Неточные совпадения
— Молчи, пожалуйста! — с суеверным страхом остановил его Аянов, — еще накличешь что-нибудь! А у меня один геморрой чего-нибудь да стоит! Доктора только и знают, что вон отсюда
шлют: далась им эта сидячая жизнь — все беды в ней видят! Да воздух еще: чего лучше этого воздуха? — Он с удовольствием нюхнул воздух. — Я теперь выбрал подобрее эскулапа: тот
хочет летом кислым молоком лечить меня: у меня ведь закрытый… ты знаешь? Так ты от скуки ходишь к своей кузине?
— И я не удивлюсь, — сказал Райский, — хоть рясы и не надену, а проповедовать могу — и искренно, всюду, где замечу ложь, притворство, злость — словом, отсутствие красоты, нужды нет, что сам бываю безобразен… Натура моя отзывается на все, только разбуди нервы — и
пойдет играть!.. Знаешь что, Аянов: у меня давно засела серьезная мысль — писать роман. И я
хочу теперь посвятить все свое время на это.
Подле огромного развесистого вяза, с сгнившей скамьей, толпились вишни и яблони; там рябина; там
шла кучка лип,
хотела было образовать аллею, да вдруг ушла в лес и братски перепуталась с ельником, березняком. И вдруг все кончалось обрывом, поросшим кустами, идущими почти на полверсты берегом до Волги.
А бабушка все
хотела показывать ему счеты, объясняла, сколько она откладывает в приказ, сколько
идет на ремонт хозяйства, чего стоили переделки.
— Ведомости о крестьянах, об оброке, о продаже хлеба, об отдаче огородов… Помнишь ли, сколько за последние года дохода было? По тысяче четыреста двадцати пяти рублей — вот смотри… — Она
хотела щелкнуть на счетах. — Ведь ты получал деньги? Последний раз тебе послано было пятьсот пятьдесят рублей ассигнациями: ты тогда писал, чтобы не
посылать. Я и клала в приказ: там у тебя…
— Не бывать этому! — пылко воскликнула Бережкова. — Они не нищие, у них по пятидесяти тысяч у каждой. Да после бабушки втрое, а может быть, и побольше останется: это все им! Не бывать, не бывать! И бабушка твоя,
слава Богу, не нищая! У ней найдется угол, есть и клочок земли, и крышка, где спрятаться! Богач какой, гордец, в дар жалует! Не
хотим, не
хотим! Марфенька! Где ты?
Иди сюда!
— Я не
хочу есть, Марфенька. Дай руку,
пойдем к Волге.
Он
шел смотреть Рафаэля, но авторитета фламандской школы не уважал,
хотя невольно улыбался, глядя на Теньера.
—
Пойдем в комнату Веры: я
хочу видеть! — сказал Райский.
С Савельем случилось то же, что с другими: то есть он поглядел на нее раза два исподлобья, и
хотя был некрасив, но удостоился ее благосклонного внимания, ни более ни менее, как прочие. Потом
пошел к барыне просить позволения жениться на Марине.
Райский
хотел было
пойти сесть за свои тетради «записывать скуку», как увидел, что дверь в старый дом не заперта. Он заглянул в него только мельком, по приезде, с Марфенькой, осматривая комнату Веры. Теперь вздумалось ему осмотреть его поподробнее, он вступил в сени и поднялся на лестницу.
Но она все нейдет. Его взяло зло, он собрал рисунки и только
хотел унести опять к себе наверх, как распахнулась дверь и пред ним предстала… Полина Карповна, закутанная, как в облака, в кисейную блузу, с голубыми бантами на шее, на груди, на желудке, на плечах, в прозрачной шляпке с колосьями и незабудками. Сзади
шел тот же кадет, с веером и складным стулом.
— Дайте срок! — остановила Бережкова. — Что это вам не сидится? Не успели носа показать, вон еще и лоб не простыл, а уж в ногах у вас так и зудит? Чего вы
хотите позавтракать: кофе, что ли, или битого мяса? А ты, Марфенька, поди узнай, не
хочет ли тот… Маркушка… чего-нибудь? Только сама не показывайся, а Егорку
пошли узнать…
Марфенька
хотела тоже
идти, но бабушка удержала ее.
