Неточные совпадения
Уж я теперь забыл, продолжал ли Фаддеев делать экспедиции в трюм
для добывания мне пресной воды, забыл даже, как мы провели остальные пять дней странствования между маяком и банкой; помню только,
что однажды, засидевшись долго в каюте, я вышел часов в пять после обеда на палубу — и вдруг близехонько увидел длинный, скалистый берег и пустые зеленые равнины.
Я взглядом спросил кого-то:
что это? «Англия», — отвечали мне. Я присоединился к толпе и молча, с другими, стал пристально смотреть на скалы. От берега прямо к нам шла шлюпка; долго кувыркалась она в волнах, наконец пристала к борту. На палубе показался низенький, приземистый человек в синей куртке, в синих панталонах. Это был лоцман, вызванный
для провода фрегата по каналу.
Теперь еще у меня пока нет ни ключа, ни догадок, ни даже воображения: все это подавлено рядом опытов, более или менее трудных, новых, иногда не совсем занимательных, вероятно, потому,
что для многих из них нужен запас свежести взгляда и большей впечатлительности: в известные лета жизнь начинает отказывать человеку во многих приманках, на том основании, на каком скупая мать отказывает в деньгах выделенному сыну.
Здесь, напротив, видно,
что это все есть потому,
что оно нужно зачем-то,
для какой-то цели.
Кажется, честность, справедливость, сострадание добываются как каменный уголь, так
что в статистических таблицах можно, рядом с итогом стальных вещей, бумажных тканей, показывать,
что вот таким-то законом
для той провинции или колонии добыто столько-то правосудия или
для такого дела подбавлено в общественную массу материала
для выработки тишины, смягчения нравов и т. п.
Но, может быть, это все равно
для блага целого человечества: любить добро за его безусловное изящество и быть честным, добрым и справедливым — даром, без всякой цели, и не уметь нигде и никогда не быть таким или быть добродетельным по машине, по таблицам, по востребованию? Казалось бы, все равно, но отчего же это противно? Не все ли равно,
что статую изваял Фидий, Канова или машина? — можно бы спросить…
От этого могу сказать только — и то
для того, чтоб избежать предполагаемого упрека, —
что они прекрасны, стройны, с удивительным цветом лица, несмотря на то
что едят много мяса, пряностей и пьют крепкие вина.
Наконец объяснилось,
что Мотыгин вздумал «поиграть» с портсмутской леди, продающей рыбу. Это все равно
что поиграть с волчицей в лесу: она отвечала градом кулачных ударов, из которых один попал в глаз. Но и матрос в своем роде тоже не овца: оттого эта волчья ласка была
для Мотыгина не больше, как сарказм какой-нибудь барыни на неуместную любезность франта. Но Фаддеев утешается этим еще до сих пор, хотя синее пятно на глазу Мотыгина уже пожелтело.
Когда услышите вой ветра с запада, помните,
что это только слабое эхо того зефира, который треплет нас, а задует с востока, от вас, пошлите мне поклон — дойдет. Но уж пристал к борту бот, на который ссаживают лоцмана. Спешу запечатать письмо. Еще последнее «прости»! Увидимся ли? В путешествии, или походе, как называют мои товарищи, пока еще самое лучшее
для меня — надежда воротиться.
Я все ждал перемены, препятствия; мне казалось, судьба одумается и не пошлет меня дальше: поэтому нерешительно делал в Англии приготовления к отъезду, не запасал многого,
что нужно
для дальнего вояжа, и взял кое-что, годное больше
для житья на берегу.
Гавани на Мадере нет, и рейд ее неудобен
для судов, потому
что нет глубины, или она, пожалуй, есть, и слишком большая, оттого и не годится
для якорной стоянки: недалеко от берега — 60 и 50 сажен; наконец, почти у самой пристани, так
что с судов разговаривать можно, — все еще пятнадцать сажен.
Мы не заметили, как северный, гнавший нас до Мадеры ветер слился с пассатом, и когда мы убедились,
что этот ветер не случайность, а настоящий пассат и
что мы уже его не потеряем, то адмирал решил остановиться на островах Зеленого Мыса, в пятистах верстах от африканского материка, и именно на о. С.-Яго, в Порто-Прайя, чтобы пополнить свежие припасы. Порт очень удобен
для якорной стоянки. Здесь застали мы два американские корвета да одну шкуну, отправляющиеся в Японию же, к эскадре коммодора Перри.
Я вижу,
что мой вопрос темен
для него.
В эту минуту обработываются главные вопросы, обусловливающие ее существование, именно о том,
что ожидает колонию, то есть останется ли она только колониею европейцев, как оставалась под владычеством голландцев, ничего не сделавших
для черных племен, и представит в будущем незанимательный уголок европейского народонаселения, или черные, как законные дети одного отца, наравне с белыми, будут разделять завещанное и им наследие свободы, религии, цивилизации?
