Неточные совпадения
А
все на русского человека говорят, что просит на водку: он точно просит; но если поднесут, так он и не попросит; а
жителю юга, как вижу теперь, и не поднесут, а он выпьет и все-таки попросит на водку.
Только одно исключение допущено в пользу климата: это большие, во
всю ширину дома веранды или балконы, где
жители отдыхают по вечерам, наслаждаясь прохладой.
В городе считается около 25 тысяч
всех жителей, европейцев и цветных.
Город посредством водопроводов снабжается отличной водой из горных ключей. За это платится
жителями известная подать, как, впрочем, за
все удобства жизни. Англичане ввели свою систему сборов, о чем также будет сказано в своем месте.
Теперь на мысе Доброй Надежды, по берегам, европейцы пустили глубоко корни; но кто хочет видеть страну и
жителей в первобытной форме, тот должен проникнуть далеко внутрь края, то есть почти выехать из колонии, а это не шутка: граница отодвинулась далеко на север и продолжает отодвигаться
все далее и далее.
В 1652 году голландцы заложили там крепость, и таким образом возник Капштат. Они быстро распространились внутрь края, произвольно занимая впусте лежащие земли и оттесняя
жителей от берегов. Со стороны диких сначала они не встречали сопротивления. Последние, за разные европейские изделия, но
всего более за табак, водку, железные орудия и тому подобные предметы, охотно уступали им не только земли, но и то, что составляло их главный промысл и богатство, — скот.
Жители занимаются земледелием почти во
всех видах.
Кроме
всей этой живности у них есть жены, каначки или сандвичанки, да и между ними самими есть канаки, еще выходцы из Лондона, из Сан-Франциско — словом, всякий народ. Один живет здесь уже 22 года, женат на кривой пятидесятилетней каначке.
Все они живут разбросанно, потому что всякий хочет иметь маленькое поле, огород, плантацию сахарного тростника, из которого, мимоходом будь сказано,
жители выделывают ром и сильно пьянствуют.
Жители торгуют, или, по крайней мере, стараются торговать, с мореплавателями овощами, черепахами и тому подобными предметами; а мореплаватели, с своей стороны, стараются приобретать
все даром, как пишут в «Nautical Magazine» и как нам подтвердил и сам Севри, или Севрэ, здешний старожил.
Но один потерпел при выходе какое-то повреждение, воротился и получил помощь от
жителей: он был так тронут этим, что, на прощанье, съехал с людьми на берег, поколотил и обобрал поселенцев. У одного забрал
всех кур, уток и тринадцатилетнюю дочь, у другого отнял свиней и жену, у старика же Севри, сверх того, две тысячи долларов — и ушел. Но прибывший вслед за тем английский военный корабль дал об этом знать на Сандвичевы острова и в Сан-Франциско, и преступник был схвачен, с судном, где-то в Новой Зеландии.
Шанхай сам по себе ничтожное место по народонаселению; в нем
всего (было до осады) до трехсот тысяч
жителей: это мало для китайского города, но он служил торговым предместьем этим городам и особенно провинциям, где родится лучший шелк и чай — две самые важные статьи, которыми пока расплачивается Китай за бумажные, шерстяные и другие европейские и американские изделия.
«Куда же мы идем?» — вдруг спросил кто-то из нас, и
все мы остановились. «Куда эта дорога?» — спросил я одного
жителя по-английски. Он показал на ухо, помотал головой и сделал отрицательный знак. «Пойдемте в столицу, — сказал И. В. Фуругельм, — в Чую, или Чуди (Tshudi, Tshue — по-китайски Шоу-ли, главное место, но
жители произносят Шули); до нее час ходьбы по прекрасной дороге, среди живописных пейзажей». — «Пойдемте».
Восемь лет на Лю-чу — это подвиг истинно христианский! Миссионер говорил по-английски, по-немецки и весьма плохо по-французски. Мы пустились в расспросы о
жителях, о народонаселении, о промышленности, о нравах, обо
всем.
Жители, не зная их звания, обходились с ними очень дружелюбно,
всем их снабжали; но узнав, кто они, стали чуждаться их.
Все заранее обольщают себя мечтами, кто — увидеть природу, еще роскошнее виденной, кто — новых
жителей, новые нравы, кто льстится встретиться с крокодилом, кто с креолкой, иной рассчитывает на сигары; тот хочет заказать белье из травяного холста; у
всех различные желания.
Видны были только соломенные крыши, да изредка кое-где бродили
жители,
все в белом, как в саванах.
