Неточные совпадения
И люди тоже, даже незнакомые,
в другое
время недоступные, хуже судьбы, как будто сговорились уладить дело. Я был жертвой внутренней борьбы, волнений, почти изнемогал. «Куда
это? Что я затеял?» И на лицах других мне страшно было читать
эти вопросы. Участие пугало меня. Я с тоской смотрел, как пустела моя квартира, как из нее понесли мебель, письменный стол, покойное кресло, диван. Покинуть все
это, променять на что?
Два
времени года, и то
это так говорится, а
в самом деле ни одного: зимой жарко, а летом знойно; а у вас там, на «дальнем севере», четыре сезона, и то
это положено по календарю, а
в самом-то деле их семь или восемь.
Это «История кораблекрушений»,
в которой собраны за старое и новое
время все случаи известных кораблекрушений со всеми последствиями.
Это постоянная лекция, наглядная, осязательная,
в лицах, со всеми подробностями, и отличная прогулка
в то же
время.
«Там около
этого времени попадешь
в ураган», — сказано далее, сказано тоже, как и выйти из него: «А там иди по такой-то параллели, попадешь
в муссон, который донесет тебя до Китая, до Японии».
И все было ново нам: мы знакомились с декорациею не наших деревьев, не нашей травы, кустов и жадно хотели запомнить все: группировку их, отдельный рисунок дерева, фигуру листьев, наконец, плоды; как будто смотрели на
это в последний раз, хотя нам только
это и предстояло видеть на долгое
время.
Рассчитывали на дующие около того
времени вестовые ветры, но и
это ожидание не оправдалось.
В воздухе мертвая тишина, нарушаемая только хлопаньем грота. Ночью с 21 на 22 февраля я от жара ушел спать
в кают-компанию и лег на диване под открытым люком. Меня разбудил неистовый топот, вроде трепака, свист и крики. На лицо упало несколько брызг. «Шквал! — говорят, — ну, теперь задует!» Ничего не бывало, шквал прошел, и фрегат опять задремал
в штиле.
Нас предупреждали, чтоб мы не ходили
в полдень близ кустов: около
этого времени выползают змеи греться на солнце, но мы не слушали, шевелили палками
в кустах, смело прокладывая себе сквозь них дорогу.
«Но
это даром не проходит им, — сказал он, помолчав, — они крепки до
времени, а
в известные лета силы вдруг изменяют, и вы увидите
в Англии многих индийских героев, которые сидят по углам, не сходя с кресел, или таскаются с одних минеральных вод на другие».
Я не помню, чтоб
в нашей литературе являлись
в последнее
время какие-нибудь сведения об
этом крае, не знаю также ничего замечательного и на французском языке.
Если проследить историю колонии со
времени занятия ее европейцами
в течение двухвекового голландского владычества и сравнить с состоянием,
в которое она поставлена англичанами с 1809 года, то не только оправдаешь насильственное занятие колонии англичанами, но и порадуешься, что
это случилось так, а не иначе.
Множество рук и денег уходит на
эти неблагодарные войны, последствия которых
в настоящее
время не вознаграждают трудов и усилий ничем, кроме неверных, почти бесплодных побед, доставляющих спокойствие краю только на некоторое
время.
Кафры, или амакоза, со
времени беспокойств 1819 года, вели себя довольно смирно. Хотя и тут не обходилось без набегов и грабежей, которые вели за собой небольшие военные экспедиции
в Кафрарию; но
эти грабежи и военные стычки с грабителями имели такой частный характер, что вообще можно назвать весь период, от 1819 до 1830 года, если не мирным, то спокойным.
Кто знает, какой дуб учености вырастет со
временем в этой старинной, но еще молодой и формирующейся на новый лад колонии?
Я перепугался: бал и обед!
