Неточные совпадения
В начале июня мы оставили Сингапур. Недели было чересчур много, чтоб познакомиться с этим местом. Если б мы еще остались день, то не знали бы, что делать от скуки и жара. Нет, Индия не по нас! И англичане
бегут из нее, при первом удобном случае, спасаться от климата на мыс Доброй
Надежды,
в порт Джаксон — словом, дальше от экватора, от этих палящих дней, от беспрохладных ночей, от мест, где нельзя безнаказанно есть и пить, как едят и пьют англичане.
Неточные совпадения
Вода сбыла, и мостовая // Открылась, и Евгений мой // Спешит, душою замирая, //
В надежде, страхе и тоске // К едва смирившейся реке. // Но, торжеством победы полны, // Еще кипели злобно волны, // Как бы под ними тлел огонь, // Еще их пена покрывала, // И тяжело Нева дышала, // Как с битвы прибежавший конь. // Евгений смотрит: видит лодку; // Он к ней
бежит, как на находку; // Он перевозчика зовет — // И перевозчик беззаботный // Его за гривенник охотно // Чрез волны страшные везет.
Чьей казни?.. старец непреклонный! // Чья дочь
в объятиях его? // Но хладно сердца своего // Он заглушает ропот сонный. // Он говорит: «
В неравный спор // Зачем вступает сей безумец? // Он сам, надменный вольнодумец, // Сам точит на себя топор. // Куда
бежит, зажавши вежды? // На чем он основал
надежды? // Или… но дочери любовь // Главы отцовской не искупит. // Любовник гетману уступит, // Не то моя прольется кровь».
От Анны Андреевны я домой не вернулся, потому что
в воспаленной голове моей вдруг промелькнуло воспоминание о трактире на канаве,
в который Андрей Петрович имел обыкновение заходить
в иные мрачные свои часы. Обрадовавшись догадке, я мигом
побежал туда; был уже четвертый час и смеркалось.
В трактире известили, что он приходил: «Побывали немного и ушли, а может, и еще придут». Я вдруг изо всей силы решился ожидать его и велел подать себе обедать; по крайней мере являлась
надежда.
Подняли у коляски фордек, и лошади
побежали рысью. Мы миновали несколько деревень, и матушка неоднократно покушалась остановиться, чтоб переждать грозу. Но всякий раз
надежда: авось пройдет! — ободряла ее. Сколько брани вылилось тут на голову тетеньки Анфисы Порфирьевны — этого ни
в сказках сказать, ни пером описать.
Это запрещение, отнимавшее у сахалинца всякую
надежду на лучшую жизнь, внушало людям ненависть к Сахалину и, как репрессивная мера, могло только увеличить число
побегов, преступлений и самоубийств; ее призрачной практичности приносилась
в жертву сама справедливость, так как сахалинским ссыльным было запрещаемо то, что позволялось сибирским.