Неточные совпадения
Я недоверчив, холоден к
людям и горяч только к созданиям своей
фантазии, бабушка горяча к ближнему и верит во все.
С одной стороны,
фантазия обольщает, возводит все в идеал:
людей, природу, всю жизнь, все явления, а с другой — холодный анализ разрушает все — и не дает забываться, жить: оттуда вечное недовольство, холод…
Самую любовь он обставлял всей прелестью декораций, какою обставила ее человеческая
фантазия, осмысливая ее нравственным чувством и полагая в этом чувстве, как в разуме, «и может быть, тут именно более, нежели в разуме» (писал он), бездну, отделившую
человека от всех не человеческих организмов.
«Не понимает, бедная, — роптал он, — что казнить за
фантазию — это все равно что казнить
человека за то, что у него тень велика: зачем покрывает целое поле, растет выше здания!
Три различные формы, в которых существует прекрасное, следующие: прекрасное в действительности (или в природе) [как выражается гегелевская школа], прекрасное в фантазии и прекрасное в искусстве (в [действительном бытии], придаваемом ему творческою
фантазиею человека).
В устных преданиях или даже в сочинениях этого рода (допустим, что есть чистейшие сочинения) всегда сильно и ярко обозначается настроение умов, вкусов и
фантазии людей данного времени и данной местности.
Мнение, будто человеку непременно нужно «совершенство», — мнение фантастическое, если под «совершенством» понимать такой вид предмета, который бы совмещал все возможные достоинства и был чужд всех недостатков, какие от нечего делать может отыскать в предмете
фантазия человека с холодным или пресыщенным сердцем.
Неточные совпадения
— Без
фантазии — нельзя, не проживешь. Не устроишь жизнь. О неустройстве жизни говорили тысячи лет, говорят все больше, но — ничего твердо установленного нет, кроме того, что жизнь — бессмысленна. Бессмысленна, брат. Это всякий умный
человек знает. Может быть, это
люди исключительно, уродливо умные, вот как — ты…
— Ни в одной стране
люди не нуждаются в сдержке, в обуздании их
фантазии так, как они нуждаются у нас, — сказал он, тыкая себя пальцем в мягкую грудь, и эти слова, очень понятные Самгину, заставили его подумать:
— Только, наверное, отвергнете, оттолкнете вы меня, потому что я —
человек сомнительный, слабого характера и с
фантазией, а при слабом характере
фантазия — отрава и яд, как вы знаете. Нет, погодите, — попросил он, хотя Самгин ни словом, ни жестом не мешал ему говорить. — Я давно хотел сказать вам, — все не решался, а вот на днях был в театре, на модной этой пиесе, где показаны заслуженно несчастные
люди и бормочут черт знает что, а между ними утешительный старичок врет направо, налево…
— Совершенно невозможный для общежития народ, вроде как блаженный и безумный. Каждая нация имеет своих воров, и ничего против них не скажешь, ходят
люди в своей профессии нормально, как в резиновых калошах. И — никаких предрассудков, все понятно. А у нас самый ничтожный человечишка, простой карманник, обязательно с фокусом, с
фантазией. Позвольте рассказать… По одному поручению…
— В сыщики я пошел не из корысти, а — по обстоятельствам нужды, — забормотал Митрофанов, выпив водки. — Ну и
фантазия, конечно. Начитался воровских книжек, интересно! Лекок был
человек великого ума. Ах, боже мой, боже мой, — погромче сказал он, — простили бы вы мне обман мой! Честное слово — обманывал из любви и преданности, а ведь полюбить
человека — трудно, Клим Иванович!