Подумавши, он отложил исполнение до удобного случая и, отдавшись этой новой, сильно охватившей его задаче, прибавил шагу и
пошел отыскивать Марка, чтобы заплатить ему визит,
хотя это было не только не нужно в отношении последнего, но даже не совсем осторожно со стороны Райского.
— Весь город говорит! Хорошо! Я уж
хотел к вам с почтением
идти, да вдруг, слышу, вы с губернатором связались, зазвали к себе и ходили перед ним с той же бабушкой на задних лапах! Вот это скверно! А я было думал, что вы и его затем позвали, чтоб спихнуть с крыльца.
— Ей-богу, не знаю: если это игра, так она похожа на ту, когда человек ставит последний грош на карту, а другой рукой щупает пистолет в кармане. Дай руку, тронь сердце, пульс и скажи, как называется эта игра?
Хочешь прекратить пытку: скажи всю правду — и страсти нет, я покоен, буду сам смеяться с тобой и уезжаю завтра же. Я
шел, чтоб сказать тебе это…
— Ну так, не
хочу. После я
пойду сам и скажу, что книги мои. Если потом вы какое-нибудь преступление сделаете, скажите на меня: я возьму на себя…
Назад
идти опять между сплошных кустов, по кочкам и ямам подниматься вверх, он тоже не
хотел и потому решил протащиться еще несколько десятков сажен до проезжей горы, перелезть там через плетень и добраться по дороге до деревни.
— Какая темнота; дальше не
пойду, не трогайте меня за руку! — почти сердито говорила она, а сама все подвигалась невольно, как будто ее вели насильно,
хотя Викентьев выпустил ее руку.
— Я не
хочу, не
пойду… вы дерзкий! забываетесь… — говорила она, стараясь нейти за ним и вырывая у него руку, и против воли
шла. — Что вы делаете, как смеете! Пустите, я закричу!.. Не
хочу слушать вашего соловья!
Обе мы знали, к чему дело
идет, и если б не
хотели этого — так не допустили бы их слушать соловья.
— Я не
хочу, я не туда
шел.
Райский
пошел опять туда, где оставил мальчишек. За ним
шел и Марк. Они прошли мимо того места, где купался Шарль. Райский
хотел было пройти мимо, но из кустов, навстречу им, вышел француз, а с другой стороны, по тропинке, приближалась Ульяна Андреевна, с распущенными, мокрыми волосами.
—
Идите скорей — зачем опоздали? — говорила она, краснея от радости и отбиваясь, когда он
хотел непременно поцеловать у ней руку.
— Врешь все! — с досадой продолжал Райский, — ты подглядываешь за Мариной: это… скверно, —
хотел он сказать, но не договорил и
пошел.
— Послушайте, Вера, я не Райский, — продолжал он, встав со скамьи. — Вы женщина, и еще не женщина, а почка, вас еще надо развернуть, обратить в женщину. Тогда вы узнаете много тайн, которых и не снится девичьим головам и которых растолковать нельзя: они доступны только опыту… Я зову вас на опыт, указываю, где жизнь и в чем жизнь, а вы остановились на пороге и уперлись. Обещали так много, а
идете вперед так туго — и еще учить
хотите. А главное — не верите!
— Не сердитесь, — сказала она грудным голосом, от сердца, искренно, — я соглашаюсь с вами в том, что кажется мне верно и честно, и если нейду решительно на эту вашу жизнь и на опыты, так это потому, что
хочу сама знать и видеть, куда
иду.
Но, несмотря на этот смех, таинственная фигура Веры манила его все в глубину фантастической дали. Вера
шла будто от него в тумане покрывала; он стремился за ней, касался покрывала,
хотел открыть ее тайны и узнать, что за Изида перед ним.
— Как я ждала тебя,
хотела эстафету
посылать! — сказала она с тревожным лицом, выслав Пашутку вон и затворяя кабинет.
