Неточные совпадения
А декорация гор все поминутно менялась: там, где было сейчас свежо, ясно, золотисто, теперь задернуто точно флером, а на прежнем месте, на
высоте, вдруг озарились бурые холмы опаленной
солнцем пустыни: там радуга.
Хотя горы были еще невысоки, но чем более мы поднимались на них, тем заметно становилось свежее. Легко и отрадно было дышать этим тонким, прохладным воздухом. Там и
солнце ярко сияло, но не пекло. Наконец мы остановились на одной площадке. «Здесь
высота над морем около 2000 футов», — сказал Бен и пригласил выйти из экипажей.
С последним лучом
солнца по
высотам загорелись огни и нитями опоясали вершины холмов, унизали берега — словом, нельзя было нарочно зажечь иллюминации великолепнее в честь гостей, какую японцы зажгли из страха, что вот сейчас, того гляди, гости нападут на них.
Старший штурман, сухой и старенький человек, проплававший большую часть своей жизни и видавший всякие виды, один из тех штурманов старого времени, которые были аккуратны, как и пестуемые ими хронометры, пунктуальны и добросовестны, с которыми, как в старину говорили, капитану можно было спокойно спать, зная, что такой штурман не прозевает ни мелей, ни опасных мест, вблизи которых он чувствует себя беспокойным, — этот почтенный Степан Ильич торопливо допивает свой третий стакан, докуривает вторую толстую папиросу и идет с секстаном наверх брать
высоты солнца, чтобы определить долготу места.
Старый штурман, обыкновенно не очень-то благоволивший к флотским и особенно к тем, кому, по его выражению, «бабушка ворожит», напротив, видимо, благоволил к Ашанину и за то, что он не лодырь, и за то, что не рассчитывает на протекцию дядюшки-адмирала, и за то, что Володя недурно (что было уже большим комплиментом со стороны педанта-штурмана) берет
высоты солнца и делает вычисления, и за то, наконец, что в нем не было и тени того снисходительно барского отношения к штурманам, какое, по старым традициям, укоренившимся во флоте, существовало у большинства флотских офицеров, этих, относительно, баловней службы, к ее пасынкам — штурманам.
Рядом с ним ловит солнышко и его помощник, младший штурманский офицер, и Володя, обязанный, как стоявший на вахте с 4 до 8 часов, сделать наблюдения и представить капитану после полудня вычисленные по
высотам солнца широту и долготу, в которых будет находиться корвет в полдень.
Степан Ильич особенно доволен, что «солнышко», как нежно он его называет, всегда на месте и не прячется за облака. И не потому только рад он ему, что не чувствует приступов ревматизма, а главным образом потому, что можно ежедневно делать наблюдения, брать
высоты солнца и точно знать в каждый полдень широту и долготу места корвета и верное пройденное расстояние.
Неточные совпадения
Да, он никогда об этом не думал. Ее близость доставляла ему наслаждение, но до вчерашнего дня он не сознавал этого, как мы не ощущаем воздуха, которым дышим. Эти простые слова упали вчера в его душу, как падает с
высоты камень на зеркальную поверхность воды: еще за минуту она была ровна и спокойно отражала свет
солнца и синее небо… Один удар, — и она всколебалась до самого дна.
На
высоте, на снеговой вершине, // Я вырезал стальным клинком сонет. // Проходят дни. Быть может, и доныне // Снега хранят мой одинокий след. // На
высоте, где небеса так сини, // Где радостно сияет зимний свет, // Глядело только
солнце, как стилет // Чертил мой стих на изумрудной льдине. // И весело мне думать, что поэт // Меня поймет. Пусть никогда в долине // Его толпы не радует привет! // На
высоте, где небеса так сини, // Я вырезал в полдневный час сонет // Лишь для того, кто на вершине…
Зашумели ручьи, и расторгнулся лед, // И сквозят темно-синие бездны, // И на глади зеркальной таинственных вод // Возрожденных небес отражается свод // В красоте лучезарной и звездной. // И вверху и внизу все миры без конца, // И двояко является вечность: //
Высота с глубиной хвалят вместе творца, // Славят вместе его бесконечность! //
Солнце зашло.
Быстро носясь кругами в
высоте, стая гонных, или чистых, голубей то блестит на
солнце яркой белизной, то мелькает темными пятнами, когда залетит за облако, застеняющее стаю от солнечных лучей.
Кое-где, едва прорезавшись сквозь стеклянный купол, лучи зимнего
солнца ложатся слабыми пятнами на малиновый бархат и позолоту лож, на щиты с конскими головами и на флаги, украшающие столбы; они играют на матовых стеклах электрических фонарей и скользят по стали турников и трапеций там, на страшной
высоте, где перепутались машины и веревки.