Неточные совпадения
Он тронул было ее за плечо —
как она ему ответила! Он опять вздохнул, но с места
не двигался; да напрасно и двинулся
бы: Аграфене этого
не хотелось. Евсей знал это и
не смущался.
— Я
не столько для себя самой, сколько для тебя же отговариваю. Зачем ты едешь? Искать счастья? Да разве тебе здесь нехорошо? разве мать день-деньской
не думает о том,
как бы угодить всем твоим прихотям? Конечно, ты в таких летах, что одни материнские угождения
не составляют счастья; да я и
не требую этого. Ну, погляди вокруг себя: все смотрят тебе в глаза. А дочка Марьи Карповны, Сонюшка? Что… покраснел?
Как она, моя голубушка — дай бог ей здоровья — любит тебя: слышь, третью ночь
не спит!
Как бы удивило всех, если б его вдруг
не было где-нибудь на обеде или вечере!
— В чем тут извиняться? Ты очень хорошо сделал. Матушка твоя бот знает что выдумала.
Как бы ты ко мне приехал,
не знавши, можно ли у меня остановиться, или нет? Квартира у меня,
как видишь, холостая, для одного: зала, гостиная, столовая, кабинет, еще рабочий кабинет, гардеробная да туалетная — лишней комнаты нет. Я
бы стеснил тебя, а ты меня… А я нашел для тебя здесь же в доме квартиру…
—
Как жаль, что вы
не сказали мне давеча, дядюшка: я
бы пошел вместе с вами.
— Почти так; это лучше сказано: тут есть правда; только все еще нехорошо. Неужели ты,
как сбирался сюда,
не задал себе этого вопроса: зачем я еду? Это было
бы не лишнее.
— У него есть такт, — говорил он одному своему компаниону по заводу, — чего
бы я никак
не ожидал от деревенского мальчика. Он
не навязывается,
не ходит ко мне без зову; и когда заметит, что он лишний, тотчас уйдет; и денег
не просит: он малый покойный. Есть странности… лезет целоваться, говорит,
как семинарист… ну, да от этого отвыкнет; и то хорошо, что он
не сел мне на шею.
Оттого он вникает во все земные дела и, между прочим, в жизнь,
как она есть, а
не как бы нам ее хотелось.
— Я
не знаю, дядюшка,
какое бы…
—
Как иногда в других — и в математике, и в часовщике, и в нашем брате, заводчике. Ньютон, Гутенберг, Ватт так же были одарены высшей силой,
как и Шекспир, Дант и прочие. Доведи-ка я каким-нибудь процессом нашу парголовскую глину до того, чтобы из нее выходил фарфор лучше саксонского или севрского, так ты думаешь, что тут
не было
бы присутствия высшей силы?
— Я
не спрашивал, — отвечал дядя, — в кого
бы ни было — все одна дурь. В
какую Любецкую? это что с бородавкой?
— Мудрено! с Адама и Евы одна и та же история у всех, с маленькими вариантами. Узнай характер действующих лиц, узнаешь и варианты. Это удивляет тебя, а еще писатель! Вот теперь и будешь прыгать и скакать дня три,
как помешанный, вешаться всем на шею — только, ради бога,
не мне. Я тебе советовал
бы запереться на это время в своей комнате, выпустить там весь этот пар и проделать все проделки с Евсеем, чтобы никто
не видал. Потом немного одумаешься, будешь добиваться уж другого, поцелуя например…
— С расчетом, а
не по расчету. Только расчет этот должен состоять
не в одних деньгах. Мужчина так создан, чтоб жить в обществе женщины; ты и станешь рассчитывать,
как бы жениться, станешь искать, выбирать между женщинами…
— А ты женился
бы,
не рассуждая и
не спрашивая себя: зачем? так точно,
как, поехавши сюда, тоже
не спросил себя: зачем?
— Я
не знаю,
как она родится, а знаю, что выходит совсем готовая из головы, то есть когда обработается размышлением: тогда только она и хороша. Ну, а по-твоему, — начал, помолчав, Петр Иваныч, — за кого же
бы выдавать эти прекрасные существа?
— Лучше
бы ты, Александр, выбранил или, уж так и быть, обнял меня, чем повторять эту глупейшую фразу!
Как это у тебя язык поворотился? «
как никогда никто
не любил!»
— Ну, в твоих пяти словах все есть, чего в жизни
не бывает или
не должно быть. С
каким восторгом твоя тетка бросилась
бы тебе на шею! В самом деле, тут и истинные друзья, тогда
как есть просто друзья, и чаша, тогда
как пьют из бокалов или стаканов, и объятия при разлуке, когда нет разлуки. Ох, Александр!
Наступала ночь… нет,
какая ночь! разве летом в Петербурге бывают ночи? это
не ночь, а… тут надо
бы выдумать другое название — так, полусвет…
Адуев
не совсем покойно вошел в залу. Что за граф?
