Неточные совпадения
Она достала
с нижней полки шкафа, из-за головы сахару, стакан водки и два огромные ломтя хлеба
с ветчиной. Все это давно было приготовлено для него ее заботливой
рукой. Она сунула ему их, как не суют и собакам. Один ломоть упал
на пол.
Она отвернулась от него
с выражением будто ненависти, а он медленно начал есть, глядя исподлобья
на Аграфену и прикрывая одною
рукою рот.
— Послушай, Саша, — сказала она в волнении, положив ему
руку на плечо, по-видимому
с намерением сделать последнюю попытку, — еще время не ушло: подумай, останься!
Разве что у начальника твоего или у какого-нибудь знатного да богатого вельможи разгорятся
на тебя зубы и он захочет выдать за тебя дочь — ну, тогда можно, только отпиши: я кое-как дотащусь, посмотрю, чтоб не подсунули так какую-нибудь, лишь бы
с рук сбыть: старую девку или дрянь.
— Что за старый! он годом только постарше моего покойника. Ну, царство ему небесное! — сказала, крестясь, Анна Павловна. — Жаль бедной Федосьи Петровны: осталась
с деточками
на руках. Шутка ли: пятеро, и все почти девочки! А когда похороны?
Он, не оглянувшись, махнул
рукой и лениво пошел вслед за повозкой, которую бы, кажется, вместе
с Александром, ямщиком и лошадьми мог унести
на своих плечах.
Петр Иваныч медленно положил письмо
на стол, еще медленнее достал сигару и, покатав ее в
руках, начал курить. Долго обдумывал он эту штуку, как он называл ее мысленно, которую сыграла
с ним его невестка. Он строго разобрал в уме и то, что сделали
с ним, и то, что надо было делать ему самому.
Но,
с другой стороны, представлялось вот что: мать отправила сына прямо к нему,
на его
руки, не зная, захочет ли он взять
на себя эту обузу, даже не зная, жив ли он и в состоянии ли сделать что-нибудь для племянника.
— Дядюшка! — неистово закричал Александр, схватив его за
руку, но поздно: комок перелетел через угол соседней крыши, упал в канал,
на край барки
с кирпичами, отскочил и прыгнул в воду.
И какие лица увидел он тут!
На улице как будто этакие и не встречаются и не выходят
на божий свет: тут, кажется, они родились, выросли, срослись
с своими местами, тут и умрут. Поглядел Адуев пристально
на начальника отделения: точно Юпитер-громовержец; откроет рот — и бежит Меркурий
с медной бляхой
на груди; протянет
руку с бумагой — и десять
рук тянутся принять ее.
«Нет, — говорил он сам
с собой, — нет, этого быть не может! дядя не знал такого счастья, оттого он так строг и недоверчив к людям. Бедный! мне жаль его холодного, черствого сердца: оно не знало упоения любви, вот отчего это желчное гонение
на жизнь. Бог его простит! Если б он видел мое блаженство, и он не наложил бы
на него
руки, не оскорбил бы нечистым сомнением. Мне жаль его…»
Александр не уснул целую ночь, не ходил в должность. В голове у него вертелся завтрашний день; он все придумывал, как говорить
с Марьей Михайловной, сочинил было речь, приготовился, но едва вспомнил, что дело идет о Наденькиной
руке, растерялся в мечтах и опять все забыл. Так он приехал вечером
на дачу, не приготовившись ни в чем; да и не нужно было: Наденька встретила его, по обыкновению, в саду, но
с оттенком легкой задумчивости в глазах и без улыбки, а как-то рассеянно.
Александр сидел как будто в забытьи и все смотрел себе
на колени. Наконец поднял голову, осмотрелся — никого нет. Он перевел дух, посмотрел
на часы — четыре. Он поспешно взял шляпу, махнул
рукой в ту сторону, куда ушел дядя, и тихонько,
на цыпочках, оглядываясь во все стороны, добрался до передней, там взял шинель в
руки, опрометью бросился бежать
с лестницы и уехал к Тафаевой.
Она взяла его за
руку и — опять полилась нежная, пламенная речь, мольбы, слезы. Он ни взглядом, ни словом, ни движением не обнаружил сочувствия, — стоял точно деревянный, переминаясь
с ноги
на ногу. Его хладнокровие вывело ее из себя. Посыпались угрозы и упреки. Кто бы узнал в ней кроткую, слабонервную женщину? Локоны у ней распустились, глаза горели лихорадочным блеском, щеки пылали, черты лица странно разложились. «Как она нехороша!» — думал Александр, глядя
на нее
с гримасой.
