Неточные совпадения
— «
Как же ехать?» — «Матросы сказывали, что сухим путем
можно».
Да, несколько часов пробыть на море скучно, а несколько недель — ничего, потому что несколько недель уже есть капитал, который
можно употребить в дело, тогда
как из нескольких часов ничего не сделаешь.
Кажется, честность, справедливость, сострадание добываются
как каменный уголь, так что в статистических таблицах
можно, рядом с итогом стальных вещей, бумажных тканей, показывать, что вот таким-то законом для той провинции или колонии добыто столько-то правосудия или для такого дела подбавлено в общественную массу материала для выработки тишины, смягчения нравов и т. п.
Какое счастье, что они не понимали друг друга! Но по одному лицу, по голосу Фаддеева
можно было догадываться, что он третирует купца en canaille,
как какого-нибудь продавца баранок в Чухломе. «Врешь, не то показываешь, — говорил он, швыряя штуку материи. — Скажи ему, ваше высокоблагородие, чтобы дал той самой, которой отрезал Терентьеву да Кузьмину». Купец подавал другой кусок. «Не то, сволочь, говорят тебе!» И все в этом роде.
Если обстановить этими выдумками, машинками, пружинками и таблицами жизнь человека, то
можно в pendant к вопросу о том, «достовернее ли стала история с тех пор,
как размножились ее источники» — поставить вопрос, «удобнее ли стало жить на свете с тех пор,
как размножились удобства?» Новейший англичанин не должен просыпаться сам; еще хуже, если его будит слуга: это варварство, отсталость, и притом слуги дороги в Лондоне.
Еще досаднее, что они носятся с своею гордостью
как курица с яйцом и кудахтают на весь мир о своих успехах; наконец, еще более досадно, что они не всегда разборчивы в средствах к приобретению прав на чужой почве, что берут, чуть
можно, посредством английской промышленности и английской юстиции; а где это не в ходу, так вспоминают средневековый фаустрехт — все это досадно из рук вон.
А есть ли там дрожжи?» Ну
можно ли усерднее заботиться об исполнении своей обязанности,
как бы она священна ни была,
как, например, обязанность о продовольствии товарищей?
Берите же, любезный друг, свою лиру, свою палитру, свой роскошный,
как эти небеса, язык, язык богов, которым только и
можно говорить о здешней природе, и спешите сюда, — а я винюсь в своем бессилии и умолкаю!
И хотя между двумя нациями нет открытой вражды, но нет и единодушия, стало быть, и успеха в той мере, в
какой бы
можно было ожидать его при совокупных действиях.
На южной оконечности горы издалека был виден,
как будто руками человеческими обточенный, громадный камень: это Diamond — Алмаз, камень-пещера, в которой
можно пообедать человекам пятнадцати.
Мы заглянули в длинный деревянный сарай, где живут 20 преступники. Он содержится чисто. Окон нет. У стен идут постели рядом, на широких досках, устроенных,
как у нас полати в избах, только ниже. Там мы нашли большое общество сидевших и лежавших арестантов. Я спросил,
можно ли,
как это у нас водится, дать денег арестантам, но мне отвечали, что это строго запрещено.
В этом воздухе природа,
как будто явно и открыто для человека, совершает процесс творчества; здесь
можно непосвященному глазу следить,
как образуются, растут и зреют ее чудеса; подслушивать,
как растет трава.
Окон в хижинах не было, да и не нужно: оттуда сквозь стены
можно видеть, что делается наруже, зато и снаружи видно все, что делается внутри. А внутри ничего не делается: малаец лежит на циновке или ребятишки валяются,
как поросята.
Это британский тип красоты, нежной, чистой и умной, если
можно так выразиться: тут не было никаких роз, ни лилий, ни бровей дугой; все дело было в чистоте и гармонии линий и оттенков,
как в отлично составленном букете.
При входе сидел претолстый китаец, одетый,
как все они, в коленкоровую кофту, в синие шаровары, в туфлях с чрезвычайно высокой замшевой подошвой, так что на ней едва
можно ходить, а побежать нет возможности. Голова, разумеется, полуобрита спереди, а сзади коса. Тут был приказчик-англичанин и несколько китайцев. Толстяк и был хозяин. Лавка похожа на магазины целого мира, с прибавлением китайских изделий, лакированных ларчиков, вееров, разных мелочей из слоновой кости, из пальмового дерева, с резьбой и т. п.
Европеянок
можно видеть у них дома или с пяти часов до семи, когда они катаются по эспланаде, опрокинувшись на эластические подушки щегольских экипажей в легких, прозрачных,
как здешний воздух, тканях и в шляпках, не менее легких, аjour: точно бабочка сидит на голове.
Я уверен, что если постоянно употреблять в пищу рис, зелень, немного рыбы и живности, то
можно сносить так же легко жар,
как и в России.
А кругом, над головами, скалы, горы, крутизны, с красивыми оврагами, и все поросло лесом и лесом. Крюднер ударил топором по пню, на котором мы сидели перед хижиной; он сверху весь серый; но едва топор сорвал кору,
как под ней заалело дерево, точно кровь. У хижины тек ручеек, в котором бродили красноносые утки. Ручеек
можно перешагнуть, а воды в нем так мало, что нельзя и рук вымыть.
«А
как скоро
можно сделать путь туда и обратно?» — спросили их, зная, впрочем, что этот путь
можно сделать недели в три и даже,
как говорит английский путешественник Бельчер, в две недели.
Стоять перед старшим или перед гостем, по их обычаю, неучтиво: они, встречая гостя, сейчас опускаются на пол, а сидя на полу,
как же
можно иначе поклониться почтительно,
как не до земли?