Как с ним вести себя? каков он в обращении? горд? небрежен? Вошел. Граф первый встал и вежливо поклонился. Александр отвечал принужденным и неловким поклоном. Хозяйка представила их друг другу. Граф почему-то
не нравился ему; а он был прекрасный мужчина: высокий, стройный блондин, с большими выразительными глазами, с приятной улыбкой. В манерах простота, изящество, какая-то мягкость. Он, кажется, расположил
бы к себе всякого, но Адуева
не расположил.
Другой удовольствовался
бы таким ответом и увидел
бы, что ему
не о чем больше хлопотать. Он понял
бы все из этой безмолвной, мучительной тоски, написанной и на лице ее, проглядывавшей и в движениях. Но Адуеву было
не довольно. Он,
как палач, пытал свою жертву и сам был одушевлен каким-то диким, отчаянным желанием выпить чашу разом и до конца.
— Обронил! — ворчал дворник, освещая пол, — где тут обронить? лестница чистая, каменная, тут и иголку увидишь… обронил! Оно
бы слышно было, кабы обронил: звякнет об камень; чай, поднял
бы! где тут обронить? нигде! обронил!
как не обронил: таковский, чтоб обронил! того и гляди — обронит! нет: этакой небось сам норовит
как бы в карман положить! а то обронит! знаем мы их, мазуриков! вот и обронил! где он обронил?
— Начнем с графа: положим, он примет твой вызов, положим даже, что ты найдешь дурака свидетеля — что ж из этого? Граф убьет тебя,
как муху, а после над тобой же все будут смеяться; хорошо мщение! А ты ведь
не этого хочешь: тебе
бы вон хотелось истребить графа.
Ты
бы должен был узнать ее характер, да и действовать сообразно этому, а
не лежать
как собачонка у ног.
Как это
не узнать компаниона, с которым имеешь
какое бы то ни было дело?
Что
бы женщина ни сделала с тобой, изменила, охладела, поступила,
как говорят в стихах, коварно, — вини природу, предавайся, пожалуй, по этому случаю философским размышлениям, брани мир, жизнь, что хочешь, но никогда
не посягай на личность женщины ни словом, ни делом.
—
Какой? — отвечал Александр, — я
бы потребовал от нее первенства в ее сердце. Любимая женщина
не должна замечать, видеть других мужчин, кроме меня; все они должны казаться ей невыносимы. Я один выше, прекраснее, — тут он выпрямился, — лучше, благороднее всех. Каждый миг, прожитый
не со мной, для нее потерянный миг. В моих глазах, в моих разговорах должна она почерпать блаженство и
не знать другого…
В его суждениях об этом видно было, что он говорит
как бы слышанное и затверженное, но отнюдь
не прочувствованное.
О, пусть я купила
бы себе чувство муками, пусть
бы перенесла все страдания,
какие неразлучны с страстью, но лишь
бы жить полною жизнию, лишь
бы чувствовать свое существование, а
не прозябать!..»
Если б ты чувствовал это, ты
не улыбнулся
бы давеча иронически, ты
бы видел, что тут нет ни лисы, ни волка, а есть женщина, которая любит тебя,
как родная сестра…
— Нечего делать; я выслушаю, — сказал Петр Иваныч со вздохом, — только с условием, во-первых,
не после обеда вскоре читать, а то я за себя
не ручаюсь, что
не засну. Этого, Александр, на свой счет
не принимай; что
бы ни читали после обеда, а меня всегда клонит сон; а во-вторых, если это что-нибудь дельное, то я скажу свое мнение, а нет — я буду только молчать, а вы там
как себе хотите.
— Мудрено! Идея уж
не новая, — тысячу раз писали об этом. Дальше и читать
бы не нужно, да посмотрим,
как она развилась у него.
— А! издевается!
Не с тех ли пор ты разлюбил Крылова,
как увидел у него свой портрет! A propos! знаешь ли, что твоя будущая слава, твое бессмертие у меня в кармане? но я желал
бы лучше, чтоб там были твои деньги: это вернее.
— Экой
какой! Ну, слушай: Сурков мне раза два проговорился, что ему скоро понадобятся деньги. Я сейчас догадался, что это значит, только с
какой стороны ветер дует —
не мог угадать. Я допытываться, зачем деньги? Он мялся, мялся, наконец сказал, что хочет отделать себе квартиру на Литейной. Я припоминать, что
бы такое было на Литейной, — и вспомнил, что Тафаева живет там же и прямехонько против того места, которое он выбрал. Уж и задаток дал. Беда грозит неминучая, если…
не поможешь ты. Теперь догадался?
— Напротив, тут-то и будет. Если б ты влюбился, ты
не мог
бы притворяться, она сейчас
бы заметила и пошла
бы играть с вами с обоими в дураки. А теперь… да ты мне взбеси только Суркова: уж я знаю его,
как свои пять пальцев. Он,
как увидит, что ему
не везет,
не станет тратить деньги даром, а мне это только и нужно… Слушай, Александр, это очень важно для меня: если ты это сделаешь — помнишь две вазы, что понравились тебе на заводе? они — твои: только пьедестал ты сам купи.
