Неточные совпадения
Они смотрят робко,
говорят мало, но кушают
много.
Поговорив немного с хозяином и помолчав с хозяйкой, мы объявили, что хотим гулять. Сейчас явилась опять толпа проводников и другая с верховыми лошадьми. На одной площадке, под большим деревом, мы видели
много этих лошадей. Трое или четверо наших сели на лошадей и скрылись с проводниками.
Хотелось бы верно изобразить вам, где я, что вижу, но о
многом говорят чересчур
много, а сказать нечего; с другого, напротив, как ни бейся, не снимешь и бледной копии, разве вы дадите взаймы вашего воображения и красок.
Как
много барон съел мяса и живности, Зеленый фруктов, я всего — и
говорить нечего.
Он порядочно
говорил по-французски и откровенно объяснил, что он так
много слышал и читал о русских, что не мог превозмочь любопытства и пришел познакомиться с нами.
«Да, русские сильны: о! о них много-много слуху!» —
говорил он.
Из хозяев никто не
говорил по-английски, еще менее по-французски. Дед хозяина и сам он, по словам его, отличались нерасположением к англичанам, которые «наделали им
много зла», то есть выкупили черных, уняли и унимают кафров и другие хищные племена, учредили новый порядок в управлении колонией, провели дороги и т. п. Явился сын хозяина, здоровый, краснощекий фермер лет двадцати пяти, в серой куртке, серых панталонах и сером жилете.
Мистер Бен после подтвердил слова его и прибавил, что гиен и шакалов водится множество везде в горах, даже поблизости Капштата. Их отравляют стрихнином. «И тигров тоже
много, —
говорил он, — их еще на прошлой неделе видели здесь в ущелье. Но здешние тигры мелки, с большую собаку». Это видно по шкурам, которые продаются в Капштате.
Недалеко от Устера мы объехали кругом холма, который где-нибудь в саду мог представлять большую гору: это — куча каменьев, поросших кустарниками, в которых,
говорят,
много змей, оттого она и называется Шлянгенхель, то есть Змеиная горка.
У всякого в голове, конечно, шевелились эти мысли, но никто не
говорил об этом и некогда было: надо было действовать — и действовали. Какую энергию, сметливость и присутствие духа обнаружили тут
многие! Савичу точно праздник: выпачканный, оборванный, с сияющими глазами, он летал всюду, где ветер оставлял по себе какой-нибудь разрушительный след.
Да я ли один скучаю? Вон Петр Александрович сокрушительно вздыхает, не зная, как он будет продовольствовать нас: дадут ли японцы провизии, будут ли возить свежую воду; а если и дадут, то по каким ценам? и т. п. От презервов
многие «воротят носы»,
говорит он.
Татарский пролив и племенная, нередкая в истории
многих имеющих один корень народов вражда могла разделить навсегда два племени, из которых в одно, китайское, подмешались, пожалуй, и манчжуры, а в другое, японское, — малайцы, которых будто бы японцы,
говорит Кемпфер, застали в Нипоне и вытеснили вон.
Я не раз упомянул о разрезывании брюха. Кажется, теперь этот обычай употребляется реже. После нашего прихода, когда правительство убедится, что и ему самому, не только подданным, придется изменить
многое у себя, конечно будут пороть брюхо еще реже. А вот пока что
говорит об этом обычае мой ученый источник, из которого я привел некоторые места в начале этого письма...
Отец Аввакум
говорит, что и в Китае таких плодов
много…
Я видел наконец японских дам: те же юбки, как и у мужчин, закрывающие горло кофты, только не бритая голова, и у тех, которые попорядочнее, сзади булавка поддерживает косу. Все они смуглянки, и куда нехороши собой!
Говорят, они нескромно ведут себя — не знаю, не видал и не хочу чернить репутации японских женщин. Их нынче
много ездит около фрегата: все некрасивые, чернозубые; большею частью смотрят смело и смеются; а те из них, которые получше собой и понаряднее одеты, прикрываются веером.
Говорят,
многие места кажутся хороши, когда о них вспомнишь после.
«Пожар будет, сгорят, пожалуй, —
говорил он, — и крыс тоже
много в этом доме: попортят».
