбка
на черном
лице имеет что-то страшное и злое.
Припомните, сколько раз вам пришлось улыбнуться, рассматривая
на наших станциях, пока запрягают лошадей, простодушные изображения
лиц и событий?
Вот, например,
на одной картинке представлена драка солдат с контрабандистами: герои режут и колют друг друга, а
лица у них сохраняют такое спокойствие, какого в подобных случаях не может быть даже у англичан, которые тут изображены, что и составляет истинный комизм такого изображения.
Взгляд далеко обнимает пространство и ничего не встречает, кроме белоснежного песку, разноцветной и разнообразной травы да однообразных кустов, потом неизбежных гор, которые группами, беспорядочно стоят, как люди,
на огромной площади, то в кружок, то рядом, то
лицом или спинами друг к другу.
Вы только намереваетесь сказать ему слово, он открывает глаза, как будто ожидая услышать что-нибудь чрезвычайно важное; и когда начнете говорить, он поворачивает голову немного в сторону, а одно ухо к вам;
лицо все, особенно лоб, собирается у него в складки, губы кривятся
на сторону, глаза устремляются к потолку.
Ему также все равно, где ни быть: придут ли в прекрасный порт или станут
на якорь у бесплодной скалы; гуляет ли он
на берегу или смотрит
на корабле за работами — он или делает дело, тогда молчит и делает комическое
лицо, или поет и хохочет.
Они ласково смотрели
на нас и походили, в своих, старинного покроя, платьях, с бледными
лицами и грустными взглядами,
на полинявшие портреты добрых предков.
Он, протянув руку, стоял, не шевелясь,
на пороге, но смотрел так кротко и ласково, что у него улыбались все черты
лица.
Желто-смуглое, старческое
лицо имело форму треугольника, основанием кверху, и покрыто было крупными морщинами. Крошечный нос
на крошечном
лице был совсем приплюснут; губы, нетолстые, неширокие, были как будто раздавлены. Он казался каким-то юродивым стариком, облысевшим, обеззубевшим, давно пережившим свой век и выжившим из ума. Всего замечательнее была голова: лысая, только покрытая редкими клочками шерсти, такими мелкими, что нельзя ухватиться за них двумя пальцами. «Как тебя зовут?» — спросил смотритель.
Особенно один старик-негр привлек мое внимание: у него болела нога, и он лежал, растянувшись посредине двора и опершись
на локоть,
лицом прямо к солнцу.
К обеду, то есть часов в пять, мы, запыленные, загорелые, небритые, остановились перед широким крыльцом «Welch’s hotel» в Капштате и застали в сенях толпу наших. Каролина была в своей рамке, в своем черном платье, которое было ей так к
лицу, с сеточкой
на голове. Пошли расспросы, толки, новости с той и с другой стороны. Хозяйки встретили нас, как старых друзей.
Я хотел было напомнить детскую басню о лгуне; но как я солгал первый, то мораль была мне не к
лицу. Однако ж пора было вернуться к деревне. Мы шли с час все прямо, и хотя шли в тени леса, все в белом с ног до головы и легком платье, но было жарко.
На обратном пути встретили несколько малайцев, мужчин и женщин. Вдруг до нас донеслись знакомые голоса. Мы взяли направо в лес, прямо
на голоса, и вышли
на широкую поляну.
Утро. Солнце блещет, и все блещет с ним. Какие картины вокруг! Какая жизнь, суматоха, шум! Что за
лица! Какие языки! Кругом нас острова, все в зелени; прямо, за лесом мачт,
на возвышенностях, видны городские здания.
Я заглянул за борт: там целая флотилия лодок, нагруженных всякой всячиной, всего более фруктами. Ананасы лежали грудами, как у нас репа и картофель, — и какие! Я не думал, чтоб они достигали такой величины и красоты. Сейчас разрезал один и начал есть: сок тек по рукам, по тарелке, капал
на пол. Хотел писать письмо к вам, но меня тянуло
на палубу. Я покупал то раковину, то другую безделку, а более вглядывался в эти новые для меня
лица. Что за живописный народ индийцы и что за неживописный — китайцы!
Китайцы светлее индийцев, которые все темно-шоколадного цвета, тогда как те просто смуглы; у них тело почти как у нас, только глаза и волосы совершенно черные. Они тоже ходят полуголые. У многих старческие физиономии, бритые головы, кроме затылка, от которого тянется длинная коса, болтаясь в ногах. Морщины и отсутствие усов и бороды делают их чрезвычайно похожими
на старух. Ничего мужественного, бодрого.
Лица точно вылиты одно в другое.
Но вид этих бритых донельзя голов и
лиц, голых, смугло-желтых тел, этих то старческих, то хотя и молодых, но гладких, мягких, лукавых, без выражения энергии и мужественности физиономий и, наконец, подробности образа жизни, семейный и внутренний быт, вышедший
на улицу, — все это очень своеобразно, но не привлекательно.
Не было возможности дойти до вершины холма, где стоял губернаторский дом: жарко, пот струился по
лицам. Мы полюбовались с полугоры рейдом, городом, которого европейская правильная часть лежала около холма, потом велели скорее вести себя в отель, под спасительную сень, добрались до балкона и заказали завтрак, но прежде выпили множество содовой воды и едва пришли в себя. Несмотря
на зонтик, солнце жжет без милосердия ноги, спину, грудь — все, куда только падает его луч.
Как ни приятно любоваться
на страстную улыбку красавицы с влажными глазами, с полуоткрытым, жарко дышащим ртом, с волнующейся грудью; но видеть перед собой только это
лицо, и никогда не видеть
на нем ни заботы, ни мысли, ни стыдливого румянца, ни печали — устанешь и любоваться.