В этих двух явлениях выражалось все, от чего так хотелось удалиться из Петербурга на
время, пожить иначе, по возможности без повторений, а тут вдруг бал и обед! Отец Аввакум также втихомолку смущался
этим. Он не был
в Капштате и отчаивался уже быть. Я подговорил его уехать, и дня через два, с тем же Вандиком, который был еще
в Саймонстоуне, мы отправились
в Капштат.
Два его товарища, лежа
в своей лодке, нисколько не смущались тем, что она черпала, во
время шквала, и кормой, и носом; один лениво выливал воду ковшом, а другой еще ленивее смотрел на
это.
Большую часть награбленных товаров они сбывают здесь, являясь
в виде мирных купцов, а оружие и другие улики своего промысла прячут на
это время в какой-нибудь маленькой бухте ненаселенного острова.
Там высунулась из воды голова буйвола; там бедный и давно не бритый китаец, под плетеной шляпой, тащит, обливаясь потом, ношу; там несколько их сидят около походной лавочки или
в своих магазинах, на пятках,
в кружок и уплетают двумя палочками вареный рис, держа чашку у самого рта, и
время от
времени достают из другой чашки, с темною жидкостью,
этими же палочками необыкновенно ловко какие-то кусочки и едят.
Наконец, миль за полтораста, вдруг дунуло, и я на другой день услыхал обыкновенный шум и суматоху. Доставали канат. Все толпились наверху встречать новый берег. Каюта моя, во
время моей болезни, обыкновенно полнехонька была посетителей:
в ней можно было поместиться троим, а придет человек семь;
в это же утро никого: все глазели наверху. Только барон Крюднер забежал на минуту.
От островов Бонинсима до Японии — не путешествие, а прогулка, особенно
в августе:
это лучшее
время года
в тех местах. Небо и море спорят друг с другом, кто лучше, кто тише, кто синее, — словом, кто более понравится путешественнику. Мы
в пять дней прошли 850 миль. Наше судно, как старшее, давало сигналы другим трем и одно из них вело на буксире. Таща его на двух канатах, мы могли видеться с бывшими там товарищами; иногда перемолвим и слово, написанное на большой доске складными буквами.
Мы поспешили успокоить их и отвечали на все искренно и простодушно и
в то же
время не могли воздержаться от улыбки, глядя на
эти мягкие, гладкие, белые, изнеженные лица, лукавые и смышленые физиономии, на косички и на приседанья.
Чтобы согласить
эту разноголосицу, Льода вдруг предложил сказать, что корвет из Камчатки, а мы из Петербурга вышли
в одно
время. «Лучше будет, когда скажете, что и пришли
в одно
время,
в три месяца». Ему показали карту и объяснили, что из Камчатки можно прийти
в неделю,
в две, а из Петербурга
в полгода. Он сконфузился и стал сам смеяться над собой.
А нечего делать японцам против кораблей: у них, кроме лодок, ничего нет. У
этих лодок, как и у китайских джонок, паруса из циновок, очень мало из холста, да еще открытая корма: оттого они и ходят только у берегов. Кемпфер говорит, что
в его
время сиогун запретил строить суда иначе, чтоб они не ездили
в чужие земли. «Нечего, дескать, им там делать».
Не думайте, чтобы храм был
в самом деле храм, по нашим понятиям,
в архитектурном отношении что-нибудь господствующее не только над окрестностью, но и над домами, — нет,
это, по-нашему, изба, побольше других, с несколько возвышенною кровлею, или какая-нибудь посеревшая от
времени большая беседка
в старом заглохшем саду. Немудрено, что Кемпфер насчитал такое множество храмов: по высотам их действительно много; но их, без трубы...
Адмирал просил их передать бумаги полномочным, если они прежде нас будут
в Нагасаки. При
этом приложена записочка к губернатору,
в которой адмирал извещал его, что он
в «непродолжительном
времени воротится
в Японию, зайдет
в Нагасаки, и если там не будет ни полномочных, ни ответа на его предложения, то он немедленно пойдет
в Едо».