Недавно только отведена
для усмиренных кафров целая область, под именем Британской Кафрарии, о
чем сказано будет ниже, и предоставлено им право селиться и жить там, но под влиянием, то есть под надзором, английского колониального правительства. Область эта окружена со всех сторон британскими владениями: как и долго ли уживутся беспокойные племена под ферулой европейской цивилизации и оружия, сблизятся ли с своими победителями и просветителями — эти вопросы могут быть разрешены только временем.
Прежде, однако ж, следует напомнить вам,
что в 1795 году колония была занята силою оружия англичанами, которые воспользовались случаем завладеть этим важным
для них местом остановки на пути в Индию.
Сверх провинции Альбани, англичане приобрели
для колонии два новые округа и назвали их Альберт и Виктория и еще большое и богатое пространство земли между старой колониальной границей и Оранжевой рекой, так
что нынешняя граница колонии простирается от устья реки Кейскаммы, по прямой линии к северу, до 30 30’ ю‹жной› ш‹ироты› по Оранжевой реке и, идучи по этой последней, доходит до Атлантического океана.
Наконец, англичане ввели также свою систему податей и налогов. Может быть, некоторые из последних покажутся преждевременными
для молодого, только
что формирующегося гражданского общества, но они по большей части оправдываются значительностью издержек, которых требовало и требует содержание и управление колонии и особенно частые и трудные войны с кафрами.
Англичане, по примеру других своих колоний, освободили черных от рабства, несмотря на то
что это повело за собой вражду голландских фермеров и
что земледелие много пострадало тогда, и страдает еще до сих пор, от уменьшения рук. До 30 000 черных невольников обработывали землю, но сделать их добровольными земледельцами не удалось: они работают только
для удовлетворения крайних своих потребностей и затем уже ничего не делают.
Думал ли он, насаждая эти деревья
для забавы,
что плодами их он будет утолять мучительный голод?
Я давно слышал,
что язык бушменов весь состоит из смеси гортанных звуков с прищелкиванием языка и потому недоступен
для письменного выражения.
Зять Лесюера, доктор, сказывал,
что как ни горяча вода, но она не только не варит ничего, но даже не годится
для бритья, не размягчает бороды.
Оказалось,
что Бен хотел осмотреть поле
для новой дороги, которую должен был прокладывать от ущелья до Устера.
Хозяйка
для спанья заняла комнаты в доме напротив, и мы шумно отправились на новый ночлег, в огромную, с несколькими постелями, комнату, не зная, чей дом,
что за люди живут в нем.
Да еще сын Вандика, мальчик лет шести, которого он взял так, прокататься, долгом считал высовывать голову во все отверстия, сделанные в покрышке экипажа
для воздуха, и в одно из них высунулся так неосторожно,
что выпал вон, и прямо носом.
Не помню, писал ли я вам,
что эта шкуна, купленная адмиралом в Англии,
для совместного плавания с нашим фрегатом, должна была соединиться с нами на мысе Доброй Надежды. Теперь адмирал посылал ее вперед.
Я заглянул за борт: там целая флотилия лодок, нагруженных всякой всячиной, всего более фруктами. Ананасы лежали грудами, как у нас репа и картофель, — и какие! Я не думал, чтоб они достигали такой величины и красоты. Сейчас разрезал один и начал есть: сок тек по рукам, по тарелке, капал на пол. Хотел писать письмо к вам, но меня тянуло на палубу. Я покупал то раковину, то другую безделку, а более вглядывался в эти новые
для меня лица.
Что за живописный народ индийцы и
что за неживописный — китайцы!
Европейцы ходят… как вы думаете, в
чем? В полотняных шлемах! Эти шлемы совершенно похожи на шлем Дон Кихота. Отчего же не видать соломенных шляп?
чего бы, кажется, лучше: Манила так близка, а там превосходная солома. Но потом я опытом убедился,
что солома слишком жидкая защита от здешнего солнца. Шлемы эти делаются двойные с пустотой внутри и маленьким отверстием
для воздуха. Другие, особенно шкипера, носят соломенные шляпы, но обвивают поля и тулью ее белой материей, в виде чалмы.
Бельчер говорит,
что сингапурские китайцы занимаются выделкой оружия собственно
для них.
Для кучера места нет: он
что есть мочи бежит рядом, держа лошадь за узду, тогда как, по этой нестерпимой жаре, европеец едва сидит в карете.
Встречаешь европейца и видишь,
что он приехал сюда на самое короткое время,
для крайней надобности; даже у того, кто живет тут лет десять, написано на лице: «Только крайность заставляет меня томиться здесь, а то вот при первой возможности уеду».