Погуляв по северной стороне островка, где есть две красивые, как два озера, бухты, обсаженные деревьями, мы воротились в село. Охотники наши застрелили дорогой три или четыре птицы. В селе на берегу разостланы были циновки; на них сидели два старика, бывшие уже у нас, и пригласили сесть и нас. Почти
все жители села сбежались смотреть на редких гостей.
Вчера и сегодня, 20-го и 21-го, мы шли верстах в двух от Корейского полуострова; в 36˚ ‹северной› широты. На юте делали опись ему, а смотреть нечего:
все пустынные берега, кое-где покрытые скудной травой и деревьями. Видны изредка деревни: там такие же хижины и так же жмутся в тесную кучу, как на Гамильтоне. Кое-где по берегу бродят
жители. На море много лодок, должно быть рыбацкие.
Но это
все темные времена корейской истории; она проясняется немного с третьего века по Рождеству Христову. Первобытные
жители в ней были одних племен с манчжурами, которых сибиряки называют тунгусами. К ним присоединились китайские выходцы. После Рождества Христова один из тунгус, Гао, основал царство Гао-ли.
Все жители Аяна столпились около нас:
все благословляли в путь. Ч. и Ф., без сюртуков, пошли пешком проводить нас с версту. На одном повороте за скалу Ч. сказал: «Поглядите на море: вы больше его не увидите». Я быстро оглянулся, с благодарностью, с любовью, почти со слезами. Оно было сине, ярко сверкало на солнце серебристой чешуей. Еще минута — и скала загородила его. «Прощай, свободная стихия! в последний раз…»
О Якутске собственно я знал только, да и вы, вероятно, не больше знаете, что он главный город области этого имени, лежит под 62˚ с‹еверной› широты, производит торг пушными товарами и что, как я узнал теперь, в нем нет… гостиницы. Я даже забыл, а может быть и не знал никогда, что в нем
всего две тысячи семьсот
жителей.
А вот вы едете от Охотского моря, как ехал я, по таким местам, которые еще ждут имен в наших географиях, да и
весь край этот не
все у нас, в Европе, назовут по имени и не
все знают его пределы и
жителей, реки, горы; а вы едете по нем и видите поверстные столбы, мосты, из которых один тянется на тысячу шагов.
Жители, по малому числу проезжих, держат
все это только для себя или отправляют, если близко, на прииски, которые много поддерживают здешние места, доставляя работу.
Витима — слобода, с церковью Преображения, с сотней
жителей, с приходским училищем, и ямщики почти
все грамотные. Кроме извоза они промышляют ловлей зайцев, и тулупы у
всех заячьи, как у нас бараньи. Они сеют хлеб. От Витимы еще около четырехсот верст до Киренска, уездного города, да оттуда девятьсот шестьдесят верст до Иркутска. Теперь пост, и в Витиме толпа постников, окружавшая мою повозку, утащила у меня три рыбы, два омуля и стерлядь, а до рябчиков и другого скоромного не дотронулись: грех!
Неточные совпадения
Молча указывали они на вытянутые в струну дома свои, на разбитые перед этими домами палисадники, на форменные казакины, в которые однообразно были обмундированы
все жители до одного, — и трепетные губы их шептали:"Сатана!"
Собрав последние усилия и истощив
весь запас мусора,
жители принялись за строительный материал и разом двинули в реку целую массу его.
На пятый день отправились обратно в Навозную слободу и по дороге вытоптали другое озимое поле. Шли целый день и только к вечеру, утомленные и проголодавшиеся, достигли слободы. Но там уже никого не застали.
Жители, издали завидев приближающееся войско, разбежались, угнали
весь скот и окопались в неприступной позиции. Пришлось брать с бою эту позицию, но так как порох был не настоящий, то, как ни палили, никакого вреда, кроме нестерпимого смрада, сделать не могли.
Но как ни казались блестящими приобретенные Бородавкиным результаты, в существе они были далеко не благотворны. Строптивость была истреблена — это правда, но в то же время было истреблено и довольство.
Жители понурили головы и как бы захирели; нехотя они работали на полях, нехотя возвращались домой, нехотя садились за скудную трапезу и слонялись из угла в угол, словно
все опостылело им.
Левин презрительно улыбнулся. «Знаю, — подумал он, — эту манеру не одного его, но и
всех городских
жителей, которые, побывав раза два в десять лет в деревне и заметив два-три слова деревенские, употребляют их кстати и некстати, твердо уверенные, что они уже
всё знают. Обидной, станет 30 сажен. Говорит слова, а сам ничего не понимает».