Saddle Islands значит Седельные острова: видно уж по
этому, что тут хозяйничали англичане. Во
время китайской войны английские военные суда тоже стояли здесь. Я вижу берег теперь из окна моей каюты:
это целая группа островков и камней, вроде знаков препинания; они и на карте показаны
в виде точек. Они бесплодны, как большая часть островов около Китая; ветры обнажают берега. Впрочем, пишут, что здесь много устриц и — чего бы вы думали? — нарциссов!
«На шкуне», — отвечал я
в стену и
в то же
время с досадой подумал: «Чье
это, английское или американское удобство?» — и ногами опять приводил себя
в прежнее положение.
В это же
время послышалось сильное движение весел и от джонок.
Мы на
этот раз подошли к Нагасаки так тихо
в темноте, что нас с мыса Номо и не заметили и стали давать знать с батарей
в город выстрелами о нашем приходе
в то
время, когда уже мы становились на якорь.
В Японии, напротив, еще до сих пор скоро дела не делаются и не любят даже тех, кто имеет
эту слабость. От наших судов до Нагасаки три добрые четверти часа езды. Японцы часто к нам ездят: ну что бы пригласить нас стать у города, чтоб самим не терять по-пустому
время на переезды? Нельзя. Почему? Надо спросить у верховного совета, верховный совет спросит у сиогуна, а тот пошлет к микадо.
В сумерки мы простились с хозяевами и с музыкой воротились домой. Вслед за нами приехали чиновники узнать, довольны ли мы, и привезли гостинцы. Какое наказание с
этими гостинцами! побросать ящики
в воду неловко: японцы увидят, скажут, что пренебрегаем подарками, беречь — места нет. Для большой рыбы также сделаны ящики, для конфект особо, для сладкого хлеба опять особо. Я сберег несколько миньятюрных подставок; если довезу, то увидите образчик терпения и
в то же
время мелочности.
Не касаюсь предмета нагасакских конференций адмирала с полномочными: переговоры
эти могут послужить со
временем материалом для описаний другого рода, важнее, а не
этих скромных писем, где я, как
в панораме, взялся представить вам только внешнюю сторону нашего путешествия.
Я все
время поминал вас, мой задумчивый артист: войдешь, бывало, утром к вам
в мастерскую, откроешь вас где-нибудь за рамками, перед полотном, подкрадешься так, что вы, углубившись
в вашу творческую мечту, не заметите, и смотришь, как вы набрасываете очерк, сначала легкий, бледный, туманный; все мешается
в одном свете: деревья с водой, земля с небом… Придешь потом через несколько дней — и
эти бледные очерки обратились уже
в определительные образы: берега дышат жизнью, все ярко и ясно…
Какова нравственность: за руку нельзя взять!
В золотой век, особенно
в библейские
времена и при Гомере, было на
этот счет проще!
«Да
это прекрасная сигара! — сказал я, — нельзя ли купить таких?» — «Нет,
это гаванской свертки: готовых нет, недели через две можно, — прибавил он тише, оборачиваясь спиной к нескольким старухам, которые
в этой же комнате, на полу, свертывали сигары, — я могу вам приготовить несколько тысяч…» — «Мы едва ли столько
времени останемся здесь.
В это же
время вверху, у окна, мелькнул очерк женской головы и захлопнулось жалюзи…
Этим спектаклем ознаменовалось наше прощание с тропиками, из которых мы выходили
в то
время и куда более уже не возвращались.
Вы, конечно, с жадностью прочтете со
временем подробное и специальное описание всего корейского берега и реки, которое вот
в эту минуту, за стеной, делает сосед мой Пещуров, сильно участвующий
в описи
этих мест.
Но
это все темные
времена корейской истории; она проясняется немного с третьего века по Рождеству Христову. Первобытные жители
в ней были одних племен с манчжурами, которых сибиряки называют тунгусами. К ним присоединились китайские выходцы. После Рождества Христова один из тунгус, Гао, основал царство Гао-ли.
