Неточные совпадения
— Дело, кажется, простое, — сказал дядя, — а они бог знает что заберут
в голову… «разумно-деятельная толпа»!! Право, лучше бы тебе остаться там. Прожил бы ты век свой славно: был бы там умнее всех, прослыл бы сочинителем и красноречивым человеком,
верил бы
в вечную и неизменную дружбу и любовь,
в родство, счастье, женился бы и незаметно дожил бы до старости и
в самом деле был бы по-своему счастлив; а по-здешнему ты счастлив не будешь: здесь все эти понятия надо перевернуть вверх дном.
Верит в добро и вместе
в зло,
в прекрасное и прескверное.
Любви и дружбе тоже
верит, только не думает, что они упали с неба
в грязь, а полагает, что они созданы вместе с людьми и для людей, что их так и надобно понимать и вообще рассматривать вещи пристально, с их настоящей стороны, а не заноситься бог знает куда.
О любви он того же мнения, с небольшими оттенками: не
верит в неизменную и вечную любовь, как не
верит в домовых — и нам не советует
верить.
— Ты будешь любить, как и другие, ни глубже, ни сильнее; будешь также сдергивать и покрывало с тайн… но только ты будешь
верить в вечность и неизменность любви, да об одном этом и думать, а вот это-то и глупо: сам себе готовишь горя более, нежели сколько бы его должно быть.
В ее лета спится крепко, не то что
в мои: такая бессонница бывает,
поверите ли? даже тоска сделается; от нерв, что ли, — не знаю.
— Не
верьте, не
верьте, Александр Федорыч: Василиса с утра
в город послана. Зачем же скрывать? Александру Федорычу, верно, приятнее, что ты чистила, а не Василиса.
«Наедине с собою только, — писал он
в какой-то повести, — человек видит себя как
в зеркале; тогда только научается он
верить в человеческое величие и достоинство.
Кругом тихо. Только издали, с большой улицы, слышится гул от экипажей, да по временам Евсей, устав чистить сапог, заговорит вслух: «Как бы не забыть: давеча
в лавочке на грош уксусу взял да на гривну капусты, завтра надо отдать, а то лавочник, пожалуй,
в другой раз и не
поверит — такая собака! Фунтами хлеб вешают, словно
в голодный год, — срам! Ух, господи, умаялся. Вот только дочищу этот сапог — и спать.
В Грачах, чай, давно спят: не по-здешнему! Когда-то господь бог приведет увидеть…»
— Так вы совсем не
верите в чувство, когда оно не выказывается так, как вы хотите? Сильное чувство прячется…
Он был враг всяких эффектов — это бы хорошо; но он не любил и искренних проявлений сердца, не
верил этой потребности и
в других. Между тем он одним взглядом, одним словом мог бы создать
в ней глубокую страсть к себе; но он молчит, он не хочет. Это даже не льстит его самолюбию.
Я удивился, не
верил, чтоб
в человеке могло до такой степени огрубеть сердце.
— Не знаю, — сказал Александр сердито. — Смейтесь, дядюшка: вы правы; я виноват один.
Поверить людям, искать симпатии —
в ком? рассыпа́ть бисер — перед кем! Кругом низость, слабодушие, мелочность, а я еще сохранил юношескую веру
в добро,
в доблесть,
в постоянство…
— Это не по тебе, Петр Иваныч, — заметила Лизавета Александровна, — ты не хочешь
верить существованию такой любви и
в других…
— Вас не умели ценить, — промолвила тетка, — но
поверьте, найдется сердце, которое вас оценит: я вам порука
в том. Вы еще так молоды, забудьте это все, займитесь: у вас есть талант: пишите… Пишете ли вы что-нибудь теперь?
«Я, на старости лет, пустился
в авторство, — писал он, — что делать: хочется прославиться, взять и тут, — с ума сошел! Вот я и произвел прилагаемую при сем повесть. Просмотрите ее, и если годится, то напечатайте
в вашем журнале, разумеется, за деньги: вы знаете, я даром работать не люблю. Вы удивитесь и не
поверите, но я позволяю вам даже подписать мою фамилию, стало быть, не лгу».
«Что это за мистификация, мой любезнейший Петр Иваныч? Вы пишете повести! Да кто ж вам
поверит? И вы думали обморочить меня, старого воробья! А если б, чего боже сохрани, это была правда, если б вы оторвали на время ваше перо от дорогих,
в буквальном смысле, строк, из которых каждая, конечно, не один червонец стоит, и перестав выводить почтенные итоги, произвели бы лежащую передо мною повесть, то я и тогда сказал бы вам, что хрупкие произведения вашего завода гораздо прочнее этого творения…»
— Там, где точно есть нелепости, ты их делаешь очень важно, а где дело просто и естественно — это у тебя нелепости. Что ж тут нелепого? Разбери, как нелепа сама любовь: игра крови, самолюбие… Да что толковать с тобой: ведь ты все еще
веришь в неизбежное назначение кого любить,
в симпатию душ!
— Если
в театральном,
верю!
А русский? этот еще добросовестнее немца делал свое дело. Он почти со слезами уверял Юлию, что существительное имя или глагол есть такая часть речи, а предлог вот такая-то, и наконец достиг, что она
поверила ему и выучила наизусть определения всех частей речи. Она могла даже разом исчислить все предлоги, союзы, наречия, и когда учитель важно вопрошал: «А какие суть междометия страха или удивления?» — она вдруг, не переводя духу, проговаривала: «ах, ох, эх, увы, о, а, ну, эге!» И наставник был
в восторге.
Минутами, когда он успевал забыть прошлое, он
верил в возможность счастья,
в Юлию и
в ее любовь.
Он никому и ничему не
верил, не забывался
в наслаждении; вкушал его, как человек без аппетита вкушает лакомое блюдо, холодно, зная, что за этим наступит скука, что наполнить душевной пустоты ничем нельзя.
— Какую ты дичь несешь! Это мнение привез ты прямо с азиатской границы:
в Европе давно перестали
верить этому. Мечты, игрушки, обман — все это годится для женщин и детей, а мужчине надо знать дело, как оно есть. По-твоему, это хуже, нежели обманываться?
— Потом я
верил в самого себя, — начал опять Александр, — вы показали мне, что я хуже других, — я возненавидел и себя.
— И это свято, что любовь не главное
в жизни, что надо больше любить свое дело, нежели любимого человека, не надеяться ни на чью преданность,
верить, что любовь должна кончаться охлаждением, изменой или привычкой? что дружба привычка? Это все правда?
Вы не
поверите, матушка, что это у них
в доме:
в иной богадельне лучше содержат народ.
«Ах! если б я мог еще
верить в это! — думал он. — Младенческие верования утрачены, а что я узнал нового, верного?.. ничего: я нашел сомнения, толки, теории… и от истины еще дальше прежнего… К чему этот раскол, это умничанье?.. Боже!.. когда теплота веры не греет сердца, разве можно быть счастливым? Счастливее ли я?»