— Благодарю, — отвечал Сурков, — только
не худо было
бы предложить этот замен пораньше, когда
не было билета: я
бы посмотрел тогда,
как бы заменили меня.
—
Какое коварство! Одну минуту, когда знаете, что за место подле вас я
не взял
бы места в раю.
Женщины страх
как любят женить мужчин; иногда они и видят, что брак как-то
не клеится и
не должен
бы клеиться, но всячески помогают делу. Им лишь
бы устроить свадьбу, а там новобрачные
как себе хотят. Бог знает, из чего они хлопочут.
Эта женщина поддалась чувству без борьбы, без усилий, без препятствий,
как жертва: слабая, бесхарактерная женщина! осчастливила своей любовью первого, кто попался;
не будь меня, она полюбила
бы точно так же Суркова, и уже начала любить: да!
как она ни защищайся — я видел! приди кто-нибудь побойчее и поискуснее меня, она отдалась
бы тому… это просто безнравственно!
Она взяла его за руку и — опять полилась нежная, пламенная речь, мольбы, слезы. Он ни взглядом, ни словом, ни движением
не обнаружил сочувствия, — стоял точно деревянный, переминаясь с ноги на ногу. Его хладнокровие вывело ее из себя. Посыпались угрозы и упреки. Кто
бы узнал в ней кроткую, слабонервную женщину? Локоны у ней распустились, глаза горели лихорадочным блеском, щеки пылали, черты лица странно разложились. «
Как она нехороша!» — думал Александр, глядя на нее с гримасой.
Какой-то бесенок все шевелился в нем, все шептал ему, что это мелко для него, что ему
бы летать выше… а где и
как — он
не мог решить.
А
как прекрасно понимал я тогда и жизнь и людей! так понимал
бы их еще и теперь, ничего
не понимая.
— Эх вы, рыболовы! — говорил между тем Костяков, поправляя свои удочки и поглядывая по временам злобно на Александра, — куда вам рыбу ловить! ловили
бы вы мышей, сидя там у себя, на диване; а то рыбу ловить! Где уж ловить, коли из рук ушла? чуть во рту
не была, только что
не жареная! Диво еще,
как у вас с тарелки
не уходит!
Как не так: сорвись-ка у меня, так я
бы ее в воде достал; а тут щука сама в зубы лезет, а мы спим… а еще рыболовы называются!
— Доложу вам, — продолжал он, — это редкость,
как они счастливы! Жаль, что думают
не об этом, а то
бы с их счастьем мы никогда с пустыми руками
не уходили. Упустить этакую щуку!
Появление старика с дочерью стало повторяться чаще и чаще. И Адуев удостоил их внимания. Он иногда тоже перемолвит слова два со стариком, а с дочерью все ничего. Ей сначала было досадно, потом обидно, наконец стало грустно. А поговори с ней Адуев или даже обрати на нее обыкновенное внимание — она
бы забыла о нем; а теперь совсем другое. Сердце людское только, кажется, и живет противоречиями:
не будь их, и его
как будто нет в груди.
— Во-первых, потому, — говорил он, — что вы читаете Байрона по-французски, и, следовательно, для вас потеряны красота и могущество языка поэта. Посмотрите,
какой здесь бледный, бесцветный, жалкий язык! Это прах великого поэта: идеи его
как будто расплылись в воде. Во-вторых, потому
бы я
не советовал вам читать Байрона, что… он, может быть, пробудит в душе вашей такие струны, которые
бы век молчали без того…
«Что ж за важность, — думал он, идучи за ней, — что я пойду? ведь я так только… взгляну,
как у них там, в беседке… отец звал же меня; ведь я мог
бы идти прямо и открыто… но я далек от соблазна, ей-богу, далек, и докажу это: вот нарочно пришел сказать, что еду… хотя и
не еду никуда!
Но тут, кажется,
как будто Крылова бесенок, явившийся из-за печки затворнику, [Крылова бесенок, явившийся из-за печки затворнику, — Имеется в виду басня И.А. Крылова «Напраслина»] шепнул и ему: «А зачем ты пришел сказать это? в этом
не было надобности; ты
бы не явился, и недели через две был
бы забыт…»
— Провести вечер с удовольствием! Да знаете что: пойдемте в баню, славно проведем! Я всякий раз,
как соскучусь, иду туда — и любо; пойдешь часов в шесть, а выйдешь в двенадцать, и погреешься, и тело почешешь, а иногда и знакомство приятное сведешь: придет духовное лицо, либо купец, либо офицер; заведут речь о торговле, что ли, или о преставлении света… и
не вышел
бы! а всего по шести гривен с человека!
Не знают, где вечер провести!
— То есть я старался представить тебе жизнь,
как она есть, чтоб ты
не забирал себе в голову, чего нет. Я помню,
каким ты молодцом приехал из деревни: надо ж было предостеречь тебя, что здесь таким быть нельзя. Я предостерег тебя, может быть, от многих ошибок и глупостей: если б
не я, ты
бы их еще
не столько наделал!