Наш рейс по проливу на шкуне «Восток», между Азией и Сахалином, был всего третий со
времени открытия пролива.
Эта же шкуна уже ходила из Амура
в Аян и теперь шла во второй раз. По
этому случаю, лишь только мы миновали пролив, торжественно, не
в урочный час, была положена доска, заменявшая стол, на свое место;
в каюту вместо одиннадцати пришло семнадцать человек, учредили завтрак и выпили несколько бокалов шампанского.
Этого сорта суда находят
в Охотском море огромную поживу и
в иное
время заходят туда
в числе двухсот и более.
Разочарованные насчет победы над неприятелем [
В это самое
время, именно 16 августа, совершилось между тем, как узнали мы
в свое
время, геройское, изумительное отражение многочиленного неприятеля горстью русских по ту сторону моря,
в Камчатке.], мы продолжали плыть по курсу
в Аян.
Нужды нет, что якуты населяют город, а все же мне стало отрадно, когда я въехал
в кучу почерневших от
времени, одноэтажных, деревянных домов: все-таки
это Русь, хотя и сибирская Русь! У ней есть много особенностей как
в природе, так и
в людских нравах, обычаях, отчасти, как вы видите,
в языке, что и образует ей свою коренную, немного суровую, но величавую физиономию.
Я ехал мимо старинной, полуразрушенной стены и несколька башен:
это остатки крепости, уцелевшей от
времен покорения области. Якутск основан пришедшими от Енисея казаками, лет за двести перед
этим,
в 1630-х годах. Якуты пробовали нападать на крепость, но напрасно. Возникшие впоследствии между казаками раздоры заставили наше правительство взять
этот край
в свои руки, и скоро
в Якутск прибыл воевода.
Чукчи держат себя поодаль от наших поселенцев, полагая, что русские придут и перережут их, а русские думают — и гораздо с большим основанием, — что их перережут чукчи. От
этого происходит то, что те и другие избегают друг друга, хотя живут рядом, не оказывают взаимной помощи
в нужде во
время голода, не торгуют и того гляди еще подерутся между собой.
Во
время этих хлопот разоружения, перехода с «Паллады» на «Диану», смены одной команды другою, отправления сверхкомплектных офицеров и матросов сухим путем
в Россию я и выпросился домой.
Это было
в начале августа 1854 года.
Такое состояние духа очень наивно, но верно выразила мне одна француженка, во Франции, на морском берегу, во
время сильнейшей грозы,
в своем ответе на мой вопрос, любит ли она грозу? «Oh, monsieur, c’est ma passion, — восторженно сказала она, — mais… pendant l’orage je suis toujours mal а mon aise!» [«О сударь,
это моя страсть.. но… во
время грозы мне всегда не по себе!» — фр.]
«Зачем ему секретарь? —
в страхе думал я, — он пишет лучше всяких секретарей: зачем я здесь? Я — лишний!» Мне стало жутко. Но
это было только начало страха.
Это опасение я кое-как одолел мыслью, что если адмиралу не недостает уменья, то недостанет
времени самому писать бумаги, вести всю корреспонденцию и излагать на бумагу переговоры с японцами.
Теперь перенесемся
в Восточный океан,
в двадцатые градусы северной широты, к другой «опасной» минуте, пережитой у Ликейских островов, о которой я ничего не сказал
в свое
время. Я не упоминаю об урагане, встреченном нами
в Китайском море, у группы островов Баши, когда у нас зашаталась грот-мачта, грозя рухнуть и положить на бок фрегат. Об
этом я подробно писал.
В этой неизвестности о войне пришли мы и
в Манилу и застали там на рейде военный французский пароход. Ни мы, ни французы не знали, как нам держать себя друг с другом, и визитами мы не менялись, как
это всегда делается
в обыкновенное
время. Пробыв там недели три, мы ушли, но перед уходом узнали, что там ожидали английскую эскадру.