Неточные совпадения
Другим случалось попадать в несчастную пору, когда у него на лице выступали желтые пятна, губы кривились
от нервной дрожи, и он тупым, холодным взглядом и резкой речью платил за ласку, за симпатию. Те отходили
от него,
унося горечь и вражду, иногда навсегда.
У него упали нервы: он перестал есть, худо спал. Он чувствовал оскорбление
от одной угрозы, и ему казалось, что если она исполнится, то это
унесет у него все хорошее, и вся его жизнь будет гадка, бедна и страшна, и сам он станет, точно нищий, всеми брошенный, презренный.
Марк в самом деле был голоден: в пять, шесть приемов ножом и вилкой стерлядей как не бывало; но и Райский не отставал
от него. Марина пришла убрать и
унесла остов индейки.
— Уезжайте! — сказала она, отойдя
от него на шаг. — Егорка еще не успел
унести чемодан на чердак!..
Ему было не легче Веры. И он, истомленный усталостью, моральной и физической, и долгими муками, отдался сну, как будто бросился в горячке в объятия здорового друга, поручая себя его попечению. И сон исполнил эту обязанность,
унося его далеко
от Веры,
от Малиновки,
от обрыва и
от вчерашней, разыгравшейся на его глазах драмы.
«Из логики и честности, — говорило ему отрезвившееся
от пьяного самолюбия сознание, — ты сделал две ширмы, чтоб укрываться за них с своей „новой силой“, оставив бессильную женщину разделываться за свое и за твое увлечение, обещав ей только одно: „Уйти, не
унося с собой никаких „долгов“, „правил“ и „обязанностей“… оставляя ее: нести их одну…“
Так они и сделали. Впрочем, и Райский пробыл в Англии всего две недели — и не успел даже ахнуть
от изумления — подавленный грандиозным оборотом общественного механизма жизни — и поспешил в веселый Париж. Он видел по утрам Лувр, а вечером мышиную беготню, веселые визги, вечную оргию, хмель крутящейся вихрем жизни, и
унес оттуда только чад этой оргии, не давшей уложиться поглубже наскоро захваченным из этого омута мыслям, наблюдениям и впечатлениям.
И везде, среди этой горячей артистической жизни, он не изменял своей семье, своей группе, не врастал в чужую почву, все чувствовал себя гостем и пришельцем там. Часто, в часы досуга
от работ и отрезвления
от новых и сильных впечатлений раздражительных красок юга — его тянуло назад, домой. Ему хотелось бы набраться этой вечной красоты природы и искусства, пропитаться насквозь духом окаменелых преданий и
унести все с собой туда, в свою Малиновку…
— Ой, батюшки!.. Пришел в наше болото медведь и завалился спать. Как лег в траву, так сейчас же задавил пятьсот комаров; как дохнул — проглотил целую сотню. Ой, беда, братцы! Мы едва
унесли от него ноги, а то всех бы передавил…
Пришел от наместника адъютант справиться о здоровье раненого. Пришли из госпиталя Красного Креста и усиленно стали предлагать офицеру перейти к ним. Офицер согласился, и его
унесли от нас в Красный Крест, который все время брезгливо отказывал нам в приеме больных.
— А вот изволишь видеть, — отвечал один из солдат, — в славной баталии под Гуммелем, где любимый шведский генерал Шлиппенбах
унес от нас только свои косточки, — вы, чай, слыхали об этой баталии? — вот в ней-то получили мы с товарищем по доброй орешине, я в голову, он в ногу, и выбыли из строя. Теперь пробираемся на родимую сторонку заживить раны боевые.
Неточные совпадения
Я, с трудом спускаясь, пробирался по крутизне, и вот вижу: слепой приостановился, потом повернул низом направо; он шел так близко
от воды, что казалось, сейчас волна его схватит и
унесет; но видно, это была не первая его прогулка, судя по уверенности, с которой он ступал с камня на камень и избегал рытвин.
И много приходило ему в голову того, что так часто
уносит человека
от скучной настоящей минуты, теребит, дразнит, шевелит его и бывает ему любо даже и тогда, когда уверен он сам, что это никогда не сбудется.
Петр Петрович несколько секунд смотрел на него с бледным и искривленным
от злости лицом; затем повернулся, вышел, и, уж конечно, редко кто-нибудь
уносил на кого в своем сердце столько злобной ненависти, как этот человек на Раскольникова. Его, и его одного, он обвинял во всем. Замечательно, что, уже спускаясь с лестницы, он все еще воображал, что дело еще, может быть, совсем не потеряно и, что касается одних дам, даже «весьма и весьма» поправимое.
Дома огородников стояли далеко друг
от друга, немощеная улица — безлюдна, ветер приглаживал ее пыль, вздувая легкие серые облака, шумели деревья, на огородах лаяли и завывали собаки. На другом конце города, там, куда
унесли икону, в пустое небо, к серебряному блюду луны, лениво вползали ракеты, взрывы звучали чуть слышно, как тяжелые вздохи, сыпались золотые, разноцветные искры.
Я сел; лошади вдруг стали ворочать назад; телега затрещала, Затей терялся; прибежали якуты; лошади начали бить; наконец их распрягли и привязали одну к загородке, ограждающей болото; она рванулась; гнилая загородка не выдержала, и лошадь помчалась в лес,
унося с собой на веревке почти целое бревно
от забора.