— Что? разве вам не сказали? Ушла коза-то! Я обрадовался, когда услыхал,
шел поздравить его, гляжу — а на нем лица нет! Глаза помутились, никого не узнаёт. Чуть горячка не сделалась, теперь, кажется, проходит. Чем бы плакать от радости, урод убивается горем! Я лекаря было привел, он прогнал, а сам ходит, как шальной… Теперь он спит, не мешайте. Я уйду домой, а вы останьтесь, чтоб он чего не натворил над собой в припадке тупоумной меланхолии. Никого не слушает — я уж
хотел побить его…
— А вот что, не
хотите ли подождать? Я сейчас кучера
пошлю домой за ужином, — сказал Райский.
— У вас какая-то сочиненная и придуманная любовь… как в романах… с надеждой на бесконечность… словом — бессрочная! Но честно ли то, что вы требуете от меня, Вера? Положим, я бы не назначал любви срока, скача и играя, как Викентьев, подал бы вам руку «навсегда»: чего же
хотите вы еще? Чтоб «Бог благословил союз», говорите вы, то есть чтоб
пойти в церковь — да против убеждения — дать публично исполнить над собой обряд… А я не верю ему и терпеть не могу попов: логично ли, честно ли я поступлю!..
— Если б я была сильна, вы не уходили бы так отсюда, — а
пошли бы со мной туда, на гору, не украдкой, а смело опираясь на мою руку. Пойдемте!
хотите моего счастья и моей жизни? — заговорила она живо, вдруг ослепившись опять надеждой и подходя к нему. — Не может быть, чтоб вы не верили мне, не может быть тоже, чтоб вы и притворялись, — это было бы преступление! — с отчаянием договорила она. — Что делать, Боже мой! Он не верит, нейдет! Как вразумить вас?
— Мы высказались… отдаю решение в ваши руки! — проговорил глухо Марк, отойдя на другую сторону беседки и следя оттуда пристально за нею. — Я вас не обману даже теперь, в эту решительную минуту, когда у меня голова
идет кругом… Нет, не могу — слышите, Вера, бессрочной любви не обещаю, потому что не верю ей и не требую ее и от вас, венчаться с вами не
пойду. Но люблю вас теперь больше всего на свете!.. И если вы после всего этого, что говорю вам, — кинетесь ко мне… значит, вы любите меня и
хотите быть моей…
Про Веру сказали тоже, когда
послали ее звать к чаю, что она не придет. А ужинать просила оставить ей, говоря, что пришлет, если
захочет есть. Никто не видал, как она вышла, кроме Райского.
— Я
пойду в сад, — сказала Полина Карповна, — может быть, monsieur Boris недалеко. Он будет очень рад видеться со мной… Я заметила, что он
хотел мне кое-что сказать… — таинственно прибавила она. — Он, верно, не знал, что я здесь…
«А когда после? — спрашивала она себя, медленно возвращаясь наверх. — Найду ли я силы написать ему сегодня до вечера? И что напишу? Все то же: „Не могу, ничего не
хочу, не осталось в сердце ничего…“ А завтра он будет ждать там, в беседке. Обманутое ожидание раздражит его, он повторит вызов выстрелами, наконец, столкнется с людьми, с бабушкой!..
Пойти самой, сказать ему, что он поступает „нечестно и нелогично“… Про великодушие нечего ему говорить: волки не знают его!..»
— Но ты не
пойдешь сама, не увидишься с ним? — говорила Вера, пытливо глядя в глаза бабушке. — Помни, я не жалуюсь на него, не
хочу ему зла…
— И я не
хочу! — шептала бабушка, глядя в сторону. — Успокойся, я не
пойду, я сделаю только, что он не будет ждать в беседке…
— Она гуляла задумчиво одна… — тихо говорил он, а Полина Карповна, играя цепочкой его часов, подставляла свое ухо к его губам. — Я
шел по ее следам,
хотел наконец допроситься у ней ответа… она сошла несколько шагов с обрыва, как вдруг навстречу ей вышел…