— Все. Как она любит тебя! Счастливец! Ну, вот ты все плакал, что не находишь страсти: вот тебе и страсть: утешься! Она
с ума сходит, ревнует, плачет, бесится… Только зачем вы меня путаете в свои дела? Вот ты женщин стал навязывать мне
на руки. Этого только недоставало: потерял целое утро
с ней. Я думал, за каким там делом: не имение ли хочет заложить в Опекунский совет… она как-то говорила… а вот за каким: ну дело!
— Какая щука-то! — закричал он почти
с испугом и распростерся над водой, падал, спотыкался о свои удочки и ловил обеими
руками вертевшуюся над водой щуку. — Ну,
на берег,
на берег, туда, дальше! там уж наша будет, как ни вертись. Вишь как скользит: словно бес! Ах, какая!
— Эх вы, рыболовы! — говорил между тем Костяков, поправляя свои удочки и поглядывая по временам злобно
на Александра, — куда вам рыбу ловить! ловили бы вы мышей, сидя там у себя,
на диване; а то рыбу ловить! Где уж ловить, коли из
рук ушла? чуть во рту не была, только что не жареная! Диво еще, как у вас
с тарелки не уходит!
Они стояли к нему боком. В отце он не открыл ничего особенного. Белая блуза, нанковые панталоны и низенькая шляпа
с большими полями, подбитыми зеленым плюшем. Но зато дочь! как грациозно оперлась она
на руку старика! Ветер по временам отвевал то локон от ее лица, как будто нарочно, чтобы показать Александру прекрасный профиль и белую шею, то приподнимал шелковую мантилью и выказывал стройную талию, то заигрывал
с платьем и открывал маленькую ножку. Она задумчиво смотрела
на воду.
Наконец, когда она, полубольная,
с безнадежностью в душе, сидела однажды
на своем месте под деревом, вдруг послышался ей шорох; она обернулась и задрожала от радостного испуга: перед ней, сложа
руки крестом, стоял Александр.
Анна Павловна посмотрела, хорошо ли постлана постель, побранила девку, что жестко, заставила перестлать при себе и до тех пор не ушла, пока Александр улегся. Она вышла
на цыпочках, погрозила людям, чтоб не смели говорить и дышать вслух и ходили бы без сапог. Потом велела послать к себе Евсея.
С ним пришла и Аграфена. Евсей поклонился барыне в ноги и поцеловал у ней
руку.
Как он переменился! Как пополнел, оплешивел, как стал румян!
С каким достоинством он носит свое выпуклое брюшко и орден
на шее! Глаза его сияли радостью. Он
с особенным чувством поцеловал
руку у тетки и пожал дядину
руку…
— Отдай! отдай, Александр! — закричал он торопливо и хотел схватить лоскуток. Но Александр проворно отдернул
руку. Лизавета Александровна
с любопытством смотрела
на них.
Дядя, скрестив
руки на груди, смотрел несколько минут
с уважением
на племянника.
Неточные совпадения
Хлестаков. Нет, я влюблен в вас. Жизнь моя
на волоске. Если вы не увенчаете постоянную любовь мою, то я недостоин земного существования.
С пламенем в груди прошу
руки вашей.
Осип. Да, хорошее. Вот уж
на что я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув
рукою), — бог
с ним! я человек простой».
Дай только, боже, чтобы сошло
с рук поскорее, а там-то я поставлю уж такую свечу, какой еще никто не ставил:
на каждую бестию купца наложу доставить по три пуда воску.
Бобчинский (перебивая).Марья Антоновна, имею честь поздравить! Дай бог вам всякого богатства, червонцев и сынка-с этакого маленького, вон энтакого-с (показывает
рукою), чтоб можно было
на ладонку посадить, да-с! Все будет мальчишка кричать: уа! уа! уа!
Бобчинский и Добчинский, оба низенькие, коротенькие, очень любопытные; чрезвычайно похожи друг
на друга; оба
с небольшими брюшками; оба говорят скороговоркою и чрезвычайно много помогают жестами и
руками. Добчинский немножко выше и сурьезнее Бобчинского, но Бобчинский развязнее и живее Добчинского.