Еще слово:
что было недоступною роскошью
для немногих, то, благодаря цивилизации, делается доступным
для всех: на севере ананас стоит пять-десять рублей, здесь — грош: задача цивилизации — быстро переносить его на север и вогнать в пятак, чтобы вы и я лакомились им.
Иные даже приправляют лукавство свое ссылкой на то,
что ром и коньяк даны-де жарким климатам нарочно
для этого уравновешения…
Через полчаса явились другие, одетые побогаче. Они привезли бумагу, в которой делались обыкновенные предостережения: не съезжать на берег, не обижать японцев и т. п. Им так понравилась наливка,
что они выпросили,
что осталось в бутылке,
для гребцов будто бы, но я уверен,
что они им и понюхать не дали.
В бумаге еще правительство, на французском, английском и голландском языках, просило остановиться у так называемых Ковальских ворот, на первом рейде, и не ходить далее, в избежание больших неприятностей, прибавлено в бумаге, без объяснения, каких и
для кого. Надо думать,
что для губернаторского брюха.
Где же Нагасаки? Города еще не видать. А! вот и Нагасаки. Отчего ж не Нангасаки? оттого,
что настоящее название — Нагасаки, а буква н прибавляется так,
для шика, так же как и другие буквы к некоторым словам. «Нагасаки — единственный порт, куда позволено входить одним только голландцам», — сказано в географиях, и куда, надо бы прибавить давно, прочие ходят без позволения. Следовательно, привилегия ни в коем случае не на стороне голландцев во многих отношениях.
За пазухой, по обыкновению, был целый магазин всякой всячины: там лежала трубка, бумажник, платок
для отирания пота и куча листков тонкой, проклеенной, очень крепкой бумаги, на которой они пишут, отрывая по листку, в которую сморкаются и, наконец, завертывают в нее,
что нужно.
Промахнувшись раз, японцы стали слишком осторожны: адмирал сказал,
что, в ожидании ответа из Едо об отведении нам места, надо свезти пока на пустой, лежащий близ нас, камень хронометры
для поверки. Об этом вскользь сказали японцам:
что же они? на другой день на камне воткнули дерево, чтоб сделать камень похожим на берег, на который мы обещали не съезжать. Фарсеры!
Не подумайте, чтоб там поразила нас какая-нибудь нелепая пестрота, от которой глазам больно, груды ярких тканей, драгоценных камней, ковров, арабески — все,
что называют восточною роскошью, — нет, этого ничего не было. Напротив, все просто, скромно, даже бедно, но все странно, ново:
что шаг, то небывалое
для нас.
Некоторые из нас подумывали было ехать в калошах, чтоб было
что снять при входе в комнату, но
для однообразия последовали общему примеру.
Правительство знает это, но, по крайней памяти, боится,
что христианская вера вредна
для их законов и властей. Пусть бы оно решило теперь,
что это вздор и
что необходимо опять сдружиться с чужестранцами. Да как? Кто начнет и предложит? Члены верховного совета? — Сиогун велит им распороть себе брюхо. Сиогун? — Верховный совет предложит ему уступить место другому. Микадо не предложит, а если бы и вздумал, так сиогун не сошьет ему нового халата и даст два дня сряду обедать на одной и той же посуде.
Пришел и их черед практически решать вопрос: пускать или не пускать европейцев, а это все равно
для японцев,
что быть или не быть.
Старший был Кичибе, а Льода присутствовал только
для поверки перевода и, наконец,
для того,
что в одиночку они ничего не делают.
Что касается до лежанья на полу, до неподвижности и комической важности, какую сохраняют они в торжественных случаях, то, вероятно, это если не комедия, то балет в восточном вкусе, во всяком случае спектакль, представленный
для нас.
Событие это, то есть наш приход, так важно
для Японии,
что правительство сочло необходимым присутствие обоих губернаторов в Нагасаки.
Сегодня суббота: по обыкновению, привезли провизию и помешали опять служить всенощную. Кроме зелени всякого рода, рыбы и гомаров привезли, между прочим, маленького живого оленя или лань, за неимением свиней; говорят,
что больше нет; остались поросята, но те нужны
для приплода.
Горы изрезаны по бокам уступами, и чтоб уступы не обваливались, бока их укреплены мелким камнем, как и весь берег, так
что вода, в большом обилии необходимая
для риса, может стекать по уступам, как по лестнице, не разрушая их.
Даже говорят,
что англичане употребляют их
для разных послуг.
По временам из лагеря попаливали, но больше холостыми зарядами,
для того, как сказывали нам английские офицеры, чтоб показать,
что они бдят.
Но и инсургенты платят за это хорошо. На днях они объявили,
что готовы сдать город и просят прислать полномочных
для переговоров. Таутай обрадовался и послал к ним девять чиновников, или мандаринов, со свитой. Едва они вошли в город, инсургенты предали их тем ужасным, утонченным мучениям, которыми ознаменованы все междоусобные войны.