Они думают, что мы и не знаем об этом; что вообще в Европе,
как у них,
можно утаить, что, например, целая эскадра идет куда-нибудь или что одно государство может не знать, что другое воюет с третьим.
Но
как же такое известие могло идти более двух месяцев из Едо до Нагасаки, тогда
как в три недели
можно съездить взад и вперед?
Наконец надо же и совесть знать, пора и приехать. В этом японском, по преимуществу тридесятом, государстве
можно еще оправдываться и тем, что «скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается». Чуть ли эта поговорка не здесь родилась и перешла по соседству с Востоком и к нам,
как и многое другое… Но мы выросли, и поговорка осталась у нас в сказках.
Адмирал согласился прислать два вопроса на другой день, на бумаге, но с тем, чтоб они к вечеру же ответили на них. «
Как же мы можем обещать это, — возразили они, — когда не знаем, в чем состоят вопросы?» Им сказано, что мы знаем вопросы и знаем, что
можно отвечать. Они обещали сделать, что
можно, и мы расстались большими друзьями.
Ну чем он не европеец? Тем, что однажды за обедом спрятал в бумажку пирожное, а в другой раз слизнул с тарелки сою из анчоусов, которая ему очень понравилась? это местные нравы — больше ничего. Он до сих пор не видал тарелки и ложки, ел двумя палочками, похлебку свою пил непосредственно из чашки.
Можно ли его укорять еще и за то, что он, отведав какого-нибудь кушанья, отдавал небрежно тарелку Эйноске, который,
как пудель, сидел у ног его? Переводчик брал, с земным поклоном, тарелку и доедал остальное.
Материи, кажется, считаются,
как подарок, выше; но их охотно
можно променять на эти легкие, почти прозрачные, оригинальные чашки.
«Скажите, пожалуйста, — начали мы расспрашивать хозяина, —
как бы посмотреть город?» — «
Можно, — отвечал он, — вы что хотите видеть?» — «Прежде всего испанский город, достопримечательности».
То же подтвердил накануне и епископ. «Ах, если бы Филиппинские острова были в других руках! — сказал он, —
какие сокровища
можно было бы извлекать из них! Mais les espagnols sont indolents, paresseux, trиs paresseux! [Но испанцы бездельники, лентяи, ужасные лентяи! — фр.]» — прибавил он со вздохом.
Цирк — это исполинская бамбуковая клетка, в
какую сажают попугаев, вся сквозная: снаружи издалека
можно видеть, что в ней делается.
— «
Как же
можно есть неизвестные растения? — заметил я, — ведь здесь много ядовитых».
Если б еще
можно было свободно проникнуть в города, посмотреть других жителей, их быт, а то не пускают. В природе нет никаких ярких особенностей: местность интересна настолько или потолику, сказал бы ученый путешественник, поколику она нова,
как всякая новая местность.
Хожу по лесу, да лес такой бестолковый, не то что тропический: там или вовсе не продерешься сквозь чащу, а если продерешься, то не налюбуешься красотой деревьев, их группировкой, разнообразием; а здесь
можно продраться везде, но деревья стоят так однообразно, прямо,
как свечки: пихта, лиственница, ель; ель, лиственница, пихта, изредка береза; куда ни взглянешь, везде этот частокол; взгляд теряется в печальной бесконечности леса.
«Помилуйте! — начали потом пугать меня за обедом у начальника порта, где собиралось человек пятнадцать за столом, — в качках возят старух или дам». Не знаю,
какое различие полагал собеседник между дамой и старухой. «А старика
можно?» — спросил я. «
Можно», — говорят. «Ну так я поеду в качке».
П. А. Тихменев, взявшийся заведовать и на суше нашим хозяйством, то и дело ходит в пакгауз и всякий раз воротится то с окороком, то с сыром, поминутно просит денег и рассказывает каждый день раза три, что мы будем есть, и даже — чего не будем. «Нет, уж курочки и в глаза не увидите, — говорит он со вздохом, — котлет и рису,
как бывало на фрегате, тоже не будет. Ах, вот забыл: нет ли чего сладкого в здешних пакгаузах? Сбегаю поскорей; черносливу или изюму: компот
можно есть». Схватит фуражку и побежит опять.
Печальный, пустынный и скудный край!
Как ни пробуют, хлеб все плохо родится. Дальше, к Якутску, говорят, лучше: и население гуще, и хлеб богаче, порядка и труда больше. Не знаю; посмотрим. А тут,
как поглядишь, нет даже сенокосов; от болот топко; сена мало, и скот пропадает. Овощи родятся очень хорошо, и на всякой станции, начиная от Нелькана,
можно найти капусту, морковь, картофель и проч.
Здесь предпочитают ехать верхом все сто восемьдесят верст до Амгинской слободы, заселенной русскими; хотя
можно ехать только семьдесят семь верст, а дальше на телеге,
как я и сделал.
Так
как у тунгусов нет грамоты и, следовательно, грамотных людей, то духовное начальство здешнее, для опыта, намерено разослать пока письменные копии с перевода Евангелия в кочевья тунгусов, чтоб наши священники, знающие тунгусский язык, чтением перевода распространяли между ними предварительно и постепенно истины веры и приготовляли их таким образом к более основательному познанию Священного Писания, в ожидании, когда распространится между ними знание грамоты и когда
можно будет снабдить их печатным переводом.
Я выехал из Якутска 26 ноября при 36˚ мороза; воздух чист, сух, остр, режет легкие, и горе страждущим грудью! но зато не приобретешь простуды, флюса,
как, например, в Петербурге, где стоит только распахнуть для этого шубу. Замерзнуть
можно, а простудиться трудно.