«У нас, — далее
говорил он, — в Камчатке и других местах, около лежащих,
много рыбы, а соли нет; у вас есть соль: давайте нам ее, и мы вам же будем возить соленую рыбу, которая составляет главную пищу в Японии.
Накамура, как медведь, неловко влезал на место, где сидели полномочные, сжимал, по привычке
многих японцев, руки в кулаки и опирал их о колени, морщил лоб и
говорил с важностью.
Говорят, жители не показывались нам более потому, что перед нашим приездом умерла вдовствующая королева, мать регента, управляющего островами вместо малолетнего короля. По этому случаю наложен траур на пятьдесят дней. Мы видели
многих в белых травяных халатах. Известно, что белый цвет — траурный на Востоке.
Он
говорил по-английски и прежде всего, узнав, что мы русские, сказал, что есть
много заказов из Петербурга, потом объяснил, что он, несколько месяцев назад, выписан из Гаваны, чтоб ввести гаванский способ свертывать сигары вместо манильского, который оказывается по
многим причинам неудобен.
Он
много важности придавал свертке,
говорил даже, что она изменяет до некоторой степени вкус самого табаку.
12-го апреля, кучами возят провизию. Сегодня пригласили Ойе-Саброски и переводчиков обедать, но они вместо двух часов приехали в пять. Я не видал их;
говорят, ели
много. Ойе ел мясо в первый раз в жизни и в первый же раз, видя горчицу, вдруг, прежде нежели могли предупредить его, съел ее целую ложку: у него покраснел лоб и выступили слезы. Губернатору послали четырнадцать аршин сукна, медный самовар и бочонок солонины, вместо его подарка. Послезавтра хотят сниматься с якоря, идти к берегам Сибири.
Зверей,
говорят,
много, но мы, кроме бурундучков и белок, других не видали.
Мужики стали просить подождать до луны, иначе темно ехать,
говорили они: трудно,
много мелей.
Сегодня Иван Григорьев просунул к нам голову: «Не прикажете ли бросить этот камень?» Он держал какой-то красивый, пестрый камень в руке. «Как можно! это надо показать в Петербурге: это замечательный камень, из Бразилии…» — «Белья некуда девать, —
говорил Иван Григорьев, —
много места занимает. И что за камень? хоть бы для точила годился!»
Одно неудобно: у нас
много людей. У троих четверо слуг. Довольно было бы и одного, а то они мешают друг другу и ленятся. «У них уж завелась лакейская, —
говорит справедливо князь Оболенский, — а это хуже всего. Их не добудишься, не дозовешься, ленятся, спят, надеясь один на другого; курят наши сигары».
В гостином дворе, который в самом деле есть двор, потому что большая часть лавок открывается внутрь, я видел
много входящих и выходящих якутов: они,
говорят, составляют большинство потребителей. Прочие горожане закупают все, что им нужно, раз в год на здешней ярмарке.
Что касается меня, я нашел
много живости и разговоров на обедах; недоверия не заметил: все кушают с большою доверчивостью и
говорят без умолку.
По Лене живут все русские поселенцы и, кроме того,
много якутов: оттого все русские и здесь
говорят по-якутски, даже между собою. Все их сношения ограничиваются якутами да редкими проезжими. Летом они занимаются хлебопашеством, сеют рожь и ячмень, больше для своего употребления, потому что сбывать некуда. Те, которые живут выше по Лене, могут сплавлять свои избытки по реке на золотые прииски, находящиеся между городами Киренском и Олекмой.
Все были более или менее в ожидании,
много говорили, готовились к бою, смотрели в зрительные трубки во все стороны.
Неточные совпадения
Марья Антоновна. Вы всё эдакое
говорите… Я бы вас попросила, чтоб вы мне написали лучше на память какие-нибудь стишки в альбом. Вы, верно, их знаете
много.
Хотя и взяточник, но ведет себя очень солидно; довольно сурьёзен; несколько даже резонёр;
говорит ни громко, ни тихо, ни
много, ни мало.
Хлестаков. Да, и в журналы помещаю. Моих, впрочем,
много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция
говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
Слуга. Нет, хозяин
говорит, что еще
много.
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских
много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет,
говорит, в эмпиреях: барышень
много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?