Но глаз — несмотря
на все разнообразие
лиц и пестроту костюмов,
на наготу и разноцветность тел,
на стройность и грацию индийцев,
на суетливых желтоватых китайцев,
на коричневых малайцев, у которых рот, от беспрерывной жвачки бетеля, похож
на трубку, из которой лет десять курили жуковский табак,
на груды товаров, фруктов,
на богатую и яркую зелень, несмотря
на все это, или, пожалуй, смотря
на все, глаз скоро утомляется, ищет чего-то и не находит: в этой толпе нет самой живой ее половины, ее цвета, роскоши — женщин.
Представьте, что из шестидесяти тысяч жителей женщин только около семисот. Европеянок, жен, дочерей консулов и других живущих по торговле
лиц немного, и те, как цветы севера, прячутся в тень, а китаянок и индианок еще меньше. Мы видели в предместьях несколько китайских противных старух; молодых почти ни одной; но зато видели несколько молодых и довольно красивых индианок. Огромные золотые серьги, кольца, серебряные браслеты
на руках и ногах бросались в глаза.
Все это сделано. Город Виктория состоит из одной, правда, улицы, но
на ней почти нет ни одного дома; я ошибкой сказал выше домы: это все дворцы, которые основаниями своими купаются в заливе.
На море обращены балконы этих дворцов, осененные теми тощими бананами и пальмами, которые видны с рейда и которые придают такой же эффект пейзажу, как принужденная улыбка грустному
лицу.
Несмотря
на длинные платья, в которые закутаны китаянки от горла до полу, я случайно, при дуновении ветра, вдруг увидел хитрость. Женщины, с оливковым цветом
лица и с черными, немного узкими глазами, одеваются больше в темные цвета. С прической а la chinoise и роскошной кучей черных волос, прикрепленной
на затылке большой золотой или серебряной булавкой, они не неприятны
на вид.
Луна светила им прямо в
лицо: одна была старуха, другая лет пятнадцати, бледная, с черными, хотя узенькими, но прекрасными глазами; волосы прикреплены
на затылке серебряной булавкой.
Вот отец Аввакум, бледный и измученный бессонницей, вышел и сел в уголок
на кучу снастей; вот и другой и третий, все невыспавшиеся, с измятыми
лицами. Надо было держаться обеими руками: это мне надоело, и я ушел в свой любимый приют, в капитанскую каюту.
Голова вся бритая, как и
лицо, только с затылка волосы подняты кверху и зачесаны в узенькую, коротенькую, как будто отрубленную косичку, крепко лежавшую
на самой маковке. Сколько хлопот за такой хитрой и безобразной прической! За поясом у одного, старшего, заткнуты были две сабли, одна короче другой. Мы попросили показать и нашли превосходные клинки.
Третья партия японцев была лучше одета: кофты у них из тонкой, полупрозрачной черной материи, у некоторых вытканы белые знаки
на спинах и рукавах — это гербы. Каждый, даже земледелец, имеет герб и право носить его
на своей кофте. Но некоторые получают от своих начальников и вообще от высших
лиц право носить их гербы, а высшие сановники — от сиогуна, как у нас ордена.
Мы поспешили успокоить их и отвечали
на все искренно и простодушно и в то же время не могли воздержаться от улыбки, глядя
на эти мягкие, гладкие, белые, изнеженные
лица, лукавые и смышленые физиономии,
на косички и
на приседанья.
Оппер-баниосы, один худой, с приятным
лицом, с выдавшеюся верхнею челюстью и большими зубами, похожими
на клыки, как у многих японцев.
По-японски их зовут гокейнсы. Они старшие в городе, после губернатора и секретарей его,
лица. Их повели
на ют, куда принесли стулья; гокейнсы сели, а прочие отказались сесть, почтительно указывая
на них. Подали чай, конфект, сухарей и сладких пирожков. Они выпили чай, покурили, отведали конфект и по одной завернули в свои бумажки, чтоб взять с собой; даже спрятали за пазуху по кусочку хлеба и сухаря. Наливку пили с удовольствием.
Вообще не видно почти ни одной мужественной, энергической физиономии, хотя умных и лукавых много. Да если и есть, так зачесанная сзади кверху коса и гладко выбритое
лицо делают их непохожими
на мужчин.
Как им ни противно быть в родстве с китайцами, как ни противоречат этому родству некоторые резкие отличия одних от других, но всякий раз, как поглядишь
на оклад и черты их
лиц, скажешь, что японцы и китайцы близкая родня между собою.
Когда всматриваешься пристально в
лица старших чиновников и их свиты и многих других, толпящихся
на окружающих нас лодках, невольно придешь к заключению, что тут сошлись и смешались два племени.
Я не узнал Фаддеева: весь в красном, в ливрее, с стоячим воротником,
на вытяжке, а
лицо на сторону — неподражаем!
Какие
лица, какие выражения
на них!
За нами вслед, шумной толпой, явились знакомые
лица — переводчики: они ринулись
на пол и в три ряда уселись по-своему.
Пока читали бумаги, я всматривался в
лица губернатора и его придворных, занимаясь сортировкою физиономий
на смышленые, живые, вовсе глупые или только затупелые от недостатка умственного движения.
Обычай сидеть
на пятках происходит у них будто бы, как я читал где-то, оттого, что восточные народы считают неприличным показывать ноги, особенно перед высшими
лицами.
С какой холодной важностью и строгостью в
лице, с каким достоинством говорил губернатор, глядя полусурово, но с любопытством
на нас,
на новые для него
лица, манеры, прически,
на шитые золотом и серебром мундиры,
на наше открытое и свободное между собой обращение! Мы скрадывали невольные улыбки, глядя, как он старался поддержать свое